Девять жизней

Жизнь вторая: Рывок к цивилизации

Еще в августе я изготовил ларь для зерна. Точнее, все же ларёк, в смысле ларец. Ларчик, уж если быть совсем точным, даже два ларчика. Две деревянных коробочки: одну – объемом где-то в районе литра, другую – больше полулитра, и заполнил их собранным урожаем зерновых. Те зернышки, которые были чуть побольше маковых, я насыпал в маленький коробок (а еще их у меня набралась полная молочная бутылка, но это зерно я решил в пищу употребить, так что не волновался по поводу того, что оно «задохнется»), а то, которое я решил считать рожью, аккуратно высыпал в большой… все же пусть будет ларец, так оно звучит все же солиднее.

Поля у меня весной вспахали жены и мальчишки, большое поле для мелкой травы получилось метров, наверное в шесть площадью, а для ржи поле получилось небольшое, метра, наверное, в четыре – и урожаи на них с моей точки зрения получились вполне достойные. Ну, если на гектары пересчитывать, то ржи вышло порядка двадцати пяти центнеров с гектара, а мелкого зерна – всяко больше даже тридцати, вот только как бы хоть один гектар тут вспахать, было совершенно непонятно: впятером эти два поля народ пахал примерно неделю с рассвета и до заката. Ну, понятно почему: пахали-то палками-копалками (то есть заостренными обожженными на огне кольями) и руками. Вот был бы хотя бы простенький плуг да пара лошадок или хотя бы быков… а лучше, конечно, трактор с ремонтной мастерской и парочка не особо пьяных механизаторов – но, к сожалению, даже палок достаточно крепких и то был дефицит. Так что я спокойно урожай собрал, обмолотил…

Это только называется «обмолотил»: я колосья на поле ножницами срезал и, после того, как они высохли как следует, ладошками (правда, защищенными кожаными рукавицами) их перетер и зернышки высыпавшиеся аккуратно собрал. Еще отдельно зерно подсушил на солнышке – и упаковал на предмет дальнейшего хранения: тут, понятное дело, и есть буквально нечего – но если получится в следующем году поля как-то побольше распахать, то можно будет уже надеяться на что-то более интересное в плане поесть.

А пока я коробки (чтобы зерно всякие букашки не пожрали) поставил в ледник. Все же хорошо зимой удалось поработать: лед к началу сентября хорошо если наполовину только растаял, несмотря на то, что ледник очень активно использовался для хранения добытого мяса. Для очень временного все же хранения, его тут на следующую зиму никто хранить и не собирался, а вот на пару дней после того, как особо большой кусок мяса удавалось добыть, ледник очень оказывался кстати: в нем аж до середины июля мясо даже замерзало… подмерзало, и его там можно было целую неделю без особых проблем хранить. Сейчас все племя готовило место для нового ледника (так как старый просто никто раскапывать и перестраивать вроде не собирался, новый проще выстроить было) и активно тетки плели новые циновки из разной травы. Я им ведь сказал, что чем больше будет циновок лед укрывать, тем дольше ледник сможет продукты хранить – а хранить тут народ явно приготовился продуктов очень много, ведь массовое пополнение в племени все ожидали уже ближе к концу осени, когда стада большей частью уйдут и с мясом будет уже не так сладко.

Хотя сушеного мяса народ заготовил столько, что если особо не налегать, то его уже и до следующей весны хватит, а если налегать, то налегать нужно будет все же на грибы: их в этом году особенно много запасли. Потому что процесс сушки сильно облегчился: тетки наделали ниток из крапивы и несколько иголок из костей (с хорошим ножиком в руках вырезать из кости иголку вообще плевое дело), так что нитки с сушащимися грибами начиная с июля вообще весь двор в нашей деревушке заполнили. Именно двор: всю деревушку народ обнес высокой, явно за два метра, глиняной стеной. Мне Гух отдельно рассказала, зачем народ так яростно на стройке этой корячился, но я ничего из ее рассказа так и не понял: она что-то про котиков говорила – а если неандертальцы боялись, что котики просто уйдут куда-то, то делали они это напрасно вдвойне. Во-первых, котики никуда от людей уходить не собирались, так как были именно Felis catus domesticus, что в переводе с латыни означало «кошка кошка домашняя». Именно это название и означало, потому что Felis – это кошка на латыни «классической», а catus – на «вульгарной», то есть простонародной. А во-вторых, котики, если захотят, через эту двухметровую глиняную стену перепрыгнут так же легко, как через положенную на дорожке веточку… И я даже не про Таффи и Тимку говорю: сейчас уже даже Васька и Мурка легко на стену вскакивали и оттуда, сидя на стене, на всех свысока поглядывали, высматривая добычу. Но и они в качестве основной добычи выбирали шастающих по двору людей, которые очень хотят дать котикам чего-нибудь вкусненького (впрочем, я уже видел, как Мурка – дымчато-серенькая кошка – уже через двор бежала с пойманным мышом в зубах).

Так что я вникать в ситуацию даже и не стал особо, а просто занялся своим делом: обустраивал новый дом. Дом был выстроен большой: комната там была примерно шесть на десять метров, крыша односкатная, я еще к домику прихожую пристроил… путь это будет называться «сени». Пристроил, чтобы когда зимой кто-то выйдет на улицу, ветер в комнату не задувал: тут зимой ветры хотя и не очень сильные были, но дули практически постоянно и я уже убедился, что если не сделать такой тамбур, то свежий воздух внутри будет гарантирован чуть ли не двадцать четыре часа в сутки. Ведь и двери были, мягко говоря, не особо герметичными: сплетенная из прутьев «рама», даже обтянутая шкурой, даже если бы у входа косяк имелся, все равно получилась бы с большими щелями – но тут ведь и дверных косяков не существовало…

А еще строил новую печку с нормальной трубой. У меня с печками был огромный опыт, и речь не только о тех, которые я уже здесь выстроить успел: еще в моем детстве я опыта набрался изрядно, печки раз пятнадцать строил. Точнее, одну печку, на даче, на улице, и первую я там поставил, когда еще в школу не ходил. Но печку мы с отцом строили из кирпичей на обычной глине – и она каждую весну просто разваливалась и мы строили ее заново. А иногда – после того, как мама в очередной раз наше сооружение жестко критиковала, еще и летом перестраивали. И особенно важный опыт у меня был в отношении печных труб: с ними мы с отцом особенно долго возились. Потому что уличная печка – она для сжигания всякого дачного мусора нужна была: веток, листьев всяких. А листья – они, если влажные, сильно дымят и искрят. Особенно это касалось листьев от земляники садовой: очень специфической топливо. Эти листья даже совершенно свежие горят прекрасно (то есть тепла дают больше, чем нужно на испарение содержащийся в них воды), но иногда складывалось впечатление, что они вообще из одного дыма состоят. А отец-то у меня инженер был…

А после того, как мама заметила, что он в печку не только палки и траву кидает, но и всякие пластиковые упаковки, она его чуть ли не живьем сожрала: все же биолог по образованию, боролась за экологию – и просто плешь отцу проела по поводу того, что он всякие диоксины в атмосферу выпускает во вред природе. Но отец-то был не просто инженер, а специалист в том числе и по всяким… в общем, что, как и при каких условиях гореть должно, он знал прекрасно. Так что он нарыл нужную литературу, все изучил – и последний вариант печки мы с ним выстроили, когда мне уже лет пятнадцать было. Вариант, который вообще ничего вредного, кроме полезного углекислого газа и водяных паров, в атмосферу не выпускал. Потому что за топкой, перед трубой, отец спроектировал «форсажную камеру». Через топку (по краям) проложил туда две трехдюймовых стальных трубы (по ним воздух раскаленный прямо в эту камеру попадал), снизу в камере устроил ямку, в которую заранее горящие угли засыпались (и я именно после этого узнал, как в трубе тягу создавать, если ветер дует «не туда» или если дымоход горизонтальный). И когда всяка бяка в печке начинала гореть, дым и вредные газы в этой камере досжигались…

Еще отец в трубе поставил «искрогаситель»: металлическую решетку, искры не пропускающую. Правда, он думал, что решетка из нержавейки, а потом выяснилось, что она из какого-то мельхиора, что ли… В общем, когда в печку мама напихала как раз земляничных листьев, в форсажной камере дым так яростно гореть начал, что из трубы (она у нас была небольшая, меньше метра: печка-то уличная) с ревом вырвался столб голубовато-зеленого пламени высотой метра в три. А когда все листья закончились (дня через два) мы с отцом с удивлением выяснили, что внизу трубы кирпичи внутри успели оплавиться…

Понятно, что искрогаситель сгорел нафиг полностью, а отец, усадив меня рядом, еще раз печку нашу пересчитал – и я получил уже и теоретическую основу печкостроения. И для нового своего дома и новую печь, прежде чем начинать ее строить, тщательно рассчитал. Очень тщательно: у меня на «ошибки проектирования» просто кирпичей не было, того, что было сделано, едва на одну печку хватало. Но просчитал, как позже выяснилось, я ее очень даже неплохо, Выяснилось сразу, как только я ее строить закончил и она высохла: «летняя» топка начинала воздух в помещении греть уже через десять минут после того, как печку растапливали. А за «зимнюю» я вообще не волновался: она была полной копией традиционной русской печи, а эта конструкция тут уже была отработана.

Последний раз в этом году я запустил обжиг кирпича уже в конце сентября, правда на этот раз кирпичей я уже за ненадобностью не делал. Но мне нужно было еще очень немало черепицы спроворить чтобы здоровенную крышу полностью закрыть. И я успел (мы успели, этим делом уже человек десять занялось) новый дом полностью достроить в самом конце октября. Очень вовремя… а мне пришлось с котиками перебираться в дом старый: в новом все места заняли молодые матери с младенцами. Меня, конечно, никто из дома выгонять не собирался – но даже если младенцы и не орут круглосуточно, жить в комнате, где их больше десятка разом собралось, причем вместе с матерями, несколько некомфортно. А в старом, да когда его даже жены освободили, так уютно!

Тем более уютно, что за печкой теперь постоянно следил Пух, в смысле Винни – и в доме было тепло. Осень – это уже когда ночами морозец случается, так что без печки становится тоскливо – а вот с печкой уже хорошо. Вдобавок, старый дом был единственным, в котором хоть крошечное, но окошко все же имелось, да и электрическое освещение было очень даже неплохим. А так как работенки мне на зиму родственники подкинули немало, мне даже и скучно не было: изготовление лука – работа, требующая усидчивости и внимания. А так же терпения, любви и вдохновения: как говорил отец моего школьного приятеля (историк, который нас тогда и научил, как правильно делать луки), сделать хороший лук не проще, чем сделать прекрасную скрипку. Правда, в той жизни у нас не было терпения: мы же с луком поиграть спешили, так что луки у нас получались… посредственные, но здесь-то я точно никуда не спешил!

То есть я думал, что никуда не спешил, а так как мне родственники (ну, по двум женам точно родственники) приперли и большую кучу костей, включая два носорожьих рога (похуже, чем у меня был, и поменьше, но для работы все же годных) то я еще и вдохновился – и неторопливо строгал палки. Я ведь даже научился ровные планки «под склейку» просто ножом выскабливать: дело-то оказалось нехитрым, тут только море терпения требовалось…

Но в середине ноября я внезапно понял, что на самом деле очень спешу. Одновременно с тем, как я понял, о чем мне Гух «про котиков и забор» говорила: у кошек очень острый нюх. И они очень хорошо чуют младенцев и кормящих матерей. Любых – но если наши котики приходили к ним ластиться и «человеческих котят» вылизывать, поскольку считали людей членами своей кошачьей стаи, то другие котики испытывали с малышам исключительно гастрономический интерес. Не все: те же рыси просто мимо проходили, если их не трогать, хотя в драке с человеком я бы все деньги даже на неандертальца не поставил бы. Но рысь всяко была котиком маленьким, а тут водились и котики побольше.

Сильно побольше – и один такой котик (точнее, кошка) решила срочно подкрепиться. Мне еще Гхы позже сказал, что эти зверики (я решил, что они у меня буду называться пещерными львами, хотя никаких пещер я поблизости не видел) очень любят нападать на как раз кормящих матерей (не обязательно человеческих, всякие коровки с оленями их тоже вполне удовлетворяли) потому что рядом с такой матерью есть мелкие детеныши, которые – даже если мать завалить – не убегут и послужат гарниром. Но у травоядных молодежь появлялась в начале лета, когда трава запахами все забивает, а вот в начале зимы запахи «молодого сосунка» очень далеко распространяются. Сам Гхы говорил, что он может почувствовать запах кормящей неандерталки… по моим прикидкам, вроде километров за пять – и у меня причин сомневаться в его словах не было. А котики (даже такие здоровенные) чутье имеют куда как лучше, чем люди.

Без длинных предисловий: котик умер. Потому что младенцами у нас пахло только из одного дома, львица сунулась внутрь (через предбанник, то есть через сени), в них слегка подзастряла и в комнату через вторую дверь просунула только морду. А когда Бых (то есть Диана, по-моему, не расстающаяся с луком даже выходя до ветру) вогнала ей в эту морду первую стрелу, она дернулась очень уж резко. А львы, тем более пещерные – они звери сильные, и сени обрушились на злобную зверюгу, мешая ей быстренько убежать. В общем, когда народ с кольями и криками сбежался к «детскому дому», морда львицы напоминала дикобраза. Уже мертвой львицы: Диана в упор несколько стрел засадила зверюге в глаза и они добрались до мозга этой безмозглой скотины.

Повезло, всему племени очень сильно повезло: другой охотник, имя которого я не помнил потому что произнести не мог, сказал, что эти львы, пробравшись в жилье (то есть чаще всего именно в пещеру) сначала лапами ломают хребты всем, кого увидят, и только после этого выбирают, кого бы там съесть. Так что повезло главным образом потому, что я сени с «боковым входом» в этом доме построил. И народ этот момент осознал, более того, «общее собрание жильцов» решило у всех домов такие же сени выстроить. Но никто, конечно, ничего строить не стал…

Я бы тоже не стал: днем морозы были в районе «минус нуля», а ночами уже и минус десять особым холодом не казалось. С большим трудом мне удалось собрать «коалицию», которая все же занялась починкой сеней в «детском доме»: там снаружи сначала сделали что-то вроде чума их шкур и палок, а затем уже внутри кое-как стену все же починили. Но на этом все строительная активность и закончилась – а вот активность приставания ко мне с вопросами «когда ты нам луки все же сделаешь» резко возросла. И я – делал, как мог быстро делать, и делал: народ решил, что в каждом доме на случай прихода неожиданных гостей нужно минимум по два лука иметь. Фых и Фух тоже с рассвета и до заката стрелы теперь делали (так как Диана из двух десятков, вогнанных в голову львицы, смогла не сломать только четыре). Ну, на такое дело стрел все же было не жалко – но запас тут точно лишним не окажется.

Однако строгание палочек и даже скобление костей занимает в основном только руки – а голова остается свободной. Так что я в процессе работы еще и думал, причем совсем не о луках. А о том, как вообще в такой обстановке выжить – причем и мне выжить, и котикам. Которые – вопреки желанию молодых матерей – категорически отказывались жить в их доме (хотя иногда все же в гости к ним и заходили – если оттуда особенно вкусные запахи раздавались). Ко мне приставили (все же скорее именно к котикам) еще одну девочку, лет примерно восьми-десяти, по имени Пых: она занималась исключительно тем, что следила за кошачьими лотками. Пеллеты, понятное дело, давно уже закончились, новые я сделать не мог (хотя теоретически и знал, как это делается), так что лотки Пых наполняла резаной соломой. И работа эта была по нынешним временам «на полную ставку»: ей нужно было сначала нарвать в степи травы, затем ее аккуратно нарезать, правильно размять, каждый раз после того, как котики лотком воспользуются, его немедленно очистить и подсыпать новой соломки – в общем, девочка тоже со скуки не дохла. Но и она работала в основном руками, так что мы с ней (как и с Винни) постоянно разговаривали о всяком, я ее еще учил писать и читать (точнее, поправлял то, что ей Пух не совсем верно выдавал). И уже где-то к началу февраля Пых и читала довольно сносно, и писала (печатными буквами, но я решил пока «не усложнять», пусть хоть такую письменность народ освоит). Вот только писать получалось пока что только на глиняных пластинках, так как больше просто не на чем было – да и нечем. Но я-то думал не абстрактно про «светлое будущее», а вполне конкретно – и даже наметил список дел, которые нужно в ближайшем будущем сделать (ну, кроме обеспечения всего племени луками). Список получился длинным, потому я его еще раз просмотрел (на телефоне его записал, чтобы ничего нужного все же впопыхах не забыть) и поделил на дела «срочные», и те, которые «можно отложить еще на год-другой». Во вторую часть попало «изготовление огнестрельного оружия», а вот «изобретение бумаги», после долгого обдумывания, перекочевало в первую часть, в список дел безусловно неотложных. Конечно, нужно было еще придумать, чем на этой бумаге писать, но у меня кое-какие идеи по этому поводу уже были…

А пока я делал луки, и «для домашнего использования» изготовит дюжину «монгольских луков»: они были покороче, составными – и их я делал, используя большие кости от каких-то местных быков. И луки в результате получились замечательные… то есть половина была довольно неплохой, а остальные – в принципе, терпимыми. И у них было всего два мелких недостатка: все они получились настолько тугими, что у меня не хватало сил даже тетиву на них надеть (но с этим мне Винни помогал: все же парень был… неандертальцем). А второй недостаток проистекал из первого: оказалось, что волосяная тетива на таком луке должна быть толщиной миллиметров в пять, чуть потоньше. И тетива при выстреле быстро портилась: при ударе некоторые волоски рвались. И вот с этим методы борьбы были посложнее: тетки собрали всю крапиву в пешеходной доступности (высохшую уже крапиву), из нее наделали кудели (а стожок крапивы величиной с меня давал этой кудели хорошо если грамм сто), пряли из нее прочную и тонкую нитку и вот этой ниткой снаружи тетиву и оплетали. Я им показал, как делать «правильную оплетку» (на примере имевшейся у меня обычной «бельевой» веревки которой горловина моих рюкзаков затягивалась), и вот уже такая тетива вроде должна была продержаться заметно подольше (если оплетку регулярно менять, конечно). Трудов всего племени производство таких луков требовало, конечно, неимоверных – однако после нападения львицы на деревню никто не считал этот труд напрасным. Правда, мне так и не удалось хоть кого-то из мужиков сагитировать на обучение производству луков…

Ну да ничего, пока что племени хватит и тех, которые я сделать успел, а я успел, если и «длинные луки» считать, изготовить их уже два десятка, а там, глядишь, и молодежь подтянется. Вот только останутся ли к этому светлому будущему времени ножи в пристойном состоянии, было как-то сомнительно. Однако и эта проблема меня не сильно волновала: ведь в списке «первоочередных дел» на следующее лето у меня на первом месте стояла вообще выплавка железа. Не совсем, конечно, выплавка – но как железо все же добыть, я очень хорошо знал, и знал из чего. Правда, знал я все это теоретически, но ведь фильм про то, как «древние русы» железо добывали, я смотрел буквально за пару месяцев до попадания к «этим»…

И из чего было нужно добывать железо, я тоже в этом фильме (минут, наверное, в пятнадцать длительностью, а то и в двадцать) видел: из болотной руды. Ведь те странные камешки, которые я увидел на корнях рогоза, именно такой рудой и были… наверное. А в фильме отдельно говорилось, что она образуется вообще на корнях чего угодно, растущего на всяких заливных лугах, так что руды я накопаю. То есть племя мое накопает: все же я очень нехилый авторитет уже смог завоевать. И луками, и домами, и…

Где-то уже ближе к концу февраля Пых ко мне чистить лотки не пришла – а когда я поинтересовался, почему, оказалось, что девочка заболела. Простудилась, или инфекцию какую подхватила… хотя откуда тут инфекции-то? Просудилась, и валялась с высокой температурой, причем было видно, что ей действительно очень плохо. Но у меня же мама-то биологом была, кое-что мне про окружающую природу рассказать успела, а так как стрелы делались у меня в доме, то я и запас медикаментов небольшой заготовил. Ну как медикаментов: ивовой коры целую корзинку набрал. И вот отваром этой коры я стал Пых и поить. Так себе, конечно, медикамент, но хоть какая-то там салициловая кислота в отвар из коры вышла – и девочке заметно полегчало. Не сразу, я ее неделю отпаивал (ну и отвар разных ягод тоже для нее делал, чтобы получилось хоть капельку послаще). Но когда она уже на ноги встала, я узнал, что ее товарищи односельчане уже приготовились «в лес отвозить»: тут таким незатейливым образом соплеменников «хоронили». И то, что Пых все же выздоровела, все приписали именно моему лечению…

Не уверен, что ей на самом деле помогла ивовая кора, возможно, ей хватило и того, что находилась она все время в тепле и кормили ее очень по нынешним временам неплохо. Да и вообще народ тут был закаленным: незакаленные в младенчестве покидали сей славный мир. Но авторитет мой точно укрепился. А еще болезнь Пых помогла мне кое-что новое и интересное найти: так как кроме нее никто за котиковыми лотками не следил, пришлось мне этим заняться. И за травкой пришлось в степь побегать, и все прочее самому делать – и вот в очередном снопе наспех нарванной травы я нашел пару стебелечков, которые меня изрядно заинтересовали. В принципе, стебелечки ничем на первый взгляд не выдающиеся, да и рядом с двухметровыми стеблями соломы эти коротенькие, сантиметров по сорок, травинки (которых всего-то парочка мне и попалась) казались «мелочью пузатой», но вот когда я траву начал резать для заполнения лотков, они свою сущность проявили. И это меня заставило сильно задуматься…

Очень сильно – и после тщательного обдумывания перспективы дальнейшего моего здесь существования стали куда как более радужными. Не самые ближайшие, конечно, перспективы, тут еще минимум год ждать придется – но ведь наступающее лето у меня в любом случае было все «по программам расписано». По программам построения, чего уж стесняться, будущей цивилизации. Могучей цивилизации – и очень, очень для меня комфортной. Ну и для Таффи с Тимкой со всем их потомством.

Интересно, «эти» оттуда, где они есть, за мной следят? Смотрят, как я за котиками хорошо ухаживаю? Хотя ни фига не интересно: они меня сюда закинули и оставили крутиться как смогу. Но вот все же для кручения они мне кое-что дали, а это, скорее всего, было сделано неспроста…