Дневник времён заразы

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ МАЛЮТКИ-ДЬЯВОЛЯТА БАУМА

Мы неспешно направлялись к некой винной лавке, где Баум прежде не бывал, а я знал её по тому, что туда не пускали всякий сброд, и потому была надежда, что мы сможем насладиться вином в обществе почтенных горожан, а не каких-нибудь пьяных бродяг, что извергают на сапоги свои и всякого, кто окажется рядом. Как я уже упоминал, Баум вдруг воспылал желанием побеседовать.

— Видите ли, мастер Маддердин, — начал он, — после долгих лет наблюдений за больными я пришел к выводу, что не какие-то там миазмы или испарения повинны в болезнях, терзающих род людской, а вовсе невидимые глазу твари, что витают в воздухе. И невидимы они не потому, что наделены некой магической силой, а оттого, что до чрезвычайности малы.

— Словно мошки, что садятся на фрукты, — вставил я.

— Вовсе нет! — воскликнул он. — Представьте себе такую мошку, о которой вы упомянули. У неё ведь есть ноги, верно?

— Несомненно, — ответил я осторожно.

— А на каждой из этих ног, если присмотреться очень близко и весьма внимательно, можно разглядеть волоски. Вы знали об этом?

— Простите, но до сего дня я не считал нужным вглядываться в ноги мух в своей работе инквизитора, — отозвался я.

— А теперь вообразите, что один-единственный волосок с ноги такой мухи оторвался и парит в воздухе, уносимый порывами ветра. Смогли бы вы его разглядеть?

Я покачал головой.

— Нет, ни за что, — сказал я.

— Вот именно! — воскликнул он, довольный, и хлопнул в ладоши. — А теперь представьте, что в мире тех тварей, о которых я говорю, этот волосок был бы подобен дому для людей, что прогуливаются в тени его стен.

Я надолго замолчал.

— Следите за ходом моих мыслей? — спросил он наконец.

— Слежу, господин Баум. Только размышляю над тем, что означает ваша мысль о существовании целого огромного мира крохотных тварей, враждебных нам, но скрытых от нашего взора. Словно мало нам демонов, что терзают род людской…

— Нет, не думайте так! — воскликнул он. — Не думайте, упаси Господь, что эти твари намеренно нам враждебны! Ведь если ветер поднимет облако пыли на песчаной дороге и эта пыль вас задушит, разве это значит, что ветер и пыль желали вашей погибели? Нет, это лишь законы природы, и ничего более.

— Понимаю, — кивнул я. — Но едва ли людям понравится мысль, что вокруг них витает нечто, способное их убить, и это нечто они не могут даже разглядеть, не говоря уже о том, чтобы защититься от этих… тварей.

— А что до названия, которое, как я ясно слышал, вы пытались подобрать в уме для этих созданий, то я решил именовать их малютками-дьяволятами Баума.

Я расхохотался и остановился.

— Господин Баум, вы вообще себя слышите? — взглянул я на него с укоризной. — Малютки-дьяволята Баума? Что это за название такое? Если вы опубликуете свои откровения, все ученые доктора со всего света будут потешаться над вами!

— Вы так считаете? — удивлённо посмотрел он на меня. — Мне это вовсе не кажется смешным…

— Вы хотите сказать, что словосочетание «малютки-дьяволята Баума» не звучит для вас комично? — переспросил я недоверчиво.

— Нет… — он покачал головой. — Совсем нет.

— Видимо, вы так привыкли к этому названию, что его поразительный комизм от вас ускользает, — пожал я плечами. — И учтите, я говорю не о той смешливости, что вызывает добрый смех и симпатию к шутнику, а о сочетании слов, которое рождает лишь насмешки и глумление.

— Вот как, — огорчённо произнёс Баум, и я видел, что мои слова стали для него новым взглядом на дело. — Что же вы посоветуете в таком случае? Ведь, знаете ли, — он покосился на меня, — критиковать чужое творение всегда проще, чем создать своё.

— Ну, могу предложить кое-что для размышления, — сказал я, задумавшись на миг. — Во-первых, и это главное, назовите свои выдуманные создания на латыни — это всегда звучит учёно и заставляет простолюдинов, вместо того чтобы смеяться, с восхищением засовывать большие пальцы в рот и хмурить брови.

Баум вздохнул.

— Во-вторых, — продолжал я, — избегайте любых намёков на дьявола, демонов или сатанинские силы. Зачем вам это? Хотите снова оказаться на допросе у Святого Официума? Мало вам было одного раза за нашим столом пыток? Хотите ввязываться в теологические споры вместо биологических?

На этот раз он горячо закивал.

— Пусть ваши воображаемые твари зовутся… — я вновь умолк на мгновение, — например, micro vipera volantes. И дайте людям думать, что этих невидимых гадюк множество видов, и каждая из них жалит своим ядом — иногда смертельным, а иногда лишь слегка вредоносным.

— Micro vipera volantes, — повторил он. — Как-то не запоминается, — добавил с упрёком и разочарованием.

— О, согласен, ваши «малютки-дьяволята Баума» куда лучше врезаются в память. Вопрос лишь в том, поймут ли люди это название так, как вам бы того хотелось.

— Эх, — только и вздохнул он.

Мы добрались до винной лавки, что величаво именовалась «У Святого Мартина», ибо этот святой, как известно, покровитель виноградников и виноделов. На стене красовалась большая вывеска: «Кто Святого Мартина о милости просит, того похмелье не скосит». Я покачал головой.

— Если бы это было правдой, можно было бы даже простить эти ужасные рифмы, — заметил я.

У входа стоял угрюмый, потный детина, чья задача, судя по всему, заключалась в отборе гостей. Тех, кого он счёл достойными, встречал улыбкой и добрым словом, а тех, кого причислял к сброду, — презрительным рыком. А если те слишком напрашивались, могли схлопотать пинок под зад или кулаком по уху. Мы вошли внутрь. В лавке, как и следовало ожидать, было душно и жарко, но в сравнении с «Поющим Козлом» здесь казалось чисто и просторно, а гости были одеты куда приличнее. К слову, и цены на здешние напитки были заметно выше. Впрочем, раз угощал Баум, меня это не слишком волновало.

Мы отыскали столик у дальней стены и, проходя к нему, миновали троих нарядно одетых горожан, которые прервали беседу и возлияния, ибо все трое были заняты кашлем, отхаркиванием, хрипом и чиханием.

— В приличное заведение следовало бы пускать только тех, кто не страдает кашлюхой, — с отвращением заметил Баум.

Мы сели, и сидевший рядом мужчина повернулся к нам. Пальцы его были испачканы чернилами, перед ним стоял чернильный прибор, лежало гусиное перо и стопка густо исписанных листов.

— Мастер Маддердин и мастер Баум, — сказал он с улыбкой. — Как же приятно видеть вас обоих в добром здравии и столь дружеской компании. Позвольте представиться: я Гиацинт Беккер, мастер пера, неподражаемый стилист, ритор и демагог. Человек, который может сказать о себе, что так искусно задевает струны человеческих душ, что все мужчины хотят быть им, а все женщины — быть с ним. — Он улыбнулся ещё шире.

— И при этом человек поразительной скромности, — пробормотал я.

— Но прежде всего ваш покорный слуга, преданный и смиренный, — он приложил правую руку к сердцу. — Скажите, почтенные мастера, не желаете ли узнать, что ждёт вас в будущем?

Я понятия не имел, кто этот человек, но он вёл себя так, словно знал нас и даже питал к нам симпатию.

— Вы утверждаете, будто знаете, какая судьба ждёт людей? Отвечу вам, что этого не знает никто, кроме Бога Всемогущего, — сказал я.

Он посмотрел на меня с насмешкой.

— Неужели? Взгляните-ка, сделайте милость, на тех трёх кашляющих господ. — Он кивнул в сторону горожан, которых я и сам с любопытством разглядывал. — Один из них умрёт от болезни послезавтра, второй покинет этот мир через четыре дня, а третий переживёт их обоих. Он выздоровеет и так обрадуется своему внезапному счастью, что через несколько дней напьётся до беспамятства, соскользнёт с набережной и утонет. Так и будет, я знаю это точно, и ничего уже не изменится.

— Вы не можете знать ничего наверняка, — посмотрел я на него сурово. — Подобные утверждения подрывают всемогущество Господа нашего. Ибо Бог в любой миг по своему усмотрению может изменить людскую судьбу: сокрушить человека, спасти его или сперва сокрушить, чтобы затем возвысить в славе.

Писарь пожал плечами, ничуть не смущённый моей отповедью.

— Можете говорить что угодно, а я знаю своё. Всё произойдёт так, как я сказал. Всё уже записано, видите?

Грязным от чернил пальцем он указал на строку текста, и я без труда прочёл её, хоть она и была перевёрнута. Она гласила: Один из них умрёт от болезни послезавтра, второй покинет этот мир через четыре дня, а третий переживёт их обоих. Он выздоровеет и так обрадуется своему внезапному счастью, что через несколько дней напьётся до беспамятства, соскользнёт с набережной и утонет.

Он постучал пальцем по столу.

— Вот видите, — сказал он, — всё уже решено, и события пойдут точно так, как записано. Мне даже не слишком жаль этих людей, — вздохнул он и пожал плечами. — Ведь я не знаю, кто они, не знаю их имён и не ведаю, будет ли их уход проклятием, благословением или вовсе ничтожным событием для мира. А вы сами скоро, через минуту, забудете обо мне, а чуть позже забудете и об этих кашляющих людях. И займетесь своими бедами, которых, как я полагаю, в эти смутные времена у вас предостаточно.

Я внимательно посмотрел на него.

— Не забуду о вас, поверьте, — сказал я. — К тому же у меня такое чувство, будто я вас уже где-то видел, — добавил я задумчиво.

Я хотел ещё что-то сказать, но вдруг за моей спиной раздался громкий треск, звон, а за ними — яростные крики, смех и грубая брань. Я резко обернулся. Что ж, оказалось, несмотря на то, что винная лавка, как я упоминал, была вполне приличной, один из гостей всё же затеял ссору. Но его быстро схватили за шиворот и вышвырнули на улицу, а следом полетел и его товарищ, слишком рьяно заступавшийся за друга.

— Быстро, ловко, без лишних хлопот. Молодцы, — кивнул я одобрительно.

Затем я взглянул на аптекаря.

— О чём мы говорили?

— Мы ещё не начали здесь беседовать, — удивился он. — Разве что вы имеете в виду нашу беседу на улице?

— Нет, нет, — я посмотрел на пустой столик рядом и нахмурился. — Мне показалось, что я только что с кем-то говорил. — Я глубоко вздохнул. — Эх, эта жара, только голову туманит.

Слуга поставил перед нами кувшин белого вина и два высоких оловянных кубка, которые, к моему удивлению, были чистыми и даже блестели.

— Из таких сосудов пить одно удовольствие.

Мы молча осушили по кубку, а затем, чтобы как следует подготовить язык и уста к дальнейшей беседе, быстро добавили ещё по порции холодного вина.

— Позвольте спросить… — Баум глубоко вздохнул. — Вам не по душе моя идея, верно?

— О малютках-дьяволятах? Можно сказать, чертовски не по душе.

Он надулся.

— Поймите, господин Баум, — начал я мягко. — Вы не доктор медицины и не философ. Вы всего лишь аптекарь, написавший популярную книгу о том, что делать, когда болит живот. Понимаете, что о вас скажут? Что невежда, занимавшийся болями в животе и газами, теперь утверждает, будто в этих газах живут крохотные дьяволята…

Баум возмущённо фыркнул, но я не обратил на него внимания и продолжил.

— Не давайте врагам лёгкого способа вас сокрушить. То, что в вас ударят, когда вы объявите свою теорию, — это несомненно, но хотя бы лишите их возможности легко выхватить оружие…

Аптекарь тяжело и печально вздохнул.

— Неужели всё будет так плохо?

— Возможно, и нет, — ответил я. — Может, вашу работу просто никто не заметит и не станет даже спорить с вашими наблюдениями и выводами, потому что всем будет наплевать. Может, вам так повезёт…

— Вы не верите, что такое возможно, правда?

— Именно так, — кивнул я. — Назови мы ваших тварей малютками-дьяволятами Баума или micro vipera volantes, я верю в одно: они не существовали, не существуют и никогда не будут существовать.

— А если бы вы их увидели? Своими глазами? — вдруг воодушевился он.

— Каким образом?

Он наклонился ко мне, приблизив губы к моему уху так близко, как только мог.

— Я работаю над этим, — прошептал он.

— Над тем, чтобы человеческим взором узреть невидимый доселе мир?

— Именно так, — сказал он с нажимом. — Вот увидите, весь мир будет с восхищением говорить о Йонатане Бауме, который показал человечеству то, чего оно никогда не видело. — Эти слова он произнёс почти с пророческим воодушевлением.

Я скептически покачал головой.

— Как вы собираетесь это сделать?

— Я подозреваю, что особое расположение специально отшлифованных стёкол может открыть нам доселе невиданные картины. Но я ещё работаю над этим…

— Если даже вам и удастся, в чём я искренне сомневаюсь, показать доказательства вашей причудливой теории, молитесь, чтобы мир был готов её принять.

— Что будут смеяться? Как-нибудь переживу, — сжал он кулаки. — Я не хуже и не глупее учёных докторов, хоть и не кончал никакого университета!

— Берегитесь, чтобы ваша идея не засияла так ярко, что подожгла бы дрова вашего собственного костра, — сказал я уже совершенно серьёзно.

— Я добрый христианин! — воскликнул он, скрестив руки в защитном жесте. — В моей теории нет ни капли ереси, только научное наблюдение законов мироздания!

— В темницы Святого Официума легко войти, но выйти из них куда труднее, — ответил я. — Вам недавно удалось это проделать, но не думайте, что это обычное дело…

— Нет, нет, я вовсе так не считаю и очень вам благодарен за помощь, о которой никогда не забуду, — поспешно оговорился он.

Я поднял руку.

— Я веду к другому, господин Баум. А именно к тому, что учёному, который провозглашает тезисы, способные навлечь на него беду, хорошо бы иметь могущественного покровителя. Короля, князя, просвещённого кардинала или епископа. Это затрудняет доносы на него, и сам Святой Официум тщательнее взвешивает, стоит ли брать такого человека под стражу или вызывать на допрос.

— Понимаю, — сказал он и задумался на миг. — Но, видите ли, чтобы найти могущественного покровителя, нужно сперва заявить о себе и чем-то себя показать. А я могу заявить о себе именно этой… — он запнулся, — этой самой концепцией, о которой мы говорим. Так что, видите, как всё складывается: без А не будет B, а А не сделать, пока нет B. — Он тяжко вздохнул. — Если вы, с вашего позволения, понимаете, о чём я вообще толкую, — добавил он уныло.

— Моё образование включало основы логики, так что суть вашего рассуждения мне ясна, — ответил я. — Но я посоветую вам другое. Опубликуйте свою работу малым тиражом и разошлите её по европейским дворам как ваш дар именитым правителям и церковным сановникам. Да, это обойдётся вам недёшево, но считайте это вложением в будущее.

Он задумался.

— Пожалуй, так и стоит поступить, — сказал он наконец и поднял кубок. — За ваше здоровье, мастер Маддердин, — произнёс он. — Не знаю пока, хороши ваши советы или плохи, но, по крайней мере, они заставляют меня задуматься.