Физрук: на своей волне

Глава 4

— Боевики, Борзый, это с Ван Даммом и Сигалом, знаешь таких? — строго спросил я.

— Знаю, ага… Стивену Сигалу Владимир Владимирович гражданство дал!

— Серьёзно? — я нахмурился.

Надо будет на досуге загуглить или как там правильно. На кой-чёрт Сигалу российское гражданство?

— Угу…

— А насчёт насмотрелся — я насмотрелся, как пацаны умирали. И прохавал, что если не держаться друг за друга — не выживешь. Ну или дворником пойдёшь.

Исмаилов смотрел на меня с какой-то странной улыбочкой. Его мобила продолжала то и дело вздрагивать экраном вниз.

— А где насмотрелись, Владимир Петрович? В очереди в столовку?

— Не понял? — я вскинул бровь.

— Да так, Владимир Петрович… Сильно вы изменились. Вы ж сами рассказывали, что с утра до вечера зубрили и друзей у вас нет, а ещё на улице никогда не шлялись.

Понятно. У ученика, похоже, случился диссонанс. А насчёт изменился… ну да, изменился. Раньше слово держал, теперь ещё и пузо держать придётся в довесок. Но от фартука определённо надо избавляться, а то ощущение такое, будто я в ростовой кукле хожу.

— Ладно, значит так, — я посмотрел на Борзого исподлобья. — Проблемы мне не создаём. Строишь класс — пусть в баскет порежутся, чтобы пар выпустили и до звонка отвлеклись. Могу на тебя положиться?

Борзый поёрзал на месте, но кивнул, соглашаясь.

— Хорошо, Владимир Петрович.

Я протянул ему ладонь. Он замялся, будто решал, жать или нет, но всё же протянул свою. Ладонь у пацана была влажная, тряслась чуть-чуть. Но силушки богатырской в нём было хоть отбавляй. Я сжал его руку крепко, чтобы Борзый понял, что мы заключаем договор.

— И ещё… мне сказали, что у меня тачка есть. Это правда?

Борзый моргнул, но уже не так сильно удивился вопросу. Понял, что я толком ни черта не помню.

— Так да, Владимир Петрович, возле школы стоит. Вы ж на ней сегодня приехали…

— Где именно стоит? — уточнил я.

— На парковке, у самого входа.

В моё время оставь тачку у школы на полчаса — час, и вернувшись обнаружишь её на кирпичах, если пацаны глаз положат. Как тут обстоят дела по этой части, только предстояло выяснить.

— Ладно, Борзый. Веди молодёжь на паркет. А я пойду тачку проведаю.

Исмаилов кивнул, но взгляд у него был какой-то… странный. Такой, будто он хотел что-то добавить, но язык прикусил. Забрал мобилу и пулей выскочил из кабинета.

— Погоди, — в последний момент тормознул его я.

Покосился на журнал, кивком указал Борзому на него.

— Слышь, Исмаилов, не в службу, а в дружбу — отметь, кто пришёл, кого нет, и оценки поставь.

— Прям от руки писать? — уточнил ученик, и в его глазах блеснул огонёк. — Сделаем, Владимир Петрович.

— Давай, — я небрежно отмахнулся от Борзого.

Подошёл к окну, которое как раз выходило на парадный вход. Тачки не увидел… машина ведь для мужика как конь. Вот и посмотрим, какого коня себе выбрал мой предшественник.

Из-за двери слышался хохот. Что смешного? Хрен его знает. Оно и в моё время молодёжь такая была — палец, блин, покажешь, а их пробивает на хи-хи.

Я похлопал по карманам, нашёл ключ от автомобиля и вышел из коморки. Смешки тотчас прекратились. Борзый, как и обещал, делил класс на команды для игры в баскетбол.

Через пару минут я уже стоял у выхода из школы и… тут же взгляд прилип к тачке. Сияла новенькая иномарка — чёрная, как ночь, с дисками, блестящими так, будто только что из салона.

У меня даже внутри ёкнуло. Что ж, хоть тело мне досталось и неказистое, и пузо торчит, зато машина — атас!

Я обошёл красавицу по кругу. Краска отражала серое небо, будто зеркало. Кузов обтекаемый, фары хитрые, даже «прищуренные», словно глаза у зверя.

Вот это да…

Покружив вокруг ласточки, я достал ключи, всё это время брякавшие в кармане брюк. Ключи, кстати… старые какие-то, кнопочки мелкие, будто от дешёвой сигналки. Как будто от другой тачки. Но…

Я нажал на кнопку.

— Пик-пик! — фары моргнули.

Ну слава богу, а то я уже сомневаться начал. То, что сигналка есть — это здорово, не придётся костыль ставить против угона.

Я потянул руку к ручке… и застыл.

Ручки-то нет. Ни скважины замочной, ни собственно ручки — просто глухая дверь.

— Интересно… — пробурчал я.

«Звёздные войны», что ли? Только я не Люк Скайуокер, а это не «Тысячелетний сокол».

Я обошёл машину кругом, покрутился, уже подумывал ногтем ковырнуть. А как? Где-то хоть щель должна быть?

Размышления прервались.

Раз!

И из двери сама собой выехала ручка.

Я аж отпрянул от неожиданности. Потянулся к выехавшей ручке, но и на этом сюрпризы не закончились.

— Володька, ты чё там потерял? — за спиной раздался голос.

Я одёрнулся, обернулся — увидел на крыльце школы трудовика, сбежавшего по ступенькам.

— Машина нравится? — кивнул он на блестящую иномарку. — Хочешь, дам поводить?

Я хмыкнул, сделал вид, что всё под контролем, хотя внутри всё кипело.

— Да мне по барабану, — бросил я. — Железо оно и есть железо. Не машина красит мужика, а мужик машину.

— Ну-ну, — ухмыльнулся трудовик и легко открыл дверь.

Он сел за руль, завёл мотор, ласково зашептавший под капотом. Стекло медленно поползло вниз.

— Володь, прости, но поводить не получится, у тебя жопа на спортивное сиденье не влезет!

Вадим дал по газам и с пробуксовкой сорвался с места. Колёса заверещали, оставив чёрные полосы на асфальте.

Я посмотрел ему вслед, сжал кулаки. Ничего, смеётся тот, кто смеётся последним. Боковым зрением я увидел в окне второго этажа сразу двух училок, судя по возрасту. Обе облокотились о подоконник и жадно смотрели вслед машине Вадима. А увидев меня, тут же задёрнули штору.

Я ухмыльнулся про себя. Всё ясно.

А где моя тачка, кстати?

Я обернулся и увидел свою машину, которой попросту не было видно за тачкой трудовика.

Ёпрст, вот это аппарат!

На парковочном месте стояла маленькая, облезлая… машинка. Инвалидка, что ли, в современной интерпретации? Я посмотрел на этот чудо-аппарат. М-да, если у Вадима действительно была ласточка, то у меня скорее был воробушек, ещё и с приставкой «недо».

«Дэу Матиз» — красноречиво говорило название моего «космического корабля».

— Вот это, значит, моё… — пробормотал я.

Я подошёл к этому чуду машиностроения. Краска на тачке местами облупилась, арки хорошо так подгнили. В глаза бросалась вмятина на двери. Никакой тонировки и близко нет — мой предшественник не парился и ездил, как в аквариуме.

Я заглянул внутрь через стекло. Салон был предсказуемо тесный, на сиденьях натянут серый тряпичный чехол, протёртый до дыр. Боюсь представить, что будет под ним?

Зато на панели торчала магнитола с разноцветными кнопками… правда, державшаяся на изоленте. Возле рычага передач валялась пустая пачка сигарет. Хм… выходит, прежний Володька курил?

Сразу возник вопрос — неужели вот «на это» я потратил свой лям, выплаченный государством за работу учителем в такой дыре? Или, может, от родственников в наследство досталось? Ну не купит себе мужик в трезвом уме и при памяти такую «малышку», особенно когда сам далеко не малыш, а детина весом далеко за сотню килограммов.

Я уже собирался плюнуть на этот несчастный «Матиз» и вернуться в зал. Но в этот момент карман брюк завибрировал. Я вытащил мобильник и уставился на гладкую чёрную коробочку с горящим экраном. На экране высветилось: «мымра».

Так-так, и кого это я так обозвал?

Экран дрожал, мигал, а внизу виднелись два кружка — зелёный с галочкой и красный с крестиком. Методом научного тыка я ткнул пальцем в зелёный кружок и машинально приложил трубу к уху.

— Алё-малё, — обозначил я своё присутствие на линии.

— Владимир Петрович? — прорезался властный женский голос.

Ясно теперь — «мымра» у нас, оказывается, завуч. Её голос я сразу узнал.

— Вы где там ходите? — в голосе дребезжала тревога, но поверх неё слышался тот самый начальственный тон. — Немедленно ко мне в кабинет. Слышите? Немедленно!

Интересно, только ведь на «ты» общались. С чего бы вдруг началось «выканье»?

— Да слышу я, слышу, не трещи, Соня, — хмыкнул я.

— Немедленно!!!

Телефон мигнул и снова замолк. Я сунул его в карман и вздохнул. Я ещё раз посмотрел на «Матиз», покачал головой и направился к школе.

У входа меня встречала стеклянная будка с деревянной рамой. На столе вахтёра лежал журнал посещений и стоял искусственный фикус. А ещё за столом сидел мужик в сером вязаном жилете, разгадывающий сканворд. Одной рукой он держал ручку, которой вписывал ответы, второй держал эмалированную кружку с чаем.

Мужик-вахтёр забавно шевелил усами, стоявшими щеткой и жёлтыми от табака. Чуть поодаль на подставке у него стоял телевизор, на экране застыли девять квадратиков — картинок с камер.

Я подошёл ближе, постучал костяшками.

— Отец, сориентируй, где тут кабинет мымры? — спросил я, когда вахтёр поднял голову, и тут же поправился: — В смысле завуча Софы.

Лицо вахтёра расплылось в улыбке.

— Во-о-овчик, ходь сюды, — он открыл дверцу, приглашая меня зайти внутрь. — Где пропадаешь, герой? Опять «в больничке» валялся?

«Вовчик», значит. Походе, мы знаем друг друга. В памяти шевельнулось, но ничего не всплыло.

— Да так… — ухмыльнулся я. — Живу помаленьку. Дела бедовые, бабки дармовые.

Он мельком кинул взгляд на камеру, смотревшую из угла коридора на нас в упор. Наклонился, понизил голос до шёпота:

— Ты чё, не заходишь? Когда планируешь зайти?

— Зайти… куда? — уточнил я.

Вахтёр хмыкнул, с важным видом подвинул свой сканворд.

— Э-эх ты… — он крутнул ус. — После уроков заходи, как договаривались. Где обычно.

Мне не особо хотелось ломать комедию, зная, что завуч ждёт меня в кабинете.

— Обычно это где? — спросил я в лоб.

— В чулане, ёпта, — зло шепнул вахтёр, покосившись на камеру.

«В чулане». Смутная картинка мигнула в памяти, показывая — старая лампочка, связка старых ключей на гвозде. Значит, «общие дела» у нас были. Какие именно, пока не скажу, но допустим.

— Лады, — сказал я. — Забегу. А Софы кабинет где? А то я запамятовал.

Вахтёр ткнул ручкой с погрызенным колпачком, которой разгадывал сканворд, на лестницу.

— Второй этаж, направо до упора, по коридору — и в самый конец. И… — он ещё раз глянул на монитор, сдвинул в мою сторону толстую, как ремень, бровь. — Ты там… осторожнее. Она ядовитая нынче, чего-то ей там из родкомитета понаписали. Чат у них, понимаешь, «военизированный». Один писк оттуда — и Мымра любого в клочья разорвёт, как Тузик грелку.

— Чат? — переспросил я.

— Ну это их… стая такая в телефоне. Язык без костей, короче, — вахтёр отмахнулся и внимательно на меня посмотрел.

Морщины на его лбу сложились гармошкой.

— Похудел бы ты, Вовчик. А то дышишь, как паровоз.

— Работаю над этим, — заверил я.

Из динамика под потолком зазвенел звонок. И через несколько секунд поток учеников хлынул по коридорам.

— Володя, после уроков не забудь…

— Обязательно, — кивнул я. — Спасибо, отец.

Я вышел, закрывая за собой стеклянную створку. На секунду бросил взгляд на экран с картинкой с камеры из спортзала. Там мои «дети» расходились после физры.

Я двинулся к лестнице, лавируя среди потока оболтусов. Поднялся на второй этаж, не без интереса рассматривая плакаты на стенах:

«Личная безопасность в сети»,

«Буллинг — стоп!»,

«ЗОЖ — наш выбор».

Ни черта непонятно, но очень интересно. В моё время на каждый из плакатов пририсовали бы пару-тройку непотребств и обязательно что-то вроде «Вася — лох» или «Здесь были…».

Коридор вывел меня в конец крыла, где висела табличка:

'Заместитель директора по воспитательной работе

Мымряева София Михайловна'.

Вот и понятно, откуда «мымра». С табличкой не поспоришь.

Не стучась, я толкнул дверь и вошёл внутрь.

— Вот вы где! — завопила София, едва я вырос на пороге.

Она выглядела так, словно минуту назад её сунули в барабан стиральной машинки и включили отжим. Волосы торчком, пряди прилипли к вискам, лицо белое, глаза округлились. В руках она держала телефон в красном чехле.

— Что вы себе позволяете⁈ — почти закричала она, и голос завуча предательски сорвался. — Родители уже штурмуют чат!

Я прикрыл дверь ногой, глянул на неё.

— Соф, ты чё колотишь? Нормально же общались.

Прошёл вглубь кабинета, мимо шкафа с папками, и, не спрашивая разрешения, налил себе воды из чайника в пластиковый стаканчик.

— Вообще-то кипячёную воду пить вредно!

Завуч с упрёком во взгляде выхватила стакан и подставила его к какому-то белому агрегату в углу.

— Это чё за штука? — лениво спросил я.

— Кулер! — отрезала она.

Я посмотрел, как из пластиковой трубки тонкой струёй течёт вода. Стакан наполнялся. Вот же придумали приблуду… а насчёт вредно или не вредно кипячёная вода — поспорить можно. Раньше такую только и пили. Ну или прямо из-под крана.

Я взял стакан, осторожно отпил. Вода оказалась мягкая, прохладная, с каким-то вкусом свежести, будто её через фильтр пропустили.

— Спасибо, — сказал я, усаживаясь на диван. — Так чё за кипиш? Кто куда, кого?

Я перекинул ногу на ногу, развалился на диване.

— Давай, Софа, выкладывай. Ты ж меня сюда звала. Ну, так звезда светись.

Её глаза чуть дёрнулись, как у кошки, которую погладили против шерсти. Телефон в руке Софы мигнул новым сообщением, и она крепче сжала его, будто собиралась швырнуть в меня.

— Владимир Петрович, я не знаю, где вы нахватались этой… блатной романтики! — вдруг взвизгнула завуч.

Подскочила ко мне, так что каблуки лязгнули по полу, и сунула экран телефона прямо в лицо.

— Послушайте! Нет, вы только послушайте!

Я услышал собственный голос:

— Можно Машку за ляжку… а у меня вариантов всего два: ответить быстро и ответить ещё быстрее. Я после больнички не отошёл, клинит меня, как контуженного. Сначала делаю, потом думаю. Так что не испытывай, Борзый.

Я сразу припомнил, как Борзый положил свою «коробочку» на край стола, экраном вниз. Значит, не просто так. Гадёныш специально запись включил! Стукачок мелкий… руку мне жал, а сам… сливает.

— И чё? — я вскинул бровь, глядя на Софию. — По сути, с Аладдином побазарили.

— «По-базарили», значит! — София вспыхнула, щёки её пошли пятнами. — Вы понимаете, что это — разжигание межнациональной розни⁈ И ещё обзываетесь! Юношу Исмаилова назвали «Аладдином» и «Борзым»!

Я хмыкнул.

— Да ладно вам, какая розня. Я же ему ласково погремуху дал. С любовью, считай.

София побледнела ещё сильнее.

— «Ласково»⁈ — выкрикнула она, но тут же запнулась, явно пытаясь вспомнить. — Его зовут… Бо… Бу…

— Вот! — я усмыхнулся. — И я про то же. Ты сама имени его не помнишь. А я, между прочим, с памятью теперь не дружу, после больнички всё клинит. Вот и выкрутился, чтобы не запутаться.

Я сделал глоток воды, медленно, нарочно показывая, что паниковать не собираюсь.

София трясла телефоном, а я всё так же сидел на диване, перекинув ногу на ногу и улыбался краешком губ.

— А что вы на это скажете⁈ — завуч повысила голос.

Телефон с красным чехлом трясся так, будто пистолет, направленный прямо мне в лоб.

— Кто-то уже даже титры налепил! Вот, читайте: «Новый физрук — тиран. Помогите!» Видите⁈ Это уже разошлось по всем чатам! Родители требуют объяснений!

Я только коротко плечами пожал. София заметила мою невозмутимость и перешла в атаку. На экране появилось видео. Там я, прямо посреди коридора, держу мелкого шкета за шкирку. На записи мальчишка болтается, как дохлый котёнок.

— Вот как вы это объясните, Владимир Петрович⁈ — завуч повысила голос ещё сильнее. — Вы применили физическую силу к ребёнку!

— Ничего. Подрастёт — спасибо скажет. Это методы воспитания такие.

— Какого ещё воспитания⁈ — София аж задыхалась. — Вы понимаете, что это нарушение прав ребёнка⁈

Я опёрся локтем на колено, наклонился вперёд, стакан отставил на стол.

— Макаренко слышала? — спросил я. — Великий педагог, всё такое. Так вот он говорил: ребёнка ударить можно, но унизить нельзя. Ты в педюшнике училась, или лекции не посещала?

У Софии на лице проступила смесь ужаса и недоверия одновременно. А я, хоть и оставался спокоен внешне, внутри ощущал только одно — недоумение. В моё время такие жалобы в голову бы никому не пришло писать.

— А если по-серьёзке, Соф, — я ткнул пальцем в экран её телефона. — Хреновая эта затея — родительский чат. Ты в кучу и родителей, и учеников свалила, вот они и сидят, сопли жуют.

Я по-настоящему удивился. В моём сознании не укладывалось, как можно существовать подростку, если каждая его выходка тут же летит мамке в телефон.

— Как молодёжь в принципе в таких условиях живёт? — продолжил я. — И что из них потом вырастет?

Завуч стиснула губы, а я поднялся с дивана и направился к выходу из кабинета. Херня это всё на постном масле… по их лекалам я работать не могу, а растить из молодёжи туфяков — не буду!