Госпожа Смерть

Глава 33

Когда Судия превратился в камень, его заклинание во всем городе разбилось и рассеялось.

Освободившаяся от камня Никки медленно выпрямилась и выдохнула, почти ожидая увидеть, как из ее легких выходит пыль. Светлые волосы и кожа шеи снова стали податливыми, ткань ее черного платья струилась по телу. Колдунья подняла руки, разглядывая ладони.

Силой воли она разбила пленившее ее заклинание окаменения, но Натан сверг господство извращенного Судии. Теперь старый волшебник сгибал руки и топал ногами, восстанавливая кровообращение. Он озадаченно покачал головой.

Стоявшая рядом статуя Бэннона, на лице которого застыла безнадежная мука, медленно наливалась цветом. У него снова была розовая кожа, рыжие веснушки и огненные волосы. Но вместо того чтобы удивиться своему спасению, юноша упал на колени посреди городской площади и издал вопль отчаяния. Он склонил голову, его плечи содрогались от рыданий.

Натан попытался утешить убитого горем юношу, молча положив руку ему на плечо. Подойдя к Бэннону, Никки мягко заговорила:

— Нам больше ничего не угрожает. Что бы ты ни испытывал, оно осталось в прошлом. Ты видел того, кем ты был, но сейчас ты другой. Не вини себя за то, кто ты есть.

Она предположила, что он оплакивает потерю своего друга Яна, которого схватили работорговцы. Но почему он произнес слово «котята», когда начал превращаться в камень?

Тихое потрескивание на площади и улицах города медленно переросло в грохот, который сопровождался всплесками пыли, звучавшими как изумленный шепот.

Никки обернулась и увидела горожан, закованных в камень жестоким правосудием Судии: один за другим они начали шевелиться. Измученные скульптуры ожили, но еще не оправились от кошмарных воспоминаний, которые так долго их истязали.

Послышались вопли и рыдания, которые переросли в какофонию проклятых. Люди слишком сильно погрузились в свои страдания и были не в состоянии оглядеться и понять, что освободились от жестокого заклинания.

Бэннон наконец поднялся. Его глаза были красными и опухшими, а лицо мокрым от слез.

— Нам больше ничего не угрожает, — сказал он, словно мог утешить горожан. — Все будет хорошо.

Некоторые обитатели Локриджа услышали его, но многие были в состоянии шока и не понимали слов. Мужья и жены находили друг друга и сплетались в отчаянных объятиях. Дети с плачем подбегали к родителям и находили утешение в тепле воссоединившейся семьи.

Растерянные горожане наконец обратили внимание на трех чужаков. Один мужчина представился Раймондом Барре, мэром Локриджа.

— Я говорю от имени всех жителей города, — он перевел взгляд с Никки на Натана и Бэннона. — Это вы спасли нас?

— Мы, — ответил Натан. — Но мы просто путники, которые искали горячий ужин и хотели спросить дорогу.

С нарастающим гневом горожане заметили гротескную статую пораженного ужасом Судии. Никки указала на этого извращенного человека, теперь обращенного в камень:

— У цивилизации должны быть законы, но справедливость невозможна, пока аморальный человек назначает наказание без сострадания и милосердия.

— Если каждый из нас виновен, — вступил в разговор Бэннон, — то мы ежедневно несем свое наказание. Как я смогу забыть?..

— Никто из нас этого не забудет, — сказал мэр Барре. — И никто из нас не забудет о вас, странники. Вы спасли нас.

На площадь подтянулись остальные горожане. На трактирщике был фартук, запачканной едой, которую он подал на стол много лет назад. Фермеры и торговцы смотрели на обветшавший город, провалившиеся прилавки, гнилые ошметки фруктов и овощей, на потрепанные ставни окон гостиницы, рухнувшую крышу конюшни и посеревшее от времени сено в сарае.

— Сколько времени это длилось? — спросила женщина, каштановые волосы которой выбивались из небрежного пучка на голове. Она вытерла руки о юбку. — Я помню, что была весна. А сейчас, кажется, лето.

— Но лето какого года? — спросил кузнец. Он указал на дверные петли полуразрушенного сарая. — Взгляните на эту ржавчину.

Натан назвал им год по д'харианскому летоисчислению, но городок, который находился далеко на юге в глуши Древнего мира, все еще придерживался календаря древнего императора, и д'харианская дата ни о чем им не говорила. Они даже не помнили Джеганя и Имперского Ордена.

Хотя мэр Барре был потрясен так же сильно, как и остальные горожане, он созвал всех на городскую площадь, где Никки с Натаном помогли ему объяснить, что произошло. Каждая жертва помнила свою встречу с Судией, и многие вспомнили те времена, когда странствующий мировой судья приходил судить мелких преступников и назначал разумные наказания — еще до того, как мужчину поглотила магия и амулет превратил его в монстра.

Мать, за руки которой держались маленькие сын и дочка, подошла к статуе злого человека. Мгновение она молча стояла, ее лицо наливалось ненавистью, а потом она плюнула на белый мрамор. Остальные приблизились и последовали ее примеру.

Потом хозяин конюшни предложил взять кузнечные молоты и зубила, чтобы разбить на куски статую Судии. Никки лишь мрачно кивнула.

— Я не буду вас останавливать.

Превратившись в жестокую разъяренную толпу, жители Локриджа ломали и крушили ненавистную статую, пока Судия не превратился в каменные осколки и крошку. Когда от него осталась груда щебня, люди отступили, опустошенные, но не удовлетворенные.

Первым заговорил мэр Барре:

— Мы должны вернуться в свои дома и восстановить нашу жизнь. Сделайте уборку, приведите в порядок сады. Найдите других жертв этого человека и объясните им, что произошло.

— Магия изменилась, и мир тоже изменился, — сказал Натан. — Даже звезды на небе переместились. Когда наступит ночь, вы увидите незнакомые созвездия. Мы еще не постигли всех произошедших в мире перемен.

Речь взяла Никки:

— Лорд Рал, правитель Д'Харианской империи, сверг императоров, которые угнетали и Древний, и Новый мир. Мы пришли сюда, чтобы увидеть его новые земли и рассказать всем вам, что отныне мир свободен и спокоен. Мы нашли этот город, освободили вас и уничтожили Судию. — Она взглянула на неузнаваемые обломки и заметила изогнутый фрагмент, напоминавший ухо. — Этот человек относится к тому виду чудовищ, которым противостоит лорд Рал. — Она расправила плечи. — И мы выступили против этого чудовища.

Люди перешептывались, обсуждая новые сведения, а Натан озабоченно кивал. Он обратился к Никки:

— Я много веков изучал магию и помню истории о древних волшебниках Ильдакара и их умении обращать людей в камень. Некоторые из них даже называли себя скульпторами. Они практиковали свои умения не только на осужденных преступниках, но и на воинах, потерпевших поражение на их великой боевой арене. Такие статуи использовались в качестве украшений. — Он провел большим и указательным пальцами по своему гладкому подбородку. — Этот вид магии не просто преобразовывает плоть в мрамор, запуская алхимическую реакцию. Нет, это заклинание — совершенно иная форма магии, которая способна замедлять и останавливать ход времени, заставляя плоть каменеть, словно прошли тысячи веков. Мне еще нужно об этом поразмыслить.

Чуть позже Никки и ее спутники узнали, что в этих горах есть много других городов, объединенных сетью дорог — и многие из поселений обращались к этому странствующему мировому судье. Никки боялась, что Судия обратил в камень и других людей. Но теперь заклинание разрушено, и население других городов тоже пробудится.

Возможно, целый район Древнего мира только что очнулся...

— Спасение мира, как и предсказала ведьма, — задумчиво сказал колдунье Натан.

— Ты сделал не меньше моего, — ответила она.

Волшебник лишь пожал плечами.

— Доброе дело есть доброе дело, и неважно, чья это заслуга. Я покинул Народный Дворец, чтобы помогать людям, и я счастлив, что мне это удалось.

Никки не могла с ним не согласиться.

Выбитые из колеи горожане разбрелись, чтобы осмотреть свои заброшенные жилища и обустроить жизнь заново. Никки, Натан и Бэннон присоединились к трактирщику и его жене, чтобы пообедать овсяной кашей, сваренной из чудом уцелевшего мешочка зерна.

Бэннон по-прежнему был безутешен и тщетно пытался обрести мир и покой. Юноша был раздражителен, несдержан и мрачен. Когда они, наконец, остались наедине в одной из пыльных комнат гостиницы, Никки спросила:

— Я вижу, что ты еще страдаешь от пережитого испытания, но теперь заклинание разбито. Что ты видел, когда оказался в каменной ловушке?

— Скоро я буду в норме, — хрипло сказал Бэннон.

Никки надавила на него:

— Выражение вины на твоем лице куда хуже, чем когда ты рассказывал нам о Яне и работорговцах.

— Да, это хуже.

Никки ждала ответа, поощряя его своим молчанием, и наконец он выпалил:

— Это были котята! Я вспоминаю о мужчине с моего острова, который утопил в мешке котят. — Бэннон отвел взгляд и продолжил: — Я пытался помешать ему, но он бросил мешок в ручей, и они утонули. Я хотел спасти их, но не мог. Они пищали и мяукали.

Никки подумала о всех ужасных испытаниях, выпавших на ее долю; о вине, которую она взяла на себя, а потом отбросила; о крови, которую она пролила и о жизнях, которые разрушила.

— И это твоя величайшая вина?

Она не верила ему. Больший ореол боли, чем от потери Яна?

— Кто ты такая? — Когда юноша повернулся к ней, его карие глаза полыхали от ярости. — Судия? Не в твоей власти измерять мою вину! Ты не знаешь, как это разбило мне сердце, как мне было плохо. — Он побрел прочь, чтобы найти свободную комнату и устроиться там на ночлег. — Оставь меня. Я не хочу об этом вспоминать. — Он захлопнул дверь, не дав ей продолжить задавать вопросы.

Провожая взглядом уходящего Бэннона, Никки пыталась понять, сколько правды было в его словах. В глазах юноши и в выражении его лица было что-то неправильное. Он скрыл настоящий ответ, но она решила пока не давить на него. Впрочем, рано или поздно она узнает правду.

Каждый в Локридже прошел через свое собственное испытание. Усталая, Никки побрела к своей кровати, надеясь, что хотя бы этой ночью все заснут спокойно, без кошмаров.