Дроны над Сталинградом

Глава XIV. Ударная сила

Глава 14. Ударная сила

Утром над балкой стало особенно тихо. Снег — мокрый, тяжёлый — налипал на ветки и сапоги. Ветер утих, звук распространялся лучше обычного, и с линии фронта слышно было почти всё: лязг гусениц, хриплый крик, редкие выстрелы, одиночные — как будто неуверенные.

Громов с Дурневым стояли у связистов, под прикрытием разрушенного сарая. В руках у одного — полевой телефон, у второго — приёмник, настроенный на батальонную частоту.

— Слева броня… повторяю: броня идёт через овраг… — донёсся голос в наушниках, хриплый, перебитый шумом.

— Сколько? — коротко спросил офицер связи.

— Один точно. Дальше — не видно. Пехота отходит.

Внизу, между кустами, мелькнула темная масса — немецкий танк, скорее всего или ранний Он двигался неторопливо, будто знал, что здесь его остановить нечем.

Пулемёты трещали отрывисто, но бессильно — пули рикошетили от брони. ПТР замолчали. Не пробило. Кто-то бросил гранату — хлопок, дым, но без толку. Танк развернулся на склоне, выстрелил по хате на холме, в которой находился пулеметный расчет. Деревянная стена вздулась, вспыхнула, осела.

— И ушёл, — глухо сказал Дурнев. — Вот и вся борьба.

Алексей молчал. Он вглядывался в белёсый след на снегу, оставленный гусеницами, как будто пытался понять — где могла быть его точка в этом сражении. В этой неравной игре между фанерой и сталью.

В мастерской пахло мокрой древесиной и керосином. Буржуйка коптила, едва тянула. Алексей снял шапку, присел к чертёжному столу, потёр лоб.

— Мы их видим. Снимаем. Докладываем, — произнёс он. — А когда нужно ударить — от нас нет толку. Ни одного зуба. Только глаза.

Дурнев снял телогрейку, бросил на ящик. Побрёл к буржуйке.

— Так ты у нас кто, Гром? Инженер-конструктор или подрывник?

— Пока — слепой наблюдатель. Но надо бы сделать так, чтобы "Комар" мог не только смотреть, но и кусать. — Он взглянул в угол, где стояли два собранных корпуса без обшивки. — Если уж он летит над немцем — пусть не только снимает. Будущее именно за этим.

— Ты хочешь бомбу на него повесить?

— Мину. Или заряд. Небольшой. Достаточно, чтобы повредить двигатель или гусеницу. Даже заглохший танк — уже результат.

Он достал карандаш, начал нацарапывать наброски в своем блокноте. Прямоугольный фюзеляж, обтекаемый нос, крыло с усилением по лонжерону. Под брюхом — подвеска, с амортизацией. На конце — контактная планка, как на противотанковых минах.

— Смотри. Если пойти не по сбросу, а по таранному варианту, заряд можно подвести через контактный рожок. Взрыв при касании.

— А если промахнётся? Или упадёт раньше?

— Значит, не сработает. В любом случае — это риск. Но хуже, когда ничего не сделаешь.

Дурнев подошёл ближе, присел рядом. Взял в руки эскиз.

— А если он на пулемётную очередь наткнётся? Или в дерево? Это ж не танк. Сдует.

— Потому и нужна скорость, снижение под углом, не лоб в лоб. Ныряет сверху, с углом атаки — двадцать-тридцать градусов. Мы же видим, где техника. Надо лишь попасть. Вопрос в том, как его направить на цель.

— Что-то я не пойму, инженер. Ты хочешь, чтобы уходил насовсем?

Алексей посмотрел на схему.

— Насовсем. Это будет "Комар-У". Ударный. Это уже не разведчик, а ударный дрон-камикадзе.

Некоторое время оба молчали. Потом Дурнев хмыкнул:

— Тоже мне — "комар-камикадзе". По нашему — фанерный бомбардировщик.

— И лучше пусть он погибнет, чем наш парень с ПТРом, лежащий в снегу против брони.

Громов достал другой лист, начал точнее вычерчивать габариты. Уже из головы: вес заряда, подъёмная сила, центр тяжести. В полях писал цифры, в уме крутил, как уравнение: мощность на дистанцию, угол на инерцию, масса на киль.

— Нам нужен заряд в 2–3 кг. Лучше — готовый. Немецкий. У них противотанковые мины — с нажимным детонатором. Можно заменить спуск на контактный рожок. Или вмонтировать старую фугаску с замедлением.

— Это если она не рванёт раньше времени. — Дурнев почесал шею. — А что скажет штаб?

— Пока ничего не скажем. Надо хотя бы схему показать. Чтобы не посчитали сумасшедшим.

— Да не, — усмехнулся сержант. — У нас всё просто. Если взрывается у немца — ты инженер. Если у нас — шпион. Так что черти поаккуратнее.

Громов лишь кивнул. Он знал: они ходят по краю. Всё это — самоделки, риск, фанера против стали. Но если один "Комар" сможет не только сфотографировать танк, а остановить его — всё изменится.

*****

Штаб располагался в школе. В одном крыле — медсанбат, в другом — связь и командование батальона. Высокие потолки, в коридоре — запах карболки и сырой земли.

Громов ждал под дверью несколько минут, пока оттуда не вышел связист с планшетом и бинтом на шее. Затем изнутри:

— Инженер, заходите.

За столом сидел комбат капитан Костылёв — угрюмый, с сутулыми плечами. Напротив — особист Корнилов, молча листавший блокнот. Рядом у карты стоял капитан-артиллерист Шапошников, худой, с прищуром и полоской от очков на виске.

— Что у вас? — без приветствий спросил Костылёв.

Громов достал свёрнутый лист, развернул.

— У нас предложение модернизировать существующий беспилотник. Это — ударный вариант. “Комар-У”. Несёт заряд. Подвеска под брюхом. Механизм подрыва — по контакту, либо при ударе. Предназначен для работы по бронетехнике, тягачам, штабным машинам.

Костылёв нахмурился.

— То есть вы хотите, чтобы ваша фанерная птица стала бомбой?

— Не просто бомбой. Оружием. У нас были случаи, когда танк проходил — а его никто не мог остановить. Пехота отступает, ПТР не берёт. Мы видим цель — но не можем ударить.

Повисла пауза.

— Мы не хотим, чтобы вы делали из своих птичек снаряды, — медленно сказал Костылёв. — Разведка нужна каждый день. А ваши “комары” уже спасли не одну жизнь. Если вы станете собирать бомбы — кто будет заниматься разведкой?

— Если не остановить — некому будет смотреть.

Корнилов, не поднимая головы, коротко заметил:

— А точность? Как прицеливаться будете? Или ваша птица сама цель увидит?

— Цель наводится заранее. Координаты от получим разведки. Траектория настраивается. Высота, угол снижения, точка пикирования. Он не ищет — он летит. Как миномёт. Только сверху.

Тишина. В неё вмешался Шапошников.

— Я видел его чертежи. Там всё логично. Весовая нагрузка — в пределах, если усилить каркас. Заряд — до двух килограмм. Даже стандартная немецкая T.Mi.35 подходит, если перепаять детонатор. С инерционным взрывателем.

Он подошёл к карте. Показал на сектор, где вчера танк обошёл фланг.

— Вот здесь. Сегодня утром там опять техника двигалась. Если бы такой “Комар” зашёл — хватило бы одного.

Костылёв посмотрел на него. Потом на Громова.

— Допустим. Условно разрешаю. Один прототип. Без боевой начинки. Отработка на макете. Чтобы не взлетело — и не долбануло случайно в штаб.

— Сделаю. — Громов кивнул.

— И ещё. Если получится — пусть будет один, но точный. А массовом применение пока рано говорить.

Корнилов молча записал что-то в блокнот и вышел.

В мастерской с вечера стоял шум. Работали сразу втроём: Громов, Дурнев и Цыганов — тот самый сержант, что помогал с крыльями. Сначала вырезали новую раму, удлинили нос, усилили центроплан. Обшивка — плотная фанера, под плоскостью — металлические полосы для подвеса.

Вместо мины — чугунный балласт от печки, того же веса.

— Расчёт такой, — проговорил Громов, — масса 3,2 кг. Угол атаки 30 градусов. Начальная высота — 120 метров. Пикирование через 400 метров после выхода на цель. Время спуска — 9 секунд.

— А разброс?

— Плюс-минус 10–15 метров. На прямую цель хватит.

Всё работало на пределе. Каркас гнулся под тяжестью. К утру макет был готов.

На его борту, по привычке, Алексей выжег грифелем:«Комар-У-1». Подарок фашисту.

Дурнев, глядя на это, только усмехнулся:

— Гром, да ты философ.

— Держи пружину. Завтра проверяем. Если он выдержит балласт — значит, снаряд тоже выдержит.

За окном снова грохнуло. Где-то артиллерия. А в подвале собирали то, чего раньше здесь не было: летающий ударный кулак.

*****

Заснеженное поле за мастерской служило и летным полигоном, и складом, и местом для перекура. Туда и вынесли «Комар-У-1» — массивный, чуть не вдвое тяжелее разведывательных собратьев. Под брюхом висел болтающийся чугунный балласт, окрашенный в белый, чтобы различить в снегу. Вес — чуть больше трёх килограммов. Всё, как у мины.

Сборка заняла два дня. Каркас усилили, крыло сдвинули ближе к хвосту, руль высоты утопили. Мотор — мощнее. Но даже так — при испытательной тряске в руках аппарат норовил крениться. Центр тяжести сместился, аэродинамика изменилась.

— Пойдёт? — спросил Дурнев, крутя крепление балласта.

— Если расчёты верны — полетит. Если нет - то курам на смех.

— Смех не самое плохое, даже на войне. Главное людей сохранить.

Пуск устроили на рассвете. Снег уже начинал подтаивать, и по обледеневшим рельсам «Комар» скользил неохотно. Пружины перетянули. Громов проверил все узлы, особенно стабилизатор. Всё закреплено, всё на месте.

— Готов, — сказал он. — На взлёт.

Дурнев дёрнул рычаг.

Щелчок. Тяжёлый аппарат вылетел вперёд — не резко, а как будто с усилием. Через пару метров клюнул носом, подался вбок, крыло задело сугроб. Он подпрыгнул, заскользил вбок и рухнул метрах в сорока, перевернувшись. Балласт отлетел, корпус вмялся.

Наступила тишина.

— Много, — сказал Алексей. — Перегрузка. Рама не держит. И крен — слишком тяжёл нос.

Они подошли. Лонжерон цел, но борта треснули. Один из шарниров рулевого узла перекошен. Всё остальное — под замену.

— Ну, что ж, — сказал Дурнев, — зато всё как в жизни. Не падает — не летает.

В мастерской работали без лишних слов. Укрепили фюзеляж дополнительными косынками, вырезанными из немецкого ящика. Усилили места креплений. Балласт распределили иначе — вместо одной точки повесили на подвес с растяжкой.

Но самое главное — Громов добавил ударный рожок. Из обломка старой рессоры выгнули шток, на конце которого закрепили контактную пластину. Внутри — пружина и контакт из рации РБМ. При столкновении пластина нажималась, замыкала цепь — в макете это лишь замыкало лампочку. В боевом варианте — приведёт в действие детонатор.

— Тот же принцип, что у “Т.Мi.35”, — объяснял Алексей. — Мина с чувствительной головкой. Только у нас — по воздуху.

— Главное — чтоб не сработало в воздухе.

— По расчётам — только при осевом ударе. Нагрузку от пыли и ветра не возьмёт.

Ночью пришёл связист. Принёс записку — короткую, карандашом.

— Значит, снова немец попер, — пробормотал Дурнев.

Алексей задумался. Достал планшет. Отметил точку, рассчитал направление ветра, посчитал корректировку на балласт.

— Если всё подвести — можем попробовать взлет с новой рамой. И если она выдержит, — завтра ставим заряд.

Командование отреагировало быстро.

В школу, где размещался штаб, вызвали Громова, Дурнева и Шапошникова. На карте — отметки танковой активности. Капитан Костылёв сжёг самокрутку, ткнул пальцем.

— Вот здесь техника снова вышла на край. Разведка подтвердила: три машины, предположительно Окопаться не успели.

— Давайте “Комара-У”, — сказал Шапошников. — Цель обозначена. Дистанция — 700 метров от нашей линии. Ветер западный. Погода, хоть и туманная, но скоро должен рассеяться.

Костылёв смотрел на Громова не как раньше. В его глазах это был уже не член авиамодельного кружка. А фронтовой конструктор, который давал результат.

— Делайте, — коротко сказал он. — Только быстро. И без чудес. Не получится — не лезьте. У нас снаряды на счету.

Громов кивнул. В голове уже шли расчёты. Руль — угол — крепление — таймер.

Корнилов, сидевший в углу, бросил:

— Фанера — это хорошо. Но смотрите, чтобы вместе с ней в воздух не взлетели.

— Спасибо, учтём, — ответил Алексей. — Если что, взлетим — но с результатом.

Уже в мастерской, Дурнев закручивал болты, глядя на собранный «Комар-У-2».

— Он не вернётся?

— Нет. И не должен. Это не разведчик. А ударный беспилотник, у которого билет в один конец.

Алексей взял в руки деревянную головку рожка. Приложил к носу корпуса.— С этого места — и начнётся.

Вечером, когда фронт затих, Громов сидел у буржуйки. Перед ним — блокнот, на нём аккуратный набросок: дрон, пикирующий вниз, с огоньком на кончике носа.

*****

Работали молча. Лампа тускло мигала над чертёжным столом, где уже не оставалось чистого места — всё в расчётах, набросках, пятнах графита и пальцах.

На столе лежала немецкая мина T.Mi.35, аккуратно разобранная. От неё взяли корпус, корпусный стакан и основной заряд. Взрыватель заменили — вместо стандартной “площадки” — ударный контакт, спроектированный Громовым.

— Держим всё по осям. Вот здесь — ограничитель срабатывания. Если не врежется напрямую — не замкнёт. А если удар будет — контактный штырь замыкает, ток идёт, срабатывает капсюль.

Дурнев вертел в руках деревяшку, обшитую жестью.

— Ну, инженер, ты только не ошибись в расчетах.

— Я не буду запускать его с глаз закрытыми. Мы знаем, где они. Разведка дала точку. В 6:15 — начинаем запуск.

Утром 12 декабря, ещё в темноте, на позицию к востоку от балки вынесли ящик. В нём — «Комар-У-1». Вес — чуть меньше восьми килограммов. Под брюхом — боевой заряд, закреплённый в трёх точках. Фюзеляж усилен, швы промазаны, передняя кромка крыла проклеена лентой.

— Лишь бы долетел, родимый, — шепнул Дурнев.

Ветра почти не было. Снег был сырым, и ноги мягко проваливались в снежную кашу. Линия горизонта едва светилась.

На катапульте дрон стоял, как живая птица — чуть склонив голову, будто прислушивался.

Алексей проверил крепления.

— Высота — 80 метров. Угол пикирования — 32 градуса. Расстояние — 680. Цель — в низине.

Шапошников с картой подтвердил:

— Танк стоит в низине, возле деревьев. По нашим сведениям — Не двигается. Замаскировался, подлюга.

Костылёв махнул:

— Запускайте. Даст бог — сработает.

Пуск прошёл чисто. “Комар” взвился, не дернулся, стабилизировался в полёте. Все следили, не дыша.

Он ушёл за линию посадок — и пропал.

— Пикирование — через 14 секунд, — прошептал Громов, глядя на часы.

— Как узнаем, попал? — спросил кто-то.

— Если попадёт — услышите.

Прошло двадцать секунд.

Тридцать.

И вдруг, с запозданием — глухой, короткий удар.

— Есть, — сказал Шапошников. — Кажется, попал.

Спустя час разведка подтвердила: немецкий танк сгорел. Удар сверху. Башня вдавлена. Механик-водитель убит, остальной экипаж покинул машину.

*****

Командир батальона вызвал их к полудню. В коридоре школы собрался весь личный состав, свободный от службы - связисты, сапёры, артиллеристы, даже медик вылез из землянки. Кто в шапке, кто с перевязкой.

Капитан вышел к ним с папкой. Лицо — строгое, в глазах — то ли усталость, то ли уважение, то ли всё сразу.

— По приказу командира 209-го полка 73-й стрелковой дивизии за успешное применение нового технического средства, приведшее к уничтожению бронетехники противника, — он глянул на бумагу, — награждаются:

Он сделал шаг вперёд.

— Инженер-техник Громов Алексей Андреевич — Орденом Красной Звезды.— Сержант Дурнев Михаил Ильич — медалью “За боевые заслуги”.

Громов подошёл. Прикалывали орден прямо на гимнастёрку, поверх потёртой ткани.

— Служу Советскому Союзу, — чётко сказал он.

Дурнев стоял рядом, слегка смущённый, но с прямой спиной.

— Служу Советскому Союзу, — повторил, чуть хрипло.

Костылёв пожал каждому руку.— Не каждый день такое увидишь. Работали без шума и пыли, дали батальону результат. Благодарю за службу и желаю дальнейших успехов.

Никто не аплодировал. Все стояли молча По-фронтовому. Битва за Сталинград была в самом разгаре.