Дневник времён заразы

ГЛАВА ВТОРАЯ БРАТЬЯ-ИНКВИЗИТОРЫ

В обитель Святого Официума я вернулся без приключений. Вероятно, в иных обстоятельствах ночная прогулка могла бы даже пойти мне на пользу и выветрить хмель из отяжелевшей головы. К несчастью, ничего подобного не произошло, ибо, уверяю вас, милые мои, Вейльбург по-прежнему не был местом, куда снизошла бы ночная свежесть (а вернее, уже почти утренняя, ибо небо заметно серело). На улицах, стиснутых меж каменных домов, все еще было душно, а раскаленные за день стены отдавали тепло, словно каменные печи. Хуже всего, что решительно ничего не указывало на то, что эта мерзкая погода собирается меняться. Небо было чистейшим, безоблачным, а случай с тем резвым старцем, о котором я рассказывал Бауму, также заставлял меня думать о будущем в самых мрачных тонах.

Проснулся я утром со странным чувством сухости в горле и непреодолимой жаждой, что, как я полагаю, было вызвано все еще царившей жарой. Посему я выпил кружку воды с растертой свежей мятой, а после недолгого раздумья осушил еще две, ибо в моей спальне было и впрямь душно и жарко. Затем я ополоснулся у умывальника, оделся и спустился на первый этаж, в трапезную. За накрытым столом уже сидели двое моих товарищей-инквизиторов. Один из них был высок, плечист и черноволос, а другой — со светлой шевелюрой, низкорослый и скорее пухлый, чем крепко сложенный. Звали их Генрих Гейдер и Людвиг Шон. Людвига мы звали Пончиком, хотя, разумеется, не тогда, когда он мог это услышать. Инквизиторов учат прежде всего не поддаваться обманчивой внешности, так что для нас не было неожиданностью, что Людвиг, несмотря на свой невинный вид, обладал острым умом и сильным характером. Но многие простые люди легко обманывались этим кротким образом Людвига. И когда они наконец понимали, какую огромную ошибку совершили, для них, как правило, было уже слишком поздно.

— Здравствуй, здравствуй, — воскликнули они, увидев меня.

— Как там беседа с аптекарем Баумом? — невинным тоном спросил Шон. — Я слышал, его пришлось нести в аптеку, так он напился.

— Меня всегда поражает скорость, с какой в этом сплетничающем городе расходятся вести, — ответил я, садясь.

— Инквизиция знает всё, — серьезным тоном произнес Гейдер, глядя на меня из-под нахмуренных бровей. — Помни, что и днем, и ночью мы за тобой приглядываем, Мордимер, — добавил он и погрозил мне пальцем. Потом рассмеялся. — Отведай огурцов. Пальчики оближешь.

— Правда, правда, — согласился Шон.

Я наложил себе полную тарелку холодного мяса, а к нему вынул из бочонка два больших огурца, таких раздувшихся и сочных, словно это были перезрелые плоды, сорванные прямо с дерева.

— А где Маркус? — спросил я с набитым ртом.

— Вчера он получил письмо с вызовом в Лимбург и уехал, — ответил Генрих.

— И ругался так, что уши вяли, — с улыбкой добавил Людвиг.

— Стало быть, во всем городе нас осталось трое, — вздохнул я.

— Хорошо, что город наш спокоен и благоразумен, — заметил Генрих. — Ничего в нем никогда особенного не происходило, и, с Божьей помощью, ничего такого не произойдет. Живем мы тут себе спокойно, и да поможет нам Бог.

Людвиг кивнул, а я пожал плечами.

— С одной стороны, святая правда, хорошо, что город наш богобоязнен и безопасен, — признал я. — Однако с другой, разве мы, инквизиторы, не должны стоять лицом к лицу с демонами, еретическими заговорами и шквалом проклятий, насылаемых ведьмами? А что мы здесь делаем? Допрашиваем женщин, пойманных на раскапывании могил? Выслеживаем медиков, покупающих трупы, только чтобы выяснить, что они не занимаются черной магией, а хотят проводить вскрытия и познавать тайны человеческого тела?

— Эх… — Генрих махнул рукой.

Но Шон посмотрел на меня более суровым взглядом.

— Разве не для того сотни лет Инквизиция в поте лица заботилась о безопасности народа Божьего и о наказании грешников, чтобы мы наконец радовались тому, что наш усердный посев приносит столь благодатный урожай? — спросил он.

— Мордимер не подходит для нашего времени, — рассмеялся Генрих. — Ему бы подошло жить в те времена, когда мы деревня за деревней отбивали Германию у язычников. Когда мы сражались как с людьми, так и с демонами. Когда это было? Тысячу лет назад?

— Или ты хотел бы сражаться в Британии с шабашами, а? — добавил Людвиг, глядя на меня на сей раз уже скорее с весельем, чем с суровостью.

— Ужасные времена, — пробормотал Генрих.

Мы все невольно взглянули на картину, висевшую в трапезной. На ней была изображена битва на броде у Кледдан-Ди. А точнее, самое начало этого сражения, когда инквизиторы и рыцари, все в серебряных доспехах и под знаменами со сломанным крестом, готовились двинуться на позиции армии, состоявшей из сторонников шабашей. Художник изобразил даже ведьм, паривших в безоблачном небе…

— Но разве те времена не были также и прекрасны? — Я отложил нож и посмотрел на них. — Разве сознание того, что мы замок за замком отбиваем страну у богохульников и колдунов, не было опьяняющим? Как бы я хотел однажды увидеть орды сторонников ведьм и армии инквизиторов, сталкивающиеся на поле битвы в сражении, достойном описания Гомера…

Шон рассмеялся, но скорее добродушно, чем насмешливо.

— Мордимер, ты мечтаешь о великих, героических деяниях, о подвигах. А наша работа уже не в этом заключается. Судьбы наших предшественников закалялись в крови, огне и железе, а наши закаляются чаще всего в чернилах.

Я вздохнул.

— Конечно, для народа Божьего лучше, что ведьмы больше не летают безнаказанно под облаками, словно вся эта земля принадлежит им. Что они не отдают приказов рыцарям, баронам и князьям, — констатировал я. — Мы обуздали дикость Германии, вырубили леса, удобрили землю, а непроходимую пущу превратили в пахотные поля, — говорил я. — Все это правда и достойно хвалы…

— Но? — подсказал Людвиг.

— Но я надеюсь, что нас еще ждут такие задачи, с какими справились наши праотцы, — искренне ответил я. — Ибо сколько же стран во всем мире не знают или не хотят знать учения Иисуса. Так может, мы доживем до времен, когда пламя охватит весь мир, чтобы превратить этот мир в славную империю креста…

— Ну-ну… — Генрих покачал головой. — Еще немного, и ты начнешь призывать народ на крестовый поход.

Шон кивнул и принялся мазать ломоть хлеба медом.

— Восхитительный. Акациевый. Собран месяц назад. Искренне советую: попробуйте. — Затем он повел плечами. — А никакого крестового похода не будет. Кому бы сегодня захотелось воевать с персами?

Гейдер кивнул и промычал в знак того, что полностью с этим утверждением согласен.

— Но рано или поздно инквизиторы отправятся в Новый Свет, — продолжал Людвиг. — А там понадобятся такие люди, как ты, наш горячий товарищ, мечтающий о гомеровских битвах. — Он улыбнулся мне.

— А вот, вот, Новый Свет, — внезапно воскликнул Гейдер. — Вы читали последние донесения Бунда?

Бунд был организацией, объединявшей многие значительные торговые города с общей целью поддерживать друг друга как против имперской администрации, так и против аристократов, пытавшихся ограничить их права. Когда-то города, входившие в Бунд, были способны выставлять собственные армии и военные флоты, теперь их могущество сильно ослабло. Но помимо своих основных занятий, каковыми была защита интересов городов, Бунд готовил очень интересные донесения, которые назывались «Рапортами». Отдельные их выпуски содержали собранные со всей Европы вести о том, что важного только что произошло. Речь в них шла не только о чисто торговых делах, но и о катастрофах, сменах властей, войнах, дипломатических маневрах. «Рапорты» представляли собой настоящие кладези знаний, и потому инквизиторы усердно с ними знакомились. Разумеется, у нас были и собственные источники, но донесения, подготавливаемые купцами, мы считали очень ценными. В конце концов, авторами «Рапортов» обычно были люди опытные, сообразительные и умеющие находить ценную информацию.

— Нет, еще не имел случая, — ответил я.

Шон ничего не ответил, потому что у него был полон рот, лишь отрицательно покачал головой.

— Говорят, что один из кораблей Бунда, который доплыл до Нового Света, был сожжен у берега… — Гейдер умолк, а затем пожал плечами. — Местными шаманами или другими колдунами… — пояснил он. — Ну, по крайней мере, так говорят…

— Или пьяный солдат уронил искру у бочки с порохом, — сказал я.

Людвиг кивнул в знак того, что признает правоту моих подозрений.

— Может, и так, — согласился Генрих. — Но что мы, собственно, знаем о той части света? Почти ничего. Может, мы найдем там такую магию и таких тварей, о каких не только никогда не слышали, но и о существовании которых даже не подозревали? Вот тогда именно там будет место для таких людей, как ты, Мордимер. — Он посмотрел на меня.

— Ты сможешь в кровавых битвах отвоевывать у врагов пядь за пядью земли, как ты сейчас того желаешь и о чем мечтаешь, — рассмеялся Шон.

Я не был до конца уверен, смогло бы меня соблазнить путешествие в Новый Свет, но кто знает… Может быть. Когда-нибудь. Говорят, там было ужасно много комаров, а с некоторых пор у меня появилось странное отвращение к этим жужжащим кровопийцам.

— Вы думаете, что до сих пор инквизиторов не было на борту ни одного корабля, плывущего в Новый Свет? — спросил я.

Генрих пожал плечами.

— Ничего о таких делах не слышал.

— Существуют такие инквизиторы, о планах и деяниях которых мало говорят, — осторожно сказал я. — Так что, может…

— Раз уж о них мало говорят, то и нам незачем языки чесать, — прервал меня Шон. — Ибо чем меньше обычный инквизитор, такой как мы, занимается теми делами, тем для него лучше, — добавил он.

Говоря «теми делами», Людвиг имел в виду деятельность Внутреннего Круга Инквизиции. Мне доводилось встречать инквизиторов, служивших в этой самой тайной из служб, но хотя я и был убежден в их влиянии и могуществе, у меня все же было ощущение, что я не до конца их ценю. И что во Внутреннем Круге таится еще больше секретов, чем я думаю.

— Ух, наелся, — вздохнул Генрих и удобно развалился в кресле.

Людвиг хотел ему ответить, но внезапно подавился, замахал руками и закашлялся. Я хлопнул его открытой ладонью по лопаткам, а он, несмотря на кашель, посмотрел на меня с возмущением и отодвинулся с грохотом стула.

— Убить меня хочешь? — наконец выдавил он между приступами кашля.

— Многие люди на улицах в эти дни кашляют, — заметил Генрих, пристально на него глядя. — Боюсь также, что для многих это может закончиться большими неприятностями, чем просто кашель.

Людвиг схватил кружку со слабым яблочным вином и присосался к ней. Выпил до дна, после чего тряхнул головой.

— Кашляют, потому что больны, — сказал он еще сдавленным голосом, после чего откашлялся. — А я кашлял, потому что какая-то крошка попала мне в горло, — добавил он уже увереннее и отчетливее.

— Наш палач, этот, ну… — Я щелкнул пальцами. — Фридрих. Мне пришлось отослать его домой, потому что он был болен. Кашлял и у него была лихорадка. А потом, еще вчера вечером, Виттлер прибегает ко мне в трактир и говорит, что Фридрих только что умер. — Я посмотрел на них. — Вы ведь знаете об этом, не так ли? И подтверждаете, что это правда?

— Да, правда. — Шон мрачно кивнул. — Придется послать за палачом в Лимбург, потому что не знаю, как вы, а я не собираюсь пачкаться в работе душегуба.

— А мне все равно. — Генрих пожал плечами. — Раз надо будет, значит, надо будет. Такая служба. А кроме того, пусть члены совета беспокоятся.

Вейльбург был небольшим городом, так что у нас был один палач, который должен был служить как городским властям, так и Святому Официуму. А раз Фридрих умер, то, действительно, город остался без лицензированного палача, что означало либо отсутствие квалифицированных допросов, либо то, что на роль городского душегуба придется кого-то приспособить. Но мы в Инквизиции не могли себе позволить подобного временного решения.

— Раздражают меня все эти кашляющие, — буркнул Генрих. — Знаете, вчера я спокойно пошел в трактир, ем пивную похлебку в алькове, а тут как мне хозяин не начнет харкать над плечом! Как не брызнет кровавой мокротой прямо на стол! Клянусь вам. — Генрих обвел нас пылающим взором и приложил руку к груди. — Что если бы не то, что он упал и задыхался, будто вот-вот умрет, я бы ему хорошенько всыпал. Ох, хорошенько… — Он покачал головой.

— И что случилось дальше?

Гейдер пожал плечами.

— Я вышел, не доев, и от этого возмущения взял у стойки две бутылки вина, чтобы в уединении своей кельи успокоить расшатанные нервы… — ответил он.

— Лишь бы из этого кашля не вышло какого-нибудь несчастья, — вздохнул Людвиг.

— Болезнь как болезнь, — заметил я. — А люди, как и положено людям: поболеют, пожалуются на свою судьбу, а в конце концов перестанут болеть, оставив много золота в руках медиков и аптекарей.

— Вот именно, Йонатан Баум, похоже, в удачное время прибыл в наш город, — заметил Людвиг.

Я внимательно на него посмотрел.

— Ты на что-то намекаешь? Подозреваешь его?

— Я подозреваю всех, — ответил Шон с добродушной улыбкой. — Пока не получу доказательств их полной невиновности.

— Совершенно верно! — прогремел Генрих. — Как свинка доверилась волку, так от нее остались лишь косточки, — добавил он.

— Слава Богу, это мы — волки, — констатировал я.

— Но нет, нет, я ничего не намекаю. — Людвиг ответил теперь на мой предыдущий вопрос. — Люди начали кашлять за много дней до его прибытия в город. Теперь они просто кашляют больше и… — он на мгновение замялся. — Более мучительно, — закончил он.

— Это правда, — согласился я с ним. — Словно болезнь развивается, — добавил я голосом несколько более мрачным, чем намеревался, и мне вспомнился вчерашний разговор с Баумом о том, что то, что мы видим, — это лишь самое начало дурных событий.

— Кроме того, что бы этот аптекарь мог сделать? — добавил еще Людвиг. — Отравил бы город ядом? Колдовством? И зачем? Чтобы продать немного больше лекарств?

— Люди способны и не на такие преступления. — Генрих многозначительно поднял указательный палец. — А говоря «такие», я имею в виду: «такие бездонно глупые».

— Я бы не знал, как заразить город, чтобы жители заболели кашлем, — констатировал я. — И никогда не слышал о подобном проклятии. Отравить колодцы или водопроводы, чтобы поумирали все, кто из них напьется… — Я пожал плечами. — Полагаю, это смог бы сделать каждый из нас. Но то, что происходит сейчас, — это, по-моему, совершенно обычная болезнь. А то, что некоторые от этого кашля поумирают, как наш Фридрих, — что ж поделать? У болезней уж такая особенность, что от них иногда умирают… Так было, так есть и так будет. И ничего этого порядка никогда не изменит, ибо так было установлено в самом начале мира.

— Аминь, — пробормотал Людвиг, и Генрих тоже кивнул.

— Аминь, — повторил он. — Жаль только, что с каждым днем болезнь, кажется, становится все хуже. Я вам говорю, что если люди увидят, что их семьи и соседи умирают от этой проклятой кашлюхи, то еще дойдет до какой-нибудь паники. — Он задумался. — А от паники до беспорядков — путь недолгий. — Затем он пожал плечами. — Кашлюха, — с сарказмом сказал он. — Тоже мне, название придумали!

Мы покачали головами, потому что, действительно, это слово все чаще ходило среди горожан, так что было ясно, что именно оно, а не какое-либо другое, закрепится в памяти. Тем более что все чаще его произносили с неприязнью и страхом.

— Кому суждено умереть, тот умрет, а кому суждено жить, тот будет жить, — сентенциозно заметил Людвиг. — А если немного черни передохнет, то никому от этого не убудет. — Он потер руки и оглядел нас. — Что у нас вообще сегодня на повестке дня? — спросил он, меняя тему. — Знаете, что после того как Мордимер велел вчера выпустить Баума, у нас в подземелье нет ни одного заключенного?

— А ведьмы с кладбища? — удивился я.

— Их отправили в городские темницы, — ответил Шон. — Пусть там гниют, пока их не сожгут. Зачем им у нас место занимать? Да еще и кормить их пришлось бы. — Он махнул рукой. — А так, как сейчас, пусть члены совета беспокоятся.

— Пустые подземелья. — Я покачал головой. — Ну надо же…

— И очень хорошо, — заметил Генрих. — Потому что это значит, что город наш честен и богобоязнен.

— Или это значит, что мы слишком мало усердствуем в работе, — вздохнул Людвиг. — Так тоже можно подумать. А это очень дурно бы о нас свидетельствовало.

— Пусть об этом беспокоится Хекманн, — сказал я, думая о нашем начальнике, командире вейльбургского отряда Святого Официума — Мы, дорогие товарищи, всего лишь винтики в огромной машине Инквизиции, и не знаю, как вы, а я пока что не собираюсь быть чем-либо иным.

— Да, правда, — согласился Генрих.

— Прогуляюсь-ка я к настоятелю Веберу, чтобы расспросить его, не случилось ли чего дурного в его церкви, — объявил я. — Не то чтобы я рассчитывал на какие-то неслыханные сенсации, но мне нужно проверить некоторые доносы.

Я взглянул в окно, освещенное утренним солнцем.

— Не то чтобы мне хотелось выходить в эту жару, — добавил я.

— Вчера одна нищенка у церкви Тернового Венца уверяла меня, что дождь пойдет непременно, — объявил Генрих.

— С чего бы это?

— Говорила, что всегда перед дождем у нее такая похоть на мужчин, что аж скручивает.

Я лишь вздохнул. Конечно, всякий бы желал, чтобы предчувствия нищенки оказались верными, но я не видел большой связи между страстью и будущим дождем. Другое дело — ломота в костях. Здесь не подлежало сомнению, что приступы ревматизма для многих являются безошибочным предвестником перемены погоды.

— Все больше людей уже не чувствуют страха Божьего, — вздохнул Людвиг.

Я кивнул и пожал плечами.

— И когда наступает день, что на них обрушивается беда, они удивляются, — сказал я. — А достаточно было не грешить.

— В наши дни люди рассчитывают, что демоны явятся другим, а не им самим, или, что еще хуже, считают, что нечистые силы — это лишь метафорический вымысел, призванный описывать зло человеческой натуры.

Я грустно улыбнулся.

— К сожалению, именно так и есть, — сказал я. — Быть может, мы были слишком эффективны, Людвиг? Может, мы с таким мастерством обнаруживали и истребляли физические проявления зла, что часть людей просто перестала в них верить, потому что никогда с ними не сталкивалась?

А ведь демоны существовали на самом деле. Не как плод воображения, не как иллюзия, не как аллегорическое определение подлого человеческого поведения, не как обитатели мистических краев, расположенных на границах царства воображения. Они существовали в своей самой что ни на есть физической форме, обладая силой не только развращать умы, но, если хотели, то и разрывать на куски тела. Конечно, их проникновение в нашу вселенную было не таким уж легким, и опытный инквизитор умел прогнать их обратно в не-мир, край, где они прозябали, замышляя преступления и интриги, сражаясь друг с другом, но превыше всего желая человеческих страданий.

— И то хорошо, что люди непоколебимо верят в колдовство, сглаз и проклятия, — добавил Людвиг.

— О да. — Я кивнул. — Даже если говорить об этой беспримерной жаре, с которой мы сейчас имеем дело, то уже из нескольких уст я слышал, что это наверняка проклятие.

— Чье? — заинтересовался мой товарищ.

Я развел руками.

— Как обычно: либо злые ведьмы, либо подлые чернокнижники, — ответил я. — Ведьмы наши собственные, из Империи, а чернокнижники плетут свои искусные заклинания на башнях крепостей Палатината.

— Ах вот как, — улыбнулся Людвиг.

Однако тут же посерьезнел.

— С этим кашлем, — сказал он, — знаешь, тоже уже по-разному люди говорят…

— Можно было догадаться, что этим все и кончится.

— Боюсь, что это еще даже не началось, — ответил он. — Дурно будет, если люди начнут массово умирать от какого-то глупого кашля.

— Хорошо или дурно, — ответил я после минутного раздумья. — Все зависит от того, вызовет ли такая беда в гражданах нашего города благочестивый страх и жажду покаяния за грехи, или же направит их мысли к неправде. Ибо если второе, то эта неправда может проявляться не только в актах публичного глумления над заповедями, но, что еще хуже, и в еретическом оспаривании целесообразности Божьих судов.

— Хотя бы дождь пошел, дай-то Бог, — вздохнул мой товарищ.

Людвиг, как видно, предпочитал твердо стоять на земле, нежели витать на крыльях теологических рассуждений. Но, прося о дожде, он был, несомненно, прав, ибо жара не только неприятна, особенно в закрытых помещениях или на тесных городских улочках. Жара, если она длится слишком долго, способна доводить людей до настоящего безумия. И хотя большинство граждан охотнее всего погружаются в жаркие дни в страдальческий, бессмысленный ступор, у части из них такая погода, если она длится слишком долго, вызывает нарастающее раздражение, заканчивающееся взрывами ярости. А в лучшем случае, изнурение зноем проявляется в недовольстве всем, что происходит на свете, в том числе и поведением ближних. Граждане измученного жарой города могут быть подвержены влиянию демагогов, которые их гнев, направленный против всех и вся, преобразуют и направят так, чтобы он ударил по кому-то или чему-то весьма конкретному. Именно так начинаются беспорядки, бунты и погромы. А стоит помнить, что Вейльбург был сух, словно хвоя, иссушенная на солнце. Факел здесь, факел там — и целые кварталы вспыхнут, как сноп сухой соломы.

Я помнил невыносимость подобной духоты со времен, когда я был лишь начинающим инквизитором и когда я блестяще раскрыл загадку убийцы, орудовавшего в городе, который с исключительной жестокостью и мерзостью убивал молодых женщин. Я хорошо помнил и радость, которую вызвал тогда у граждан первый летний ливень, последовавший за долгим, очень долгим периодом зноя. Временем жары столь мучительной, что она не только захватывала дух, но и отнимала здравый смысл.

— Пусть хоть один день пройдет дождь, и мир сразу всем покажется лучше, — с надеждой в голосе добавил мой товарищ. — И всем станет легче дышать, так может, и этот паршивый кашель пройдет?