Дроны над Сталинградом

Глава XV. «Фанерная эскадрилья»

Громов и Дурнев брели по окраине города. Здесь не стреляли, но сильный запах гари был ощутим. Кирпичные остовы домов, выбитые окна, где-то обуглённые балки. Снег, перемешанный с золой. Зыбкая линия между фронтом и тылом.

— Сюда, — показал Дурнев. — Тут раньше склад был, продуктовый. Помню, когда сапёры проходили, говорили, что подвал глубокий, не завалило.

Дом был новый, построенный перед самой войной. Первый этаж просел, крыша провалилась после боев. Но лестница в подвал — уцелела. Осторожно спустились. Внизу было холодно, сухо и темно. Алексей щёлкнул фонариком.

Кирпичные стены, низкие своды, толстенные балки. Пахло сыростью, но не гнилью. Противопожарная стальная дверь всё ещё висела на петлях. Вдоль стены — ржавые стеллажи, обломки ящиков.

— Не чертог, конечно, — сказал Алексей, — но нам и такое сгодится. Главное — чтоб не накрыло сверху и не тянуло сквозняком.

— Тут буржуйку поставь — уже жить можно, — отозвался Дурнев. — Проводку подтащим от поста связи, освещение сообразим. Станок один у нас есть, второй выпросим у артиллеристов. Обустроим хозяйство инженера Громова.

Они стояли в полумраке. Здесь могло родиться что-то настоящее. Не на ящиках, не в тесной землянке, а в настоящем фронтовом цехе.

— Будет мастерская, — тихо сказал Громов. — Настоящая. Только без табличек.

На следующий день здесь уже кипела работа. Протащили толстый кабель от штабного дизеля, повесили четыре лампы. Поставили столы, прикрутили тиски. Один из углов расчистили под детали — там теперь лежали трофейные моторы, деревянные балки, обрезки обшивки. К стойке укрепили карту, а рядом — доску, куда Громов мелом писал схемы.

На стене висела единственная роскошь — кусок фанеры с выжженным словом: "Комар".

— Что, штаб разрешил вывеску? — усмехнулся Дурнев.

— Это не вывеска, — ответил Громов. — Это ориентир.

Первые материалы шли отовсюду: обломки ящиков, капроновые нити от парашютов, куски антенн, медь, стекло, даже обгоревшие линзы от немецких биноклей. Слесарь из сапёрного батальона принес две катушки проводов.

— Сказали, ты тут что-то важное делаешь, — сказал он, оглядываясь. — Только не шуми, а то у меня начальство не в курсе.

Первые, кто пришёл "просто посмотреть", были из 337-го стрелкового полка. Один — худой, в очках, бывший учитель труда. Второй — плотный, с заскорузлыми руками.

— Нам сказали, ты тут аппараты делаешь. Летают и снимают, а если повезёт — и бахнут?

Громов отложил наждак, вытер руки.

— Разведка и ударные. По очереди. Только не сразу и не просто.

— Нам сказали, что если научимся, то будут прикреплять к батальону. А мы с техникой на “ты”. Я — модельки собирал. А он — в колхозе ветряк чинил.

Дурнев молча указал на ящик с обломками:

— Разбирайте. Учитесь. Тут каждому работа найдётся.

Так в подвале начались первые учения без формы. Кто-то точил каркас, кто-то мотал проводку, кто-то стачивал винты. Сначала по шаблону. Потом — по памяти.

Вечером, у буржуйки, Дурнев наливал кипяток из котелка.

— Не перебор, что людей подпускаем? Вдруг кто лишний?

— Нет, — ответил Громов. — Сейчас нужно, чтобы это не я один делал. Чтобы было у каждого батальона было своё звено. Как разведывательное, так и ударное.

Он встал, подошёл к доске, где мелом были начерчены силуэты дронов. Слева — старый, с «Лейкой», справа — новый, крупнее, с нишей под что-то большее.

— Слушай, — сказал он. — А если попробовать поставить сюда АФА? Из тех, что на сбитых самолётах стояли?

— Аэрофотоаппарат? Эти штуки весом с пол-ведра.

— Зато поле обзора — в три раза шире. Снимок не как на “Лейке”, а по сетке. Мы тогда не просто видим — мы считываем местность.

Дурнев пожал плечами.

— Спросить можно. У артиллеристов вроде были. Или у лётчиков в обломках.

— Спроси. Я пока под АФА корпус нарисую.

Он снова взял мел.

В подвале было тихо. Только гудел мотор трансформатора и потрескивала печка. За стенами — снег, война, очереди. А здесь — начиналась система.*****

В штаб дивизии Громова вызвали через связного. — Прибыть к комдиву к 17:00, — коротко сказал ординарец, пристально смотря на инженера. — Приказано взять с собой, что есть: схемы, чертежи, записки. Будете докладывать.

Штаб располагался в каменном здании металлургического комбината. На первом этаже часовые, а на втором, среди карт и телефонов, сидели усталые офицеры с заспанными лицами. В углу потрескивала буржуйка, рядом тихо шипел радиоприёмник..

Полковник Пичугин был невысоким, крепким командиром с обветренным лицом. Смотрел прямо, говорил быстро. Рядом с ним сидел начальник артиллерии дивизии, начальник связи, особист, и начальник снабжения — седой, мрачный человек, с толстым блокнотом.

— Слушаем вас, товарищ Громов, — сказал Пичугин . — Давайте сразу по делу. Что вы предлагаете?

Громов разложил на столе папку, аккуратно вынул три листа. Верхний — та самая схема, при которой предлагалось ввести массовое применение беспилотников в рамках дивизии: при батальоне — связной, два техника, один аппарат. Ниже — структура мастерской. Еще ниже — логистика: сборка, проверка, полёт, плёнка, результат.

— За последний месяц, — начал Алексей, — с использованием этих аппаратов нанесено не менее шести артиллерийских ударов по координатам, полученным с воздуха. Один — по броне. Потери у немцев — подтверждённые.

— У нас есть разведчики. Есть корректировщики, — перебил особист. — В чем соль твоей системы?

— В том, что она работает там, куда человек не доберётся.

Комдив кивнул, но не прерывал.

— Моё предложение, — продолжал Громов, — ввести при каждом батальоне звено из двух операторов. Один — техник, второй — связной. Один аппарат, запасной корпус, фотоустановка. Подготовку проводим на базе мастерской. Учет — через штаб. Испытания и выводы — через артиллерию.

Подполковник-артиллерист, который до этого молчал, поднял глаза:

— А вы стреляли по вашим данным?

— Да. Согласно полученным данным с беспилотников. Снимок позиции, координаты. Прямое попадание в расчёт.

— Сработало?

— Да. Ушли с первого залпа.

Пичугин вздохнул, посмотрел на штабиста.

— Что по учёту?

— Если оформить через штатное расписание — можно ввести в каждый батальон по одному “малому взводу разведки”. Либо — через отдельное положение. Но тогда нужны бумаги. Подписи. Согласования.

Заместитель по тылу спросил:

— Что потребуется по моей части? Только учтите, что время сейчас не просто военное. В условиях постоянных боев и бомбардировок с воздухе, многое дать не сможем. Связи с большой землей нет.

— Нужно немного. Листовая фанера в том объеме, который нужен для целой дивизии побатальонно. Листы дюраля, если есть. Медная проволока для обмоток, аккумуляторы — хотя бы от радиостанций. Из техники — два рабочих станка и доступ к трофейной фотоаппаратуре. Особенно интересует аэрофотосъёмка — АФА, ПАУ, что есть в на складах.

Полковник встал, прошёлся к окну, посмотрел в сторону города. Где-то вдалеке бахнули гаубицы.Он выдохнул сквозь зубы:

— Видал я, как по вражеской батарее бьют пятью — и бывает что мимо. А с твоим аппаратом — один залп, и точка молчит.Он повернулся к особисту:— Вопросы?

Тот пожал плечами:

— Пусть инженер Громов помнит, что и у стен есть уши. Раз вы внедряете свою систему на уровне дивизии, об этом рано или поздно узнают враги. Поэтому предлагаю всем сохранять бдительность.

Полковник кивнул.

— Наблюдайте и помогайте при случае. Только не мешайте работать. Сами видите, какое время. А мастеровые нам нужны.

Он сел обратно, открыл карту.

— Оформляй. Сделай структуру, краткое описание, порядок запуска, учёта, проверки. И мне — на подпись.

В подвале Громов писал на листах из штабного сейфа. Плотная, с желтоватым оттенком бумага. Слева — карандашом заголовок: "Положение о применении беспилотного воздушного средства 'Комар'".

Он писал по-фронтовому, коротко:

Вечером в мастерской собрались будущие операторы — человек тридцать. Прислали на первичный инструктаж.

Громов встал у доски, указал на схему.

— Внимание, товарищи. Слушайте и запоминайте.— У нас имеется два вида беспилотных аппаратов: разведывательные и ударные. Первые — “Комар-Р” — несут фотоаппаратуру, делают снимки позиций врага. Мы по этим снимкам бьём артиллерией. Вторые — “Комар-У” — несут заряд и бьют прямо в цель. Они не возвращаются. Это, по сути, управляемый снаряд.Вам предстоит в боевых условиях пройти обучение, освоить управление этими аппаратами, стать профессиональными операторами. Есть вопросы?

Молчание.

Потом один, в потрепанном бушлате, сказал:

— А если мотор не будет заводится? Кто будет с ним возиться?

Дурнев буркнул:

— Тогда заводи свои ноги и дуй обратно. У нас тут не детский сад, а война. Тут кто кого.

На следующий день штаб подписал приказ:

*****

Фотоаппаратуру привезли на полуторке: запылённые ящики из авиационного склада, с пломбами, местами треснутыми. Тыловики все отдали без споров — с пометкой "для специальной разведки".

— Вот, — сказал младший лейтенант из штаба. — Два АФА-И, один ПАУ-22 и ещё что-то без шильдика. У нас всё равно лежит мёртвым грузом.

— Камеры-то рабочие? — спросил Дурнев, ковыряя ящик.

— Проверяйте сами. Мы ж не лётчики, нам оно не нужно.

Громов осторожно вынул корпус первого АФА-И. Тяжёлый, почти пять килограммов. Металлический цилиндр, окуляр, корпус с байонетами, боковая панель управления. На крышке — краской: “СБ 57, ЛВО, 1940 г.”

— Это же под штурмовик ставили, — сказал он. — На двухвинтовые крепёж был. Питание от общей бортовой сети. А мы?

— А мы из фанеры да проволоки, — усмехнулся Дурнев. — Но попробуем.

*****Первые три дня ушли на крепление. Понадобился новый тип корпуса — длиннее, с вырезом под фотопанель. Подвес стабилизатора пришлось сместить. Центр тяжести пополз вниз.

— Если так и оставим — аппарат не вытянет по ветру, будет клевать, — сказал Алексей, глядя на чертёж.

— Тогда противовес, — предложил Дурнев. — Сюда. Из свинцового груза, от артиллерийского снаряда.

— Попробуем.

Проблема была и в электропитании. АФА-И требовал 24 вольта. Собрали две аккумуляторные банки из радиостанций, спаяли обмотки, добавили стабилизатор. Провода тянулись вдоль фюзеляжа, заматывались изолентой.

— Снимки-то хоть щёлкать будет? — спросил Дурнев.

— Будет. Но тут вопрос в выдержке. Если корпус дрожит — фотоаппарат смазывает. А при слабом свете — темнит.

— Фильтры?

— Пока не получится. - ответил Громов. - Поставим светлый объектив, на короткий срок. Проверим хотя бы, как кадр ложится.*****

Первый полёт с АФА-И прошёл через неделю. Выбрали погожий день. Без ветра, с морозцем. Аппарат — «Комар-Р-» — с трудом встал на рельсы. Вес давил, мотор хрипел.

— Он как поросёнок визжит, — сказал Дурнев. — Как бы не захлебнулся в воздухе.

— Не захлебнется. Только бы не развалился.

Пуск был тяжелым, а разгон — медленный. Фюзеляж пошёл вниз, потом подхватился, стабилизировался. Громов смотрел вслед, смотря на стрелки часов.

Фотоустановка была выставлена на три кадра — через каждые сорок секунд. Расчёт — над предполагаемыми позициями в роще у балки.

Аппарат вернулся — с надрывом, но сам. Упал недалеко, разодрал крыло, но цел.

Проявляли снимки в подвале. Лампа, ванночка, тёплая вода, красный свет. Плёнка вылезала с царапинами. Кадры — серые, смазанные.

— Темнота, дрожь, винетирование, — хмурился Громов. — Но видно.

На одном снимке угадывалась тень от зенитки. На другом — пятно, похожее на блиндаж.

— Уже что-то, — сказал Дурнев. — Но для штаба дивизии не подойдет.

— Будем переделывать.*****

На следующем аппарате усилили стабилизатор, обшивку мастерили из дюраля. Фотопанель закрепили на подвесе, амортизированном резиной. Фокус — зафиксировали намертво. Съёмка — один кадр, но точный.

И вот новый полет. На этот раз — в сторону лесопосадки, где, по донесению разведки, немецкая пехота готовила новое укрепление.

Фотоплёнку доставили в штаб через два часа. Не откладывая пленку проявили.

На снимке — идеально видна линия траншей, подводная дорога, склад брёвен, даже тени от лопат на снегу.

— Это с фанеры снято? — спросил Пичугин, смотря на изображение.

— Да. С высоты трёхсот метров. Скорость — 90 километров в час.

Полковник молча вытер лоб. Потом сказал:

— Передайте артиллеристам. Пусть работают по этой точке.*****

Вечером в мастерской сидели трое: Громов, Дурнев и сержант из 335-го полка, один из новых операторов. Он рассматривал плёнку в свете керосинки.

— Я думал, у вас тут авиамоделизм, — сказал он. — А новая техноология. Готовая.

— Не до конца готовая, — ответил Алексей. — Тут, брат, работы еще непочатый край. Мы ведь только начали разворачиваться.

— Скажу честно, — сказал сержант. — Сначала не верил. А теперь вижу. Нам такое нужно в каждую роту, каждый взвод.

Дурнев хмыкнул:

— Сначала в каждый батальон. А потом — пусть в Берлине догадываются, откуда мы знаем, где бункер Гитлера.

Все засмеялись.

На улице шел снегопад. А в подвале уютно трещала буржуйка. На доске Алексей Громов уже рисовал корпус следующего “Комара” — легче, жёстче, с новым стабилизатором. Шли тяжелые дни декабря 1942 года.

*****

Первые трое появились в мастерской на рассвете. Один — сухой, с загрубевшими руками, в телогрейке поверх лётной куртки. Второй — рыжеватый паренёк с фотофутляром на поясе. Третий — сутулый, с плотной шеей и ладонями, как у плотника.

— Здравия желаю, товарищ Громов, — сказал первый. — Старшина Трошин. До войны работал в авиаремонтной бригаде. По моторам.— Старший сержант Нагрей, — кивнул второй. — Фотограф. С Гомеля. Работал при фотостудии.— Ефрейтор Демин, — сказал третий. — В колхозе работал при мельнице.

— Вот и славно. Будем работать вместе - ответил Громов.

Обучение начинали с корпуса. Алексей показывал на схеме: рёбра, силовые балки, крепление стабилизатора, центр тяжести. Потом — двигатель. Потом — фотоаппаратура. Без лишних слов. Кто не понимал — объяснял, кто пытался умничать — убирал в сторону.

— Это не авиамодельный кружок, — сказал он. — Это фронт. Ошибся — не взлетит. Или хуже — упадёт на своих.

Трошин быстро вникал. Двигатель от «Голиафа» он узнал сразу.

— Упёртый мотор. Только щётки капризные.

Нагрей больше слушал, но с фотоаппаратом управлялся уверенно. Разобрал Лейку с закрытыми глазами, потом — ПАУ-22.

— АФА ещё не держал в руках, — сказал он. — Но с принципом всё понятно. Главное — не сдёрнуть фокус.

Громов указал на два фотоаппарата, лежащих на верстаке.

— Вот это — АФА-И. Аэрофотоаппарат. Ставился на штурмовики и разведывательные самолеты. Работает автоматически: на заданной высоте делает снимки через равные промежутки. Плёнка широкая, поле обзора большое. Тяжёлый, капризный, но если правильно установить — даёт почти что готовую карту.

Он кивнул на другой прибор, поменьше.

— А это — ПАУ-22. Фотоаппарат для стрельбы. На истребителях ставили рядом с пулемётом. Снимал каждый раз, когда жали на гашетку. Сейчас мы его используем как обычный кадровый — вручную запускаем. Он легче, но угол меньше.

Нагрей присел ближе, бережно повернул корпус АФА.

— И сколько такой кадр охватывает?

— С трёхсот метров — метров триста по фронту. Если хорошо выставить выдержку — видно даже, где каски лежат.

Василий присвистнул:

— Вот это штука. Это тебе не “Смена” из фотокружка.

Громов только усмехнулся...

Мастерская изменилась. Теперь на стенах — не просто схемы, а расписание полётов, списки операторов, номера аппаратов, плановые задания. Под потолком висели заготовки фюзеляжей, в углу — плёнка, аккуратно смотанная в катушки. На столе — коробка с отечественной и трофейной оптикой.

Алексей работал уже не как одиночка, а как инструктор-наставник. Каждому из троих он выделил блок заданий. Селин — сборка фотоузла, Трошин — мотор и питание, Василий — корпус, крепёж, балансировка.

— Через неделю сделаете свой первый вылет, — сказал он. — Самостоятельно. Если долетит — поздравляю, вы стали глазами батальона.

Вечером 20 декабря в мастерскую заглянул связной.— От комполка. Срочно. Подтверждённое движение техники. Направление: восток, две колонны. Пока ещё на подходе.

Громов достал карту. Штаб пометил ориентир — село и перелесок.

— Мы их не видим, но они там. Пехота услышала звук. Гусеницы. Надо бы разведать.

— Дадите координаты — ударим сразу, — добавил связной.

— Сколько у нас готовых? — спросил Алексей, не отрываясь от карты.

— Два разведывательных. Один — с ПАУ-22, второй — с АФА-И.

— Погода?

— Морозно и безветренно. Тихо. Видимость хорошая.

Он повернулся к ученикам:

— Кто первый?

Трошин поднялся сразу.

— Я готов, товарищ Громов. А ребята подстрахуют.

Запуск был на старом участке за школой. Протоптанный снег, рельсы для катапульты, рама, закреплённая в трёх точках.

— Проверка питания… контакт.— Плёнка заряжена.— Аппарат в норме.— Таймер — установлен.— Высота — сто пятьдесят. Дуга — через перелесок.

Нагрей задержал взгляд на аппарате:

— Товарищ инженер… а мы точно долетим?

Алексей кивнул:

— Мы не наугад работаем. Всё посчитано.

— Тогда — запускаем.

Аппарат сорвался плавно. Винт зашумел, крыло задрожало, и через несколько мгновений “Комар” ушёл вверх, лёг на курс и пропал за серыми крышами.

Трое стояли, вглядываясь в небо, где “Комар” уже стал едва заметной точкой.

— Смешно, — сказал Василий, не отводя взгляда. — Раньше фанерой стены обшивали, а теперь ею по немцам целим.

— Кому фанера, а кому беспилотный летательный аппарат, — отозвался Дурнев. — Чуешь разницу?.

Сержант Нагрей усмехнулся:

— И звук у него как у комара... Только укус — похлеще будет.

Громов коротко кивнул:

— Главное, чтобы точно в цель.

Через двадцать минут «Комар-Р» вернулся. Упал неровно, повредил крепёж, но фотоаппарат уцелел.

Снимки проявили быстро. На них — две колонны техники, тянущиеся вдоль леса. Три танка, грузовики, повозки.

Командование получило координаты в тот же вечер.Артиллерия ударила через сорок минут.

В мастерской пахло горячим металлом и бумагой. На доске висели два снимка — до и после.Рядом стояли Громов, трое его учеников и Дурнев.

Нагрей посмотрел на снимок, потом — на Громова:

— Товарищ инженер… пора и остальных людей начинать учить. Дивизия наша будет лучшей в Красной армии.

Алексей только кивнул.

Система начала работать.