Девять жизней

Жизнь вторая: место для счастливой старости

Ну, в конце мая погода установилась вполне себе летняя, то есть, я думаю, что при нынешнем климате ее можно было считать летней. То есть днем температура поднималась выше двадцати (иногда и за двадцать пять переваливала), ночью… во всяком случае ниже десяти она опускалась редко и только перед рассветом. И моим попутчикам такой холод был привычен, они его даже холодом не считали – а вот мне было несколько некомфортно. Так что постройку дома я счел очень важным и своевременным мероприятием – однако насчет пожрать все же было высшим приоритетом. И неандертальцы эту проблему решали, на мой взгляд, слишком уж своеобразно: мальчишки были направлены «на охоту», меня они «назначили главным рыбаком», а все взрослые все же именно строительством предпочли заниматься. И дом они строили вовсе не в качестве «защиты от ночных холодов»: мне Гхы сказал, что в этих местах водится много медведей. Я поначалу его слова воспринял не сказать, чтобы очень серьезно, но примерно через неделю после того, как мы решили тут обосноваться, Бых и Быщ приволокли откуда-то медвежий череп, причем они сказали, что вообще-то это был еще медвежонок – а если тут медвежата такие, то лучше ну его нафиг, можно немного и на диете посидеть чем составить часть диеты этого медведя…

Череп (все же довольно старый) девчонки притащили не просто так: они из него стали делать какую-то «посуду». То есть миску для воды: кошачьи миски товарищи приняли с радостью, однако все же они по нынешним временам были мелковаты, а таскать воду в поддонах от кошачьих лотков было просто неудобно. Правда, я не понял, в чем будет заключаться удобство перетаскивания воды в все же довольно небольшой костяной миске, но спрашивать никого все же не стал: тут люди опытные, они сколько уже тысяч лет этим занимаются, так что наверняка знают, как лучше. Но, с другой стороны, знают-то они точно далеко не все, что знал хотя бы я.

А раз я знал, то решил свои знания воплотить. Тем более, что вся семья с бешеной скоростью строила «новый дом», а для того, чтобы его выстроить, они в темпе колхозного экскаватора копали разные ямы, откуда вытаскивали глину для стройки. На старом месте глину в основном таскали от реки, а здесь «геология» была немного иной: в долине вдоль реки, где как раз лес и рос, почва была скорее песчаная, чем глинистая, а вот наверху, там, где начиналась степь, грунт как раз из глины и состоял в основном. Ну а я, глядя на появляющиеся ямы, кое-что вспомнил.

Ямы женщины копали по простой причине: сверху на земле была «почва», с разными корнями всяких трав, а глина, из которой можно было лепить кирпичи, начиналась почти на полуметровой глубине. И теткам оказалось проще глубокую яму выкопать, чем на большой площади нелипкую почву отбрасывать.

А вспомнил я какой-то древний, еще советский фильм, который моя бабушка когда-то мне показала в назидание когда я еще был восторженным школьником очень среднего возраста. Правда, показала лишь частично, и я не знал ни названия, ни сюжета этого фильма, зато очень хорошо запомнил, как бабушка объясняла, что киношники были идиотами или зрителей за идиотов принимали, а на самом деле «такая печка греется минимум трое суток, а потом еще неделю остывать должны». А фильме (то есть в показанном мне эпизоде) какие-то туристы пришли в гости к какому-то профессору прибалтийских народных ремесел, и этот профессор как раз в такой «земляной» печке высокохудожественные горшки обжигал, пока туристы его хутор осматривали. Так что тогдашнее мое увлечение (как раз керамическую посуду) бабушка обожгла у знакомых в простеньком муфеле, на чем мое увлечение и закончилось – но сейчас-то мне тут предстояло минимум до пенсии просидеть, а я никуда особо не спешил. Так что пришлось поспешить в плане внедрения в нынешнюю неокрепшую цивилизацию идей гончаризма.

Глина в ямах была разная, то есть по цвету разная, причем строго в зависимости от глубины. А еще она оказалась разной по липкости, и когда тетки вытащили со дна ямы какую-то серую глины, оказавшуюся весьма пластичной и достаточно липкой, и из этой глины слепил большой горшок. В смысле, попытался слепить – и спустя каких-то две недели у меня получилось слепить напоминающий по форме чугунок горшок объемом литра на четыре. Потому что в процессе лепки постоянно оказывалось, что или глина слишком мокрая и горшок при попытке его высушить оседает и сплющивается, или глина слишком сухая и горшок разваливается еще в процессе – но постепенно я технологию отработал и горшок у меня получился. И я его даже высушил правильно, в тенечке (так как тетки уже домик почти полностью выстроили и с теньком особых проблем уже не было). А после того как этот горшок окончательно высох…

После того, как горшок высох, Бых его схватила и попробовала в нем воду из речки принести. Было у меня острое желание ее за это поколотить больно, однако я решил, что так поступать непедагогично. Потому что, хотя девчонка и была вроде как довольно мелкой по сравнению со мной, она бы меня первая избила: силушки у нее было хоть отбавляй. Так что я, проявляя чудеса буквально педагогики, объяснил ей (и вообще всем членам семьи), что горшки эти «пока не готовы» и хватать их и уж тем более стараться в них что-то притащить категорически не рекомендуется. И вроде меня все поняли, так что к середине июля у меня уже было слеплено шесть таких горшков. А я героически таскал из лесу палки (то есть девчонки таскали, я им просто показывал, какие брать) и в костре делал из них угли. В июне делал, а затем, вспомнив уроки истории в школе, изготовил (тут уж мне Гхы помог, он землю рыл быстрее всех остальных людей в племени) именно «угольную печь» и всего за пару недель в ней нажег большую кучу углей. А затем, как в том самом фильме показывалось, аккуратно слепленные горшки сложил в «земляную печь», пересыпав необожженную посуду получившимися углями (специально перед этим прокопав сбоку «трубу» для воздуха, который должен был вниз печки поступать) и угли аккуратно зажег.

Бабушка меня все же слегка обманула: печка (всего-то двухметровой глубины и шириной не больше метра) прогорала почти неделю, а остывала она вообще дней десять. И вот когда в нее стало возможным сунуть морду, не рискуя спались прическу, я приступил к вытаскиванию новейшей неандертальской керамики. Ну что могу сказать: керамика у меня получилась хоть куда. То есть три горшка получились вообще замечательными: ни одной трещинки и они даже воду не пропускали. Еще два тоже вроде видимых трещин не имели, но из них вода как-то умудрялась наружу просачиваться. Однако для хранения «сыпучих продуктов» они в принципе годились. Все остальные горшки решили изобразить из себя кучу черепков, зато изготовленные мною в последний момент две кружки оказались выше всяких похвал.

Честно говоря, я получившийся результат оглядывал с чувством глубокого разочарования: да, я никуда не спешил – но потратить два месяца на изготовление пары кружек и трех горшков – это явно не лучшее времяпрепровождение. Да и чтобы уголь нажечь я расчистил гектара два леса от валежника, а лес в этих местах вообще ни разу не напоминал бескрайнюю тайгу. И это мне еще повезло, что две девчонки на меня пахали как ослики, а все племя обеспечивало нас с котиками продуктами питания. Ну, я тоже в чем-то племя обеспечивал: рыбу ловил, и каждый день у меня ее наловить получалось когда килограмм, а когда и три или даже больше – но это, если на всех делить, было все же скудновато. Да и с охотой у них тоже было «как повезет», а везло довольно редко, так что сытно питались у нас только Тимка и Таффи. Им и мяса всегда вареного давали досыта (когда это мясо все же попадалось), и рыбки. И относительная сытость настала лишь ближе к концу июля, когда в лесу массово грибы пошли.

И лишь когда я сразу большую кучу грибов сварил в большом горшке, я осознал, что два месяца корячился не зря: все неандертальцы событие восприняли как величайшую победу разума над грозными силами природы. Ну, примерно так, как по телевизору показывали празднование советским народом полета Гагарина, разве что с плакатами по улицам не бегали – но орали очень громко и радостно. А на следующий день, когда я в этом горшке сварил пойманного, наконец, зайца (с крапивными листьями и еще какой-то травой, напомнившей мне листовую горчицу, которую бабушка на даче выращивала), народное ликование уже вообще зашкаливало.

Но оно позашкаливало и перестало, а очень практичные товарищи (главным образом женского пола) приволокли мне кучу серой глины размером мне по пояс, дров кучку принесли из лесу, по высоте немного превосходящую выстроенный домик и жестами (а так же очень выразительными словами) намекнули, что племя ждет от меня много таких горшков. Причем очень ждет: Гхы освободили ото всех работ, кроме выжигания угля, девчонок посадили глину мне разминать, а мальчишек, надавав им предварительно подзатылин, направили заниматься рыбалкой. Хотели направить, я с трудом для себя такую возможность хоть немного физически отдохнуть все же отвоевал – объяснив, что «мельчайшая ошибка – и крючок будет безвозвратно потерян». Именно безвозвратно: я, пока медитировал на поднимающийся из угольной ямы дымок, попробовал второй крючок из плоской отвертки выточить – и бездарно запилил четыре имеющихся в ножах напильника: все же пилить напильником очень неплохую сталь – развлечение лишь для тех, у кого таких напильников неисчерпаемый запас. А я меня на напильники были иные виды…

Так что я сидел и меланхолично лепил горшки – и вот скорее от такой меланхолии, нежели из практического интереса, я поинтересовался у Гхы, откуда он вообще про эти места знает, ведь, судя по рассказам теток, они в эти края никогда раньше не забредали. Ну а он мне от рассказал, что племя – нет, сюда раньше не ходило, а вот он тут раньше уже бывал, причем дважды:

– Сюда часто мужчины из разных семей ходят. Хотя тут и мало еды, но один человек или двое все же могут с голоду не помереть – а тут в земле водятся огненные камни.

Их, конечно, тоже трудно найти – но когда такие камни находятся, все племя этого человека может очень долго о добыче огня не беспокоиться. И он первый раз сюда приходил, когда еще совсем мальчишкой был, а второй – «когда Рыш мне была вот до сюда», – и он показал где-то на уровне груди. То есть она была ростом меньше, чем мальчишки сейчас, но так как никто даже примерно не знал ее (да и свой) возраст в годах, я понял лишь то, что было это все же довольно давно. А Гхы продолжил свой рассказ и похвастался, что тогда он один приходил, то сумел найти сразу четыре огненных камня, и два из них до сих пор семья использует. То есть до встречи со мной использовала…

Меня затерзали смутные сомнения и я, отложив возню с глиной, стал его расспрашивать насчет того, где и как эти огненные камни он добыл. Вот что мне в нынешних неандертальцах особенно нравилось, так это то, что они всегда были максимально спокойными: даже не имея возможности ответить на мой вопрос из-за отсутствия нужных слов в языке, Гхы очень спокойно предложил мне самому все посмотреть. То есть сходить куда надо и все увидеть, хотя сам он в этом вообще не малейшего смысла не видел. Зачем нужны огненные камни, если у меня есть такие замечательные линзы? Но если я считаю, что смысл есть, то «давай все сейчас бросим и пойдем, это недалеко». И после того, как я потратил минут десять на уточнение недалекости, он сказал, что если сейчас прям вот выйти, то возможно завтра к вечеру вернуться получится. А если выйти завтра утром, то мы вернемся всего дня через три.

Я его логики вообще не понял, но на всякий случай с девчонками договорился о том, что они котиков обиходят в мое отсутствие. По крайней мере Тимка на них (и только на них) не рычал, когда девчонки его гладили или даже вычесывали, а Таффи время от времени им даже приносила какую-то свою добычу. Вот только приносить-то она им приносила, но при этом внимательно следила за тем, чтобы девочки добытое мне в руки обязательно все же передали. Почему котики их терпели и почему Таффи даже добычу иногда им приносила, было, в общем-то, понятно: от них мной пахло. Потому что я девчонкам подарил по рубашке и штаны джинсовые на них надел, а вот насчет того, что Таффи их все же «хозяином» (или «главным слугой») не считали, мы случайно выяснили. Таффи девчонкам добычу приносила когда меня не было, а вот когда я возвращался, она постоянно вертелась вокруг нас. И когда Бых мне похвасталась, что кошка ей добычу принесла и этого суслика мне показала, Таффи подскочила, вырвала суслика у нее из рук и буквально мне в руки его пихнула. Ну а после этого девчонки уже каждый раз при моем возвращении демонстративно мне принесенное Таффи из рук в руки передавали и кошка, проследив за актом передачи, спокойно отправлялась спать, даже если я тут же «добычу» обратно девчонкам отдавал. Вот откуда у котов такая четкая иерархия в голове выстроилась…

Но я в это и вникать не стал, да и девчонки (а так же мальчишки и все остальные члены семьи) считали, что «так и должно быть». Поэтому я котикам тоже сообщил, что отойду тут ненадолго по делам – и мы с Гхы пошли. Причем он предупредил, что кроме нас «туда» никому идти почему-то нельзя. Я это воспринял так же, как неандертальцы котиков воспринимали: «так и должно быть». Просто потому, что спрашивать о причинах смысла не было: неандертальцы, даже если бы и захотели, ничего не объяснили бы: в их языке пока что подходящих слов не имелось. Впрочем, я надеялся, что относительно скоро ситуация все же поменяется: слов у них, по крайней мере в моем племени, быстро становилось все больше.

Но «скоро» – это все же не «сейчас», так что мы с Гхы вышли в поход на следующее утро чтобы своими глазами увидеть то, что словами он объяснить не мог. И оказалось, что уже освоенные им слова он использовал правильно: идти пришлось именно недалеко, по моим прикидкам мы километров пять всего прошли. И спустились в небольшой (но довольно глубокий) овраг, на дне которого весело бежал неслабый такой ручеек. И пройдя по этому оврагу еще с полкилометра, Гхы мне, указывая рукой на стенку оврага, сказал, что «огненные камни нужно искать здесь».

Ну да, предчувствия меня не обманули: я увидел в стенке нехилый такой пласт бурого угля. Классического, можно сказать, лигнина: если кусок такого сжать в руке, то из него вода сочиться начнет. А от поверхности земли до этого пласта было, как я на глаз прикинул, метров, наверное семь-восемь – и только тут Гхы мне объяснил, почему никого из теток сюда водить нельзя: они немедленно бросятся эту «плохую землю» копать и наверняка обрушат стенку себе на голову, а вот терпеливые мужчины знают, как именно огненные камни из этой земли выковыривать и самозакапываться, скорее всего, не станут. У меня было иное мнение по поводу умственных способностей женской половины племени, но спорить я не стал и предложил, раз уж мы все посмотрели, возвращаться домой: если надолго в пути не задержимся, то как раз к обеду вернемся. Мое предложение спутника очень удивило: он-то реально думал, что я хочу пирит зачем-то срочно найти. Но вот слова насчет обеда ему помогли с удивлением справиться и мы быстренько вернулись, причем задолго до этого обеда, так что суп снова выпало мне варить. Но варка супа – занятие, как ни крути, медитативное, и пока я этим занимался, у меня в голове много разных мыслей возникло.

И в основном мысли мои крутись вокруг того, что если меня сюда занесло в то место, где когда-то будет стоять Москва, то теперь мы ушли куда-то в район будущей Тулы. И ведь здесь в земле действительно много чего интересного закопано, том числе и угля. А уголь – это штука более чем интересная: если окружающего (то есть неподалеку растущего) леса мне хватит на то, чтобы еще десятка три горшков обжечь, то с углем перспективы прорисовываются куда как более интересные. Потому что угля здесь действительно много: на обратном пути к тому месту, где мы в овраг спустились (и где можно было обратно их него выбраться) я обратил внимание на то, что ручей прямо по углю в некоторых местах и тёк. То есть, если постараться, там можно его очень даже прилично нарыть не подкапываясь под грозящий обрушением обрыв. Конечно, копать каменный (пусть даже бурый) уголь заостренными обожженными палками – то еще народное творчество, но если нужда заставит…

Я решил, что нужда уже заставила – и со следующего дня я с девчонками по два раза в день в овражек знакомый наведывался. Глупостями, конечно, заниматься не стал: они накапывали по паре корзин угля, вытаскивали его из оврага наверх и там его просто раскладывали на солнышке сушиться. Правда, один раз нам не повезло: дождик пошел и все высушенное снова промокло, но ведь мы никуда не спешили, а дожди шли крайне редко. А народонаселение к моим занятиям относилось в целом все же положительно, ведь я, ничего никому не объясняя, вон уже сколько полезного сделал! А ближе у середине сентября, когда на берегу оврага уже кубов двадцать относительно высохшего угля лежало, я собрал племя и весь уголь мы толпой за день к домам перетащили. К домам: их уже три было выстроено: один для меня и котиков, один – сильно побольше – для всех остальных и еще один «на всякий случай», а пока он был большим складом всего нужного. И весь был заставлен корзинами с разным провиантом.

Вообще концепцию корзин все они восприняли крайне положительно и быстро корзиноплетение освоили – а теперь в них и все перетаскивали, и хранили много тоже в них. Например, сушеные грибы или ягоды, а так же и вовсе несъедобные, но полезные вещи. Те же шкурки мелких зверей, например, или пух и перья птиц. Пух им особенно понравился, сразу после того, как я «показал» как из него делать теплый пуховик. Вещь-то в принципе не особо сложная, просто без иголки с ниткой такую сделать невозможно – а когда и иголка есть, и нитки сделать нетрудно, то ситуация резко изменилась. Концептуально изменилась, однако иголка-то имелась лишь в единственном экземпляре, так что одевание всех в пуховики было процессом медленным и печальным.

Но процессом непрерывным, поэтому сейчас каждая пушинка рассматривалась как очень ценный ресурс, и для хранения пуха были специальные (и очень плотные) корзинки сплетены. А вот с мамончиной дела были не очень: за все лето ни один дохлый мамонт никому не попался. Да и вообще почему-то с крупным зверьем возле леса все было не сладко: теткам удалось только одного лося добыть, а еще – уже в августе – им попался тур, сломавший ногу, которая угодила в сусликову нору. Это, конечно, приличный запас мяса нам обеспечило: у меня хватило ума спроворить что-то вроде пеммикана. Штука, как бы ее не нахваливали в разной приключенческой литературе, практически несъедобная – но с голодухи пеммикан всяко лучше, чем подошва от сапога. А вот отсутствие шкур для изготовления крыши домов…

Отсутствие штук для крыш вообще никого не взволновало. Потому что когда есть много палок, можно обрешетку крыши сделать почти сплошную, а затем ее сверху просто дерном прикрыть. У меня по поводу крыш были и более прогрессивные идеи, но я их озвучивать не стал: все равно до зимы реализовать мои мысли было невозможно. Зато я внимательно слушал, что другие говорят: ведь у местных и мысли были куда как более приземленными, что ли, а значит – в текущих условиях более качественные. И я таким образом узнал, как вообще тут племена друг с другом коммуницируют, а когда узнал, выдал еще одну «коммуникационную» идею.

Хорошо, когда в обществе действую монархические порядки! Или, по крайней мере, порядки мартиархальные: Гух сама подумала, сама все со всех сторон обдумала, а затем, задав мне один вопрос и получив однозначный ответ, постановила: «Да будет так». Вопрос она задала простой: «а мы всех прокормим зимой?», а мой ответ «да» она сочла истиной в последней инстанции. А идея заключалась в том, чтобы к нам пригласить (по крайней мере на предстоящую зиму) еще две «семьи», одна вроде бы поменьше нашей, а другая как бы чуть побольше. То есть вероятность того, что получится обе пригласить была не особо высокой: здесь и сейчас племена как раз осенью на определенных местах встречались (с целью, как я понял, обмена «племенным фондом» главным образом), но так как календарями местные обзавестись не успели, то «определенные места» они и посещали… иногда, при наличии того самого «обменного фонда» в основном. Но я выступил против того, чтобы «наш фонд разбазаривать», и Гух мои доводы восприняла в целом положительно. Так что к месту «ежегодной встречи» отправилась от нас «сокращенная делегация» из трех человек. Мне пришлось изрядно потрудиться, что бы эту делегацию «правильно подготовить»: всем троим я подогнал рубашки по размеру ( все же ростом тетки были заметно ниже меня, но в плечах куда как шире, а шустро иголкой пока никто в племени работать так и не научился), рюкзачки им тоже подобрали с ценными вещами (правда, все единодушно решили, что даже одну линзу им давать все же не стоит, но один ножик все же выдали сугубо «в демонстрационных целях»). И, как я понял, вернуться делегация должна была где-то через месяц или даже чуть позднее: Гух сказала, что вернуться они «до снега».

Сентябрь выдался довольно теплым, заморозки ночные только в самом конце начались – причем в лесу морозы вообще пока не случались так что и грибы еще там собирать удавалось. Но интереснее было то, что откуда-то взялось довольно много птиц, главным образом тех, которые я решил считать гусями. И были они явно перелетными: даже после того, как охотники выбивали из стаи десяток тушек, эти стаи на следующий день снова спокойно к себе подпускали людей с палками и камнями. То есть были это, скорее всего, уже просто другие стаи – но меня это радовало: я сумел вообще все освободившиеся бутылки жиром перетопленным заполнить. А котики так вообще на сытных харчах на глазах мордели. И жизнь, казалось, стала окончательно налаживаться.

А в середине октября вернулись наши «делегаты», причем вернулись они не одни. Вообще-то Гух им дала исчерпывающие инструкции, однако, как выяснилось, она тоже далеко не все предусмотрела: на общее сборище в этот раз пришла не одно племя и даже не два, а сразу четыре – причем одно вообще никому не знакомое. А так как «вводная», данная нашим мариархом была «приглашать всех», делегаты всех и пригласили. И все взяли – и согласились, так что к нас приперлась толпа, состоящая из пяти десятков граждан разного возраста. И даже очень разного внешнего вида, да и не только внешнего.

Все же среди неандертальцев (как и среди почти всех тутошних хищников) было четкое понимание того, кто на данной территории главный, так что распоряжение Гух «копать и таскать» все пришельцы бросились исполнять без возражений и обсуждений. А матриарх мне сказала, что «если с едой будет совсем плохо, то у пришельцев найдется, кого можно съесть». Ну я-то никого из гостей жрать точно не собирался, хотя по моим прикидкам нашего запаса на всех уж точно не хватит. Но если в лесу и в степи звери полностью не переведутся, то, возможно, получится обойтись и без людоедства. То есть придется без этого обойтись: я уже прикинул, как благодаря новому пополнению мне обустроить для себя счастливую старость. Конечно, до этой старости еще и дожить как-то нужно, но когда народу становится много, перспективы доживания начинают выглядеть как-то более перспективно. А то, что жратвы запасено маловато… я помнил одно правило, которое мне Сашка высказала в отношении котиков сибирской породы: зимой котам страшен не голод, а отсутствие возможности выспаться в тепле. Думаю, что для людей что-то похожее тоже применимо, так что если у всех тут будет теплый дом, то и с голодом серьезных проблем можно будет как-то избежать. А насчет именно теплого дома у меня уже ни малейших сомнений не было, так что я вместо того, чтобы о еде волноваться, стал раздумывать над тем, как нам обустроить Россию… в смысле, как мне здесь и сейчас выстроить локальный рай на земле. Для котиков, конечно, ну и для меня, как главного из опекуна и оберегуна, тоже. И мысли у меня рождались очень даже конкретные…