Физрук: на своей волне

Глава 16

Двери лифта открылись на нужном этаже. Я вышел первым, с пакетом этого Коти в руках. Котя остался сидеть в кабине, держась за грудь.

— Ещё раз увижу — пеняй на себя, — бросил я, продолжая удерживаться от того, чтобы не продолжить трёпку этого урода.

Ну а что, заслужил, причём заслужил куда больше, чем я ему дал. Но себя в руках тоже держать надо, пока до греха не дошло. Так что я глубоко вздохнул, медленно выдохнул, окончательно успокаиваясь.

Дверцы лифта медленно сомкнулись. Я взглянул на костяшки — что тут скажешь, кулаки нужно будет набивать, но бьёт новое тело как конь копытом.

Рекс трусил рядом, посматривая на пакет. Котя, видимо, решив искупить свою вину, прикупил Ане пачку хлопьев на завтрак. Ни одна адекватная баба, если мужик поднял на неё руку, не должна его прощать. А должна бежать, сверкая пятками.

Ну и Котя этот, мягко говоря, оригинальный — у бабы прощения просит с помощью хлопьев. Обмельчал мужик, раньше без дорогого кольца и шубы после такого косяка никто бы и на порог сунуться не решил.

Я подошёл к двери и постучал.

— Секундочку, уже иду, — послышался голос моей «сожительницы».

Аня распахнула дверь, и, увидев меня в одних трусах с пакетом и собакой, ахнула. Прикрыла рот ладонью и попятилась.

— Ого… ты голый?

— Долго рассказывать, — буркнул я и переступил через порог.

— Подожди, а твои вещи, ты же одетый уходил? — она скользнула взглядом по пакету в моих руках, явно пытаясь оценить ситуацию.

— Выкинул. Новый гардероб нужен, — отрезал я и поставил пакет на тумбу.

— Ты… выкинул? Всё? — обомлела Аня. — Вова, у тебя теперь пустой шкаф!

— Ага, — я коротко пожал плечами. — Там и носить-то было нечего, одни тряпки.

Аня закатила глаза, но спорить не стала.

— Тебя не обижал никто?.. ты же в трусах… и не было тебя столько, до тебя вообще не дозвониться.

— Телефон не взял, — признался я, снимая кеды.

Аня задумалась, коснулась пальцами подбородка.

— Вов, точно всё в порядке, у тебя голова не болит? — прошептала она.

Я сразу смекнул, к чему она клонила — видимо, подумала, что я не только память потерял, но и головой тронулся. Ну есть основания так считать: всё-таки никто в здравом уме и при трезвой памяти не будет ходить по улице в одних трусах.

— А чего ты звонила-то? — уточнил я.

— Хотела попросить тебя купить завтрак… ну, хлопья. Но в итоге вызвала курьера, — она заглянула в пакет и вдруг расплылась в улыбке. Достала пачку хлопьев с совершенно растерянным видом. Посмотрела на упаковку в своих руках, потом перевела взгляд на меня.

— В-о-ов, — потянула Аня. — Так приятно, ты прямо знаешь, что я хочу. Ты представляешь, я такие же хлопья курьеру заказала.

Она расплылась в улыбке. Потом разблокировала экран мобильника.

— Кстати, заблудился видимо, минут пять назад в домофон звонил, — поведала она.

Во как… ну пусть так, да то, что она хочет, знал не я, а этот подонок Котя.

Стоп… меня как ледяной водой обдало.

Котя, блин… да похоже этот мужичок не был никаким Котей. Это был курьер! Которого Аня ждала.

Поворот.

Я крепко задумался. Выходит, я отхреначил просто курьера, который нёс хлопья моей сожительнице. Поворот и правда был неожиданный. Во-первых, я знать не знал, что из магазина теперь есть доставка и кто-то будет заморачиваться, чтобы принести хлопья до двери квартиры. Ну а во-вторых… блин, как понять, что это был курьер — на нём даже не было никаких опознавательных знаков. Мужик как мужик, даже прилично одетый. Вон тот курьер, который нёс цветы, у нас в школе был в форме.

Нехорошо получилось.

Я перевёл взгляд на упаковку хлопьев и выдохнул. Рекс ткнулся носом в ногу, фыркнул, словно намекнул: «Ну и попал ты, хозяин».

Чёрт… однозначно, нехорошо получилось. Что делать? По-хорошему нужно идти объясниться перед курьером. Оставить так — неправильно.

Развернулся, собрался выйти.

— Ты куда? — спросила Аня, выглядывая из кухни.

— Забыл кое-что. Скоро буду, — отмахнулся я.

— Может, оденешься для начала? А то выйдешь так, и люди точно решат, что кукушка у тебя поехала.

Я хмыкнул. Действительно, по району в трусах шастать — это не бодибилдеру на сушке выходить, а мне, в теле физрука, пузатому, с синяками. Видок тот ещё. Раз провернул, а второй лучше не повторять.

Проблема в том, что одеваться мне было не во что. Выручила Аня — пошла в ванну и вышла с каким-то цветастым халатом в руках.

— Вот, держи. Маловат, наверное будет, но другого нет.

Я примерил. Халат действительно оказался маловат: на пузе еле сходился. Всё-таки у меня талия, а барабан и пояс затянулся с трудом. Но за неимением лучшего — сойдёт.

— Ну хоть не голый, — буркнул я, затянув узел.

Я уже собрался выходить в коридор, но меня кинула мысль: идти к курьеру с пустыми руками — глупо. Объясняться надо не словами, а по-настоящему.

Я прошёл в свою комнату, подошёл к полке с книгами. Между страниц одной старой методички по истории я спрятал бабки, которые сгрёб с дорожных фраеров.

Я аккуратно вытащил сложенную пятитысячную купюру и сунул её в карман халата. Как минимум так мои объяснения будут звучать куда выразительнее.

Натянув кеды прямо на босую ногу, я подтянул державшийся на честном слове ремень и вышел. Видок, конечно, ещё тот… но выбора нет.

Нажал кнопку вызова, рассчитывая встретиться с курьером в кабине. Лифт со скрипом из шахты подъехал, открылись дверцы. Но курьера внутри уже не оказалось.

— Блин, — процедил я. — Надо перехватить, пока не свалил.

Лифт отвёз мою тушу на первый этаж. Я выскочил в тамбур и за малым не снёс на полном ходу старушку-соседку. Ту самую, которая угощала меня пирожками.

Бабуля увидела меня, остановилась, подняла брови.

— Вовка… ты чего? — протянула она подозрительно, окидывая взглядом мой «прикид».

— Здрасьте, — бросил я на ходу. — Позже поговорим, спешу!

Бабушка прищурилась, но молча посторонилась. Только взглядом проводила — я спиной чувствовал: наверное, уже прокручивала в голове свежую историю для лавочных сплетен. Ох, будут у меня уши сегодня гореть…

Я выскочил из подъезда и огляделся. Курьер, весь запуганный, уже стоял у своей машины. Он тоже увидел меня, замер на секунду, потом резко ускорился. Видно, решил, что лучше уйти подальше от психа в халате, чем снова объясняться.

— Э, стопори! — крикнул я и рванул за ним.

Я подбежал к его машине, пока он садился внутрь, дернул ручку двери с пассажирской стороны и сел в салон.

Мужик аж подпрыгнул, ударившись головой о крышу.

— Ты чего творишь⁈ — он выпучил глаза.

— Спокойно, братское сердце, бить не буду, — я показал ему ладони и продолжил. — Погорячился я… Перепутал. Ситуация такая вышла. Короче, косяк за мной. Обещаю, в следующий раз буду внимательнее. Хотя думаю — никакого «следующего раза» уже и не будет.

Я достал из кармана халата пятитысячную купюру, протянул мужику. Тот смотрел на меня как на сумасшедшего, вжавшись в дверь, даже купюру не взял.

— Да ладно… не надо… — зашептал он. По его глазам было видно, что он боится.

Я не стал спорить. Спокойно положил купюру на торпеду.

— Пусть лежит. Это не подачка, а чтобы честно закрыть вопрос, — пояснил я и хлопнул его по плечу. — Ещё раз, не обессудь.

Я вылез из машины и, захлопнув дверь, пошёл обратно к подъезду.

Вообще, конечно, отмудохал я его хорошо, вся пятёрка на мази и таблетки уйдёт. Но могло быть и хуже, благо ствола под рукой не оказалось. За такие конченые движухи Коти легко можно было и колени прострелить.

Я поднял глаза и увидел Аню. Девчонка, облокотившись о подоконник, внимательно следила за всем, что происходило внизу. Ну конечно, после вчерашнего у неё на меня глаз заточен, как у надзирателя.

Я махнул ей рукой, будто всё в порядке, и не спеша зашёл в подъезд. На этот раз я сознательно выбрал лестницу. В груди всё ещё давила злость на этого Котю, и мне хотелось оставить всю её на лестничных пролётах.

Я начал подъём и поймал себя на том, что после пробежки такая нагрузка казалась уже другой — ощутимой, но терпимой. И не только в пробежке дело, кстати. Завтрак тоже сыграл ключевую роль. Когда не грузишь организм мусором, а даёшь ему то, что нужно, тело ведёт себя совсем иначе.

На этот раз я останавливался, чтобы перевести дух, всего три раза. Да, снова вспотел, снова проходил последний пролёт с языком, выданным на плечо, но со вчерашними приключениями всё-таки было не сравнить.

Но только я добрался до четырнадцатого этажа, как дверь соседней квартиры открылась. На пороге появилась та самая бабуля, с которой мы столкнулись внизу.

— Вовка, иди сюда, — позвала она.

Я сначала напрягся, решив, что она снова хочет меня откармливать, чтоб пузо ещё больше разнесло. И уже готов был вежливо отказаться, но бабуля махнула рукой, распахивая дверь своей квартиры.

— Заходи, делай есть.

Ладно… я шагнул внутрь и сразу удивился с порога. Квартира у бабки была далеко не развалюхой, как можно было бы подумать, если человек живёт на одну пенсию. Наоборот — ремонт свежий, обои аккуратные, мебель вся добротная. Всё по-стариковски, но видно, что старуха жила с достатком.

— Ты не разувайся, — строго сказала она. — Всё равно полы мыть буду. Проходи.

Но у меня автоматом сработало старое воспитание. Разуваться — это как здороваться за руку. Нехорошо иначе. Хотя я вспомнил, что после речки ноги так и не помыл… Так что теперь не ясно: что хуже — оставить кеды или засветить грязные ступни?

Я вздохнул, всё-таки снял кеды и пошёл за старухой, которая прошла по коридору к двери одной из комнат. Всего у неё комнат было три.

Бабуля остановилась у двери, вздохнула, перекрестилась и только потом открыла дверь.

— Заходи, Вов, — шепнула она каким-то особым трепетом в голосе.

Я перешагнул порог и сразу понял, что это не жилая комната. Если остальная квартира у бабули была с хорошим ремонтом, то здесь всё будто застыло на уровне девяностых.

Потолок пожелтел, обои местами облупились, но видно, что их не трогали нарочно.

Я огляделся. В углу приметил старый «Фотон» с пузатым экраном, рядом магнитофон с кассетами, аккуратно разложенными стопками. На обложках — названия, знакомые до боли: Круг, Наговицын…

На стене висел плакат с изображением Шварца из «Хищника».

Чувство было странное — будто шагнул не в комнату, а в собственное прошлое, но пропитанное чужой молодостью.

Но главное… я увидел фотографию в рамке на стене. Чёрно-белая, чуть выцветшая, но сразу ясно, что парень молодой, лет двадцать пять. Короткая стрижка, шея бычья, на лице шрам от ножа. И взгляд такой, что не перепутаешь — хищный, дерзкий, тот самый из девяностых, который встречался у пацанов, идущих по жизни ровно.

Я сразу понял, что это сын старухи. Похоже, погибший когда-то, но так и не ушедший из этих стен. Она сохранила всё, как было: каждый плакат, каждую кассету, магнитофон. По коже поползли мурашки. Чувство было такое, как будто старуха ждала, что сын войдёт обратно и снова усядется на диван, включит Круга… а может быть даже припрячет те самые пирожки.

— Кирюшу моего помнишь? — спросила старуха дрогнувшим голосом.

Я хотел было сказать «да», но она тут же сама махнула рукой:

— Хотя нет, наверняка не помнишь. Он ведь умер ещё до того, как ты родился… — Она тяжело вздохнула, плечи опустились. — А я вот о нём память храню много лет. Всё-таки единственный сын был. Говорила же ему — не лезь в эту криминальщину, держись в стороне. А он…

Бабуля замолчала, прикрыла глаза, будто снова переживала то далёкое «тогда».

Я стоял, не перебивая. Честно говоря, не понимал, зачем она меня сюда позвала. Может, почувствовала во мне что-то знакомое — ведь я-то сам родом из тех самых девяностых, хоть и в другом теле.

Но Вовка, бывший хозяин этого тела, судя по всему, никогда здесь не бывал. Я не чувствовал и намёка в памяти, никакой привычной реакции. Значит, впервые она пускает меня в святое святых.

Старуха вдруг развернулась к шкафу, скрипнувшему дверцей, и стала перебирать вещи. Осторожно, как реликвии. Доставала по одной и складывала на диван. Я видел: джинсы «Монтана», куртка «Адидас» тех лет, кроссовки ещё с нетронутой подошвой, футболки с яркими принтами. Всё сохранилось так, будто вчера куплено. Пахло нафталином и временем.

— Посмотри, — сказала она, оборачиваясь ко мне. — Вот это у меня от Кирилла осталось. Он всегда был маньяком до шмоток, некоторые даже не успел одеть. А я всё берегла… думала, память.

Бабуля вздохнула, провела ладонью по джинсам.

— Но ведь чего добру пропадать? — продолжила она. — Тебе ж и ходить не в чем. Так возьми, Вовочка. Пусть вещи моего сына ещё послужат.

Я сглотнул. Для меня это было больше, чем просто одежда. Это был привет из тех лет, из моего времени, когда такие куртки считались роскошью, а такие джинсы — билетом в «своих».

Всё, что лежало передо мной, было словно выставка криминальной моды девяностых. «Монтана» — с характерным грубым денимом и толстым кожаным патчем на кармане. Чёрная кожанка, увесистая, с широкими плечами — в такой впору было заходить в клуб и сразу чувствовать уважение. Трениковый костюм «Адидас» — тот самый, трёхполосочный, от которого фанатели все пацаны. Белые «Рибоки» ещё со старой подошвой, тяжёлые, но прочные. Прямо комплект, в котором на район выходили только те, кому «можно».

Я провёл рукой по джинсам. Качество ткани чувствовалось даже сейчас, спустя десятки лет. Настоящий импорт, не задипуха, когда на не фирменные шмотки вешали ярлыки «фирма».

— Померь, что тебе понравится, — сказала бабка, облокотившись на тумбочку.

Голос у неё снова дрогнул, но взгляд оставался твёрдым.

— Хоть ходить будешь как человек. Кирилл у меня всегда мальчиком был крупным, всё-таки мастер спорта по борьбе, тяжёлый вес…

Она замолчала, смотря куда-то сквозь меня, будто видела его вместо меня.

Я взглянул на куртку, потом на костюм. Ну… не в халате же разгуливать.

— В общем, осмотрись, Володь, а я, чтобы ты не стеснялся, пока пойду чаёк сделаю.

Старуха вышла, а я решительно снял халат, потянул к себе джинсы и натянул их. Сели идеально, будто сшиты под меня. Затем одел футболку, чувствуя разгоряченным телом прохладу ткани, запах времени почти не чувствовался.

Следом накинул кожанку, расправил плечи. Да, сидело как влитое. Кирилл явно был шкафом — и размер у нас с ним совпал один в один.

Я шагнул к старому зеркалу в резной раме, что стояло у стены, и на миг будто время отмоталось назад. В отражении был уже не пухлый мужик в халате, а крепкий здоровяк в коже, в джинсах, в футболке с дерзким принтом.

— Твою ж мать… — у меня даже под ложечкой засосало. Сердце дрогнуло.

— Нравится? — тихо спросила бабуля, вновь появившаяся в дверях.

— Высший пилотаж, — довольно сказал я.

Да, сидело идеально, и в этих шмотках я будто снова становился самим собой.

— Вот и бери, носи, — вздохнула соседка. — Кирюша их любил… правда, так и не одел ни разу. Всё ждал случая.

Я помолчал, проводя ладонью по плотной коже куртки, а потом посмотрел на бабку.

— Возьму, но при первой же возможности верну деньги. Такие вещи просто так брать… не по совести.

Она отмахнулась, улыбнувшись как-то устало. Было видно, буквально по всему, что происходящее сейчас для этой старухи чрезвычайно важно.

— Да не нужны мне деньги, — прошептала она. — А если уж где помочь — так ты и без того всегда помогаешь.

Я кивнул, спорить не стал. Но внутри стало немного тяжело, пусть и небольшой, но на душе появился груз, давишь, выкручивающий все.

Одевшись в эти шмотки, я словно накинул на себя не только кожу и джинсу, но и память о пацане, которого давно нет.