Госпожа Смерть

Глава 29

Никки продолжила идти по лесной тропе, и Бэннон поспешил за ней.

— Не беспокойтесь, колдунья, я успеваю. Одинокая женщина на пустой дороге может попасть в неприятности, но, если опасные люди увидит меня с мечом, они дважды подумают, прежде чем потревожить вас.

Она холодно взглянула на него.

— Ты видел, на что я способна. Сомневаешься, что я могу справиться с любой возникшей проблемой?

— О, я знаю о вашей силе, колдунья, — а другие нет. Само мое присутствие с острым клинком определенно предотвратит проблемы. — Он погладил меч. — Лучший способ выйти из сложной ситуации — не допустить ее. — Он понизил голос: — Вы сами меня этому научили, когда спасли от грабителей в Танимуре.

— Я помню. — Никки коротко кивнула, соглашаясь с его словами. — Но не заставляй меня снова тебя спасать.

— Этого не случится, обещаю.

— Не давай обещаний, потому что обстоятельства могут заставить тебя пожалеть о них. Ты обещал своему другу Яну всегда быть рядом? Обещал, что не бросишь его в беде?

Бэннон тяжело сглотнул, но не отстал от колдуньи.

— У меня не было выбора. Я не мог ничего с этим сделать.

— Я не обвиняла тебя и не говорила, что у тебя был выбор. Я лишь указала, что если ты давал такое обещание, то не сдержал его.

Он молча размышлял о чем-то, но через десяток шагов заговорил:

— Знаете, мое детство было не таким идеальным, как мне бы хотелось. Это не значит, что я не могу надеяться на лучшее.

Он увернулся от нависшей над тропой осиновой ветки. Никки нырнула под нее и продолжила путь.

— А что насчет вас, колдунья? Ваше детство было ужасным? Должно быть, кто-то причинил вам нестерпимую боль, раз у вас столь жесткий характер. Это отец?

Никки остановилась. Бэннон сделал еще несколько шагов, а потом заметил, что колдунья отстала, и обернулся.

— Нет, отец не обижал меня. Вообще-то, он был довольно добрым. Он изготавливал доспехи и был довольно известным мастером. Он научил меня читать созвездия. Думаю, я росла в довольно милой деревне, пока не пришел Имперский Орден. — Никки подняла глаза, высказав вслух то, о чем давно знала. — Мать превратила мое детство в ночной кошмар. Она искалечила меня своими уроками, которые называла истиной, и заставила меня поверить, что мой трудолюбивый отец — злой, что его верования жестоки по отношению к людям. А Имперский Орден укрепил эту веру. — Она устремилась вперед, не заботясь о том, поспевал Бэннон за ней или нет. — Она заставляла меня жить в ужасных, грязных местах. Снова и снова у меня появлялись вши, но она говорила, что так только лучше для меня: это должно было укрепить мой характер и заставить меня понять. — Никки усмехнулась. — Сейчас я ненавижу свою мать, но мне понадобилось полтора столетия, чтобы это осознать.

— Полтора столетия? — переспросил Бэннон. — Но это невозможно. Вы, вы...

Она повернулась и взглянула на него.

— Мне больше ста восьмидесяти лет.

— Так вы бессмертны? — спросил он, распахнув глаза.

— Сейчас я старею, как все люди, но у меня впереди еще долгая жизнь, и я собираюсь многое совершить.

— Как и я, — сказал Бэннон. — Я составлю вам компанию и приложу все силы, чтобы помочь вам и волшебнику Натану достичь цели. Я могу проявить себя.

Она едва взглянула на него.

— Можешь оставаться с нами, пока не станешь помехой.

— Я не стану помехой. Обещаю. — Поняв, что сказал, он взял свои слова назад: — То есть, не обещаю, а постараюсь.

— А ты узнаешь, когда станешь помехой?

Он кивнул.

— Конечно. Без сомнений.

Никки была удивлена такой уверенностью.

— Как?

— Вы сами мне скажете. — Выражение его лица было таким серьезным, что она не могла не поверить ему.

Хотя ширина тропы указывала на то, что когда-то ее часто использовали, поваленные осины и дубы не убирали уже несколько лет, и Никки с Бэнноном часто приходилось перелезать через них или обходить их. Если впереди и был город, его жители редко ходили этой дорогой. Колдунья не видела ни следов, ни любых признаков других путешественников и решила, что им снова придется разбивать лагерь в лесу.

— Как думаете, кто-нибудь живет идеальной жизнью, какую я представляю? — вновь нарушил молчание юноша. — Верите, что существует такое идиллическое место?

— Мы сами должны сотворить его, — ответила Никки. — Если люди создают угнетающую их культуру, позволяют править тиранам, то получают то, что заслужили.

— Неужели нет мирной страны, где люди могут быть просто счастливы?

— Наивно верить в такую сказку. — Никки поджала губы. — Но лорд Рал пытается построить мир, где все люди свободны. Если они пожелают создать идиллическое место, у них будет такая возможность. Вот на что я надеюсь.

Тропа расширилась, превратившись в дорогу, а лес сильно поредел. Оказавшись на открытом пространстве, путники увидели фермы с участками посевов. Фермерские дома были сложены из бревен, а крыши покрыты расшатанной черепицей.

— Это, должно быть, окольные фермы города, который мы ищем, — предположил Бэннон. — Видите, деревья вырублены, а земля расчищена под посевы? А вон и каменные изгороди.

— При этом я не вижу никого поблизости, — сказала Никки.

Хотя дорога осталась заметной, она вся заросла травой, и на ней не было свежих следов копыт или колес. Путники прошли мимо обветшавших каменных изгородей; в трещинах между камней проросла трава. Даже поля были одичавшими и заросшими. Местность казалась совершенно заброшенной. Тишина начала давить, и Никки стала настороженнее. На одной из ферм было целое поле поникших подсолнухов; на крупных головках горели желтые лепестки, окаймляющие коричневый круг.

— Эти поля одичали несколько сезонов назад. Смотрите, как они беспорядочно растут. — Бэннон указал на подсолнухи и покачал головой. — Ни один капустный фермер не допустил бы такого. — Он шагнул к ближайшему цветку и провел руками по ворсистому стеблю. — Несколько лет назад они росли рядами, но никто не собрал урожай, и новые подсолнухи начали расти как им было угодно. Птицы разнесли семена, и с каждым годом все сложнее разглядеть первоначальные ряды. — Он огляделся. — Взгляните на огород. Он совершенно заброшен.

Никки стало неуютно.

— Эту ферму покинули. Они все брошены.

— Но почему? Земля кажется плодородной. Видите эти зерновые? Почва темная и богатая.

Услышав странный звук, она крутанулась на месте, готовая применить магию против врага, но это было лишь блеяние коз. Двух серо-белых коз привлек звук их разговора.

Бэннон улыбнулся.

— Посмотрите на себя! — Козы подошли ближе, и каждая позволила ему погладить себя по шее. — Выглядите так, будто хорошо питаетесь. — Он в замешательстве нахмурился, обратившись к Никки. — Если коз оставить без присмотра, они перероют весь огород. Мама никогда не подпускала коз к дому.

Они подошли к бревенчатому дому, шаткая крыша которого уже пришла в негодность. Перевернутая тачка с расколотым колесом заросла сорняками.

— Здесь никто не живет, — сказала Никки. — Это совершенно очевидно.

За углом фермерского дома они наткнулись на две декоративные статуи в натуральную величину — мужчина и женщина в фермерских одеждах. На их каменных лицах было выражение безутешного горя. Мужчина в отчаянии оскалился, обратив лицо к небу и уставившись в него мраморными глазами. Его рот был широко открыт в безмолвном горестном вопле. Женщина сгорбилась, прижав к лицу ладони, то ли рыдая, то ли пытаясь выцарапать себе глаза от ужаса.

Бэннон казался выбитым из колеи, а Никки вспомнила каменные изваяния, которые заказывали император Джегань и брат Нарев в Алтур'Ранге, заставляя скульпторов изображать извращенность и страдания человечества вместо его величия. Джегань и Нарев хотели, чтобы у всех статуй были ужасные выражения лиц — совсем как те, на которые сейчас смотрела Никки. Была ли это работа одного из последователей учения Нарева?

Когда она жила с Ричардом в Алтур'Ранге, он работал резчиком по камню и напоследок создал поразительное отражение человеческого духа — статую, которую он назвал Жизнь. Именно тогда на Никки снизошло истинное прозрение. Она изменилась.

Это был конец жизни Госпожи Смерть и сестры Тьмы.

Но тот, кто создал здешние статуи, определенно не испытал такого прозрения.

— Нам надо найти другую ферму, — сказал Бэннон. — Мне не нравятся эти статуи. Кому бы захотелось поставить такое возле своего дома?

Никки взглянула на него.

— Видимо, тому, кто не разделяет твоего видения идеального мира.