Физрук: на своей волне

Глава 9

— Чё⁈ — заорал водила.

Я дождался, когда он подался чуть ближе, и резко ударил ладонью по его локтю снизу.

Бах!

Ствол грохнул, и пуля попала в пассажирскую дверь.

Хрясь!

А это приказал долго жить сустав водилы.

Ствол вылетел из рук и отскочил на асфальт.

Я тут же резким толчком открыл дверь, сбивая водилу с ног. Выскочил, схватил хама за шиворот и добавил локтем в висок. Водитель с глухим стоном осел на асфальт.

Минус один.

Второй, тот, что с ножом, дёрнулся на меня, замахиваясь лезвием. Я шагнул в сторону, поймал его руку и провернул кисть так, что нож сам собой выпал. Парня дёрнуло, он вскрикнул, а я добавил коленом под рёбра. Пассажир согнулся пополам, хватая воздух.

Я наклонился, поднял нож с земли и повертел в пальцах, проверяя баланс.

— Ну что, фраера… — сказал я, глядя на обоих сверху вниз. — Сами попросили.

Я медленно направился к их «Мерсу», стиснув рукоять ножа. Не торопясь, воткнул лезвие в переднее колесо. Воздух вырвался наружу с жалобным шипением. Потом второе, заднее. Обошёл вокруг, добил оставшиеся два. Четыре аккуратных удара — и красавец-«Мерс» осел на брюхо, жалко присев на пружины.

С дороги начали сигналить. Кто-то уже снимал на телефон — я краем глаза видел, как из соседней машины парень высунул руку с мобильником. Ещё двое-трое водителей остановились, наблюдали, будто кино им показывают.

Я достал из кармана носовой платок и тщательно вытер нож. Старый инстинкт — никаких отпечатков оставаться не должно.

Затем вернулся к тому, что ещё недавно кидался на меня с ножом. Пассажир сидел на асфальте, держась за бок и вытаращив на меня глаза. Я присел рядом, ухмыльнулся и вонзил клинок в землю — аккурат между его ног, в сантиметре от паха.

— Слышь, фраерки, — процедил я. — Вы, похоже, попутали? Волю почувствовали?

Я глянул на них, как на двух нашкодивших школяров.

— Слушайте сюда, — начал я по-фене, чтобы им понятнее было. — За вами косяк. Большой.

Они мотнули головами, глаза бегали.

— Кто у вас старший?

Пассажир пробормотал что-то невнятное.

— Хотите жить по «мастям»? — продолжал я. — Так по масти с людьми по-воровски значит по-людски.

— Брат, извини. Мы не знали, — замямлил водила.

Я повернулся к своему Матизу, зажевал губу. Потом скрестил руки на груди и глянул на них исподлобья. От «блатоты» не осталось и следа. Передо мной была пара перепуганных шавок, которым жизнь в моём лице впервые показала зеркало.

— Короче, бабки теперь вы мне должны, — отрезал я.

Водила дёрнул молнию на куртке, полез во внутренний карман и достал толстый, раздутый кошелёк. Руки у него ходуном ходили, а пальцы так дрожали, что едва могли ухватить купюры. Он вытащил пресс пятитысячных и, стараясь не встречаться со мной глазами, протянул вперёд:

— Возьми, брат, виноваты, брат…

Я приподнял бровь, ткнул пальцем в свой Матиз.

— Сколько ремонт будет стоить?

— Полтинник точно, — проблеял водила.

Я взял пачку купюр и отсчитал пятьдесят тысяч. Потом отсчитал столько же сверху. Лишнее сунул обратно в кошелёк и бросил на капот их «Мерса».

Встал, выпрямился, отряхнул штаны.

— Полтинник на ремонт. И ещё полтинник, чтобы в следующий раз подумали, прежде чем с людьми так себя вести. Вопросы есть?

— Н-нет… нет, всё правильно… — закивали оба, жадно глотая воздух, как рыбы, выброшенные на берег.

— Давайте, взяли ноги в руки и сдрыснули, на первый раз обойдёмся внушением. А второго раза не будет, — пояснил я. — Врубились, чё к чему?

— Врубились…

Я направился к своему Матизу. Сел, завёл двигатель и вывернул руль. Бросил напоследок взгляд в зеркало — «Мерс» стоял на спущенных колёсах, а два «блатных» держались за головы, явно наделав в штаны.

Вот откуда только такие берутся?

Я тронулся, по указанию навигатора поворот во двор был через пару сотен метров. Водители, которые наблюдали за всем этим сыр-бором, дружно посигналили, будто говоря мне спасибо. Да не за что, на самом деле каждый ответственен за то, чтобы в стране порядок был.

Другой вопрос, если бы что-то пошло не так — эти мужики вылезли бы из своих машин и впряглись бы? Или так бы остались сидеть и снимать происходящее на телефон?

Я въехал во двор, весь погружённый в свои мысли. Адресом оказалась кирпичная высотка, какие активно строили ещё в моё время. Так называемая «свечка» в четырнадцать этажей. Добротная, многоквартирная. Я, честно говоря, ожидал худших вариантов.

А вообще, конечно, непривычно было смотреть на дом и понимать, что это уже старый фонд так называемой вторички. Только, блин, строили на моих глазах…

Здесь меня поджидала новая проблема — отсутствие парковочных мест. Я поймал себя на мысли, что тут парковка хуже, чем на базаре в час пик. Машины стояли везде, где только можно и где они стоять в принципе были не должны: на тротуарах, на газонах, чуть ли не друг у друга на крышах. Даже моему Матизу, этой мелкой консервной банке, никак не удавалось втиснуться хоть куда-нибудь. Естественно, без риска оставить краску на чужом бампере.

Я покружил, попытался сунуться между «Фокусом» и «Солярисом» — но щель была такая, что разве что велосипед бы пролез. Я чертыхнулся и поехал дальше.

Но если долго мучиться, что-нибудь получится — я увидел одно-единственное свободное место. Красота! Думал парковаться, но заметил посередине пятилитровую пластиковую бутыль с остатками какой-то мутной жижи внутри.

Я остановился, выбрался из Матиза. Наверное, кто-то место застолбил? Я подождал минуту, две, полагая, что водила подъедет. Но никто не подъезжал. Только во двор заехала ещё одна тачка, тоже начав тыкаться и мыкаться, ища свободное место.

Вообще беда, конечно: в советское время никто не планировал, что у граждан будет транспорт в таком количестве. И как следствие планировщики не предусмотрели парковочные места перед домами. Проблема. Похоже, что никто особо не собирался её решать. С другой стороны, а как решать? Тут уже кому как повезёт — если двор просторный, то припарковаться легче. Если рядом идёт дорога, то можно встать на её обочине. Вот только в моём случае ни того, ни другого нет.

Поняв, что никто парковаться здесь не будет, я ухватил бутыль и отволок её к мусорке. Вообще в таких делах самый правильный принцип — жопа встала, место потеряла.

Я запарковал Матиз, смотревшийся немного жутковато с поломанным левым зеркалом и разбитыми передними фарами. По-хорошему аппарат надо подделать и двигать, купить себе взамен что-то более серьёзное. Понятно, что на бабки, которые выручишь с продажи корыта, ничего не купишь, но нужно будет присмотреться, какие тут цены.

В этот момент мимо проезжал товарищ на белом седане — китайце, который тоже искал себе место для парковки.

— Володька, Али же ругаться будет? — бросил он, смотря на мой припаркованный Матиз.

— Ты о чём, братское сердце? — я вскинул бровь.

— Да это Али место… — ответил он и поехал дальше.

Я ещё раз взглянул на свою тачку. Ну, значит, обломится Али: кто первый встал, того и тапки.

От мыслей отвлёк скрип. Я обернулся и увидел бабулю, катившую за собой тележку, гружённую, как карабахский ишак.

— Внучок, ругаться… Ты молодец, что не боишься, — пробормотала она.

Я хмыкнул, пожал плечами.

— Кто успел, тот и сел.

Бабка покачала головой, пошла дальше, бурча что-то про «наворотили тут, а теперь сами разбирайтесь».

Я закрыл Матиз на сигналку, по привычке проверил — закрылась ли дверь, и потопал к подъезду. Туда же пошла и бабулька с тележкой.

В подъезд вела массивная металлическая дверь, закрытая на кодовый замок. Запертые подъезды — ещё одно наследие девяностых годов. Если до этого в Союзе никому не приходило в голову запирать подъезд, разве только зимой, чтобы холод внутрь не пускать, то начиная с девяностых люди хоть как-то хотели защититься от внешних невзгод по типу «мой дом — моя крепость». Тогда же в большинстве своём появились решётки на окнах, железные двери на замках и вторые металлические двери на квартирах. Спасало это мало кого, но внутреннюю уверенность определённо добавляло.

Маленькая, сухонькая бабулька в цветастом халате и платке, узелком завязанном под подбородком, посмотрела на меня с радостью в глазах. Она сидела на лавочке у подъезда, тяжёлая тележка стояла рядом.

— Володька, помоги бабке тележку до квартиры донести, — попросила она.

— Не вопрос, — я пожал плечами.

Негоже старикам тяжести таскать. Тележку-то по ступенькам не покатишь. Я поднял тележку и сразу понял, что тело это совсем не моё прежнее. Лишнего веса во мне теперь было с лихвой, а телега вдобавок весила килограммов двадцать, как показалось. Её вести тяжело, не то чтобы нести.

Я, но не подавая виду, что мне тяжело, попёр сумку по ступеням. А тяжело было… Уже после второй ступеньки пот выступил на лбу, спина заныла, а дыхание сбилось.

Сюрприз… это же насколько надо быть растренированным… Непорядок!

Бабулька, оказавшаяся вполне себе живчиком для своих лет, опередила меня. Добралась до кабины.

— Володька, хоть и второй этаж, но лучше на лифте поехать, — заверила она и нажала на кнопку вызова.

Дверцы лифта тут же разъехались, приглашая войти в кабину. Но входить я не спешил. Да, новое тело мылое, совсем непривычно к нагрузке, но если я хотел хоть что-то изменить, к нагрузке надо приучать организм уже сейчас. Иначе будет вечное «завтра».

Недолго думая, я попёр телегу к лестничной клетке.

— Так донесу, бабуль, чего тут — второй этаж, — бросил я.

Бабка промолчала, хотя и посмотрела на меня с таким выражением, будто говорила «ну-ну, дерзай». Сама зашла в лифт и поехала, довольная, что её тяжесть тащит чужая спина.

Я выдохнул и зашагал по лестнице, таща за собой тележку. Всего два этажа, а я уже весь мокрый, как после хорошей пробежки…

Я чувствовал, как сердце бухает в груди, словно пытается пробить рёбра. Смешно и обидно. В девяностые я бы поднялся вверх до четырнадцатого этажа и спустился бы вниз, даже дыхание бы не сбилось. Хотя посмотрел бы я сам на себя, если бы мне на плечи положили мешок с картошкой килограммов этак на пятьдесят. Примерно столько у меня было лишнего веса сейчас.

Я с горем пополам дотащил тележку и, выдохнув, поставил на пол. Старушка меня уже ждала.

Бабка, довольная как ребёнок, открыла свою обшарпанную дверь и взяла с тумбочки в коридоре плитку шоколада. Советская привычка — всегда иметь что-то сладкое «на случай гостей».

— Держи, Володя, — сказала она. — Спасибо тебе, что старикам помогаешь. Не каждый нынче остановится, а ты вот донёс. Молодец.

И прежде чем я успел что-то ответить, её сухая ладонь легла мне на щёку. Она ласково потрепала, как будто я и вправду был мальчишкой лет двенадцати, а не мужиком, который в своей жизни похоронил друзей, дрался за район и уже один раз умер.

Я улыбнулся — по-доброму, но руку её мягко перехватил и убрал от лица.

— Помогать старикам надо. Так что, если что — зовите, — заверил я.

— Обязательно, — оживилась старуха. — Ты заходи как-нибудь, пирогов напеку. У меня яблоки с дачи остались, пирог выйдет — пальчики оближешь.

— Зайду, куда ж я денусь, — усмехнулся я, беря из её рук шоколадку.

Старуха закрыла дверь, а я остался стоять на лестничной клетке с шоколадкой в руке. Она была самая обычная — молочная, в яркой обёртке. Но в животе заурчало, а во рту пошло слюноотделение. Причём так активно, что мне даже пришлось сглотнуть. Если бы я хотя бы на секунду отпустил контроль над новым телом, то заглотнул бы шоколадку целиком, возможно даже не жуя.

Я прям отчётливо почувствовал, как стало дурно, как резко упал сахар, и организм буквально требовал шоколада… Рука уже потянулась к упаковке, чтобы раскрыть плитку и сожрать…

— Стоять! — буркнул я сам себе, одёргивая руку.

Вот же засада. Тело толстое, как шар, а тянет всё равно на сладкое. Нет, надо тормозить и держать себя в руках. Хотя такое активное сопротивление от организма я встретил впервые. У школы, в машине, когда я выкидывал булочки и чипсы, как-то попроще было. Сейчас же организм явно проголодался и уже не просил, а вопил: «Дай мне пожрать!».

Я спрятал шоколадку в карман пиджака и только сейчас понял, что стою возле лифта. Причём кнопка вызова нажата, сам лифт где-то наверху глухо гудит, спускаясь по шахте.

Понятно: тело хочет жрать и ничего не делать. Не думал, что такое возможно, но возможно же. Я сразу прикинул: у бабки на втором этаже была квартира № 15, а у меня по паспорту — 78-я. Значит, у меня, судя по всему, последний этаж. Ну… если я решил выкарабкаться из этого жирного болота, то без труда не вытащишь и рыбку, как говорится.

— Пошли пешком, Володя, — сказал я сам себе и повернул к лестнице.

Первый пролёт прошёл относительно легко. Всё-таки, я шёл без тележки. Второй — тоже. Но уже к четвёртому этажу стало ощутимо… Рубашка прилипла к спине. Воздух стал тягучий, как в бане.

На шестом этаже я уже хватал ртом воздух, вытаращив глаза. Пот катился по лицу ниагарским водопадом, щипал глаза. Ноги налились свинцом в икрах, а ступени будто стали выше и круче.

— Твою мать… — выдохнул я, вцепившись в перила.

Я остановился, отдышался. Можно было сдаться и вызвать лифт, но нет! Потихоньку, малыми шашками, но я поднимусь. Сегодня сдохну, завтра уже станет легче. А через неделю, если потерплю — будет первый результат. Тело надо приучать, другого пути нет.

Я вытер лоб ладонью, глубоко вдохнул и двинулся дальше, шагая упрямо, словно поднимаясь в гору.

Поднимался я всё выше и невольно удивлялся: подъезды тоже стали совсем другие. В мои времена, заходя в подъезд, сразу следовало готовиться к «сюрпризам» в виде неработающих лампочек, темени и коричневых «мин» между лестничными проёмами.

Тут же всё было на сенсорах и датчиках. Идёшь — и лампочки, слыша твои шаги, сами включаются.

Стены тоже чистые, ни одной матерной надписи, даже чего вроде «Коля + Маша = любовь» нет. Всё было вылизано и приведено в порядок. И запаха характерного тоже нет — ни мочи кошачьей, ни сигаретного угара.

Чудеса да и только.

Но стоило подняться выше, как стало понятно, что далеко не все жители выступали «за» чистоту и порядок.

Между восьмым и девятым этажом на подоконнике стояла пустая бутылка из-под водки, рядом облупленная пепельница, доверху набитая окурками. Причём половина бычков валялась по полу и подоконнику. Пол был аж серый от пепла.

— Ну хоть что-то родное… — хмыкнул я.

Но если по-серьёзке — в каждом подъезде обязательно водилась такая вот свинья, устраивавшая курилку и не следившая за порядком. Ничего, пару слов по душам — и порядок будет.

Сверху послышался грохот. По лестнице, перепрыгивая через несколько ступенек за раз, нёсся пацанёнок лет двенадцати. Худой, как саранча, с портфелем за спиной.

— Здрасьте, дядя Вова! — крикнул он, пролета́я мимо.

— Здорово, малой, — выдавил я сквозь тяжёлое дыхание. — А ну, тормозни.

— Чё, дядь Вов? — пацанёнок остановился.

За его спиной висел рюкзак, буквально оттягивающий его к земле. Я кивнул на бутылку водки и пепельницу.

— Слышь, малой, а кто это нагадил, не знаешь?

Парнишка открыл рот, будто хотел сказать имя, но тут же съёжился, глянул по сторонам и замолчал.

Я сразу понял, что боится. Явно тот, кто тут устроил срач, не только пьёт, но и малых гоняет. Запугал, гад.

Я достал из кармана шоколадку — ту самую, что бабка сунула, — и протянул пацану.

— Ладно, малой. Вот тебе, похавай с чаем, а вспомнишь, кто тут гадит — сообщи.

Малый недоверчиво посмотрел на шоколадку и замотал головой.

— Мама говорит, что там ГМО! — выдал он и поскакал дальше, сотрясая лестницу.

Во даёт… в моё время бы с руками оторвали шоколадку. А тут…

Впереди оставалось ещё пять этажей «Ада».

Уважаемые читатели! Важный момент — лайки помогают автору искать вдохновение! Кто не в курсе — это сердечки со словом нравится. Всем спасибо за поддержку и проявленный интерес к Физруку