Девять жизней

Жизнь вторая. Новые знакомые

Когда я сообщил встречным, что я тоже человек, у меня аж в горле запершило: произносимые мною слова состояли из каких-то рыков и хрипов, но до меня дошло, что эти и по поводу местного языка как-то меня «прочувствовали». А удивился я другому: сколько я всякой литературы не читал, везде постоянно подчеркивалось, что наши предки еще пять тысяч лет назад поголовно были неграми – а встречные оказались совершенно белыми. А еще – это же сорок тысяч лет назад, тут все должны бегать голышом – а эти были в одежде и даже в обуви. В странной обуви, да и одежда была почти как на картинках про древних людей – из шкур, но не из тех, которые на скорую руку со зверя содрали и на себя накинули, а вроде как неплохо выделанных и явно из нескольких кусков сшитых.

И один из повернувшихся ко мне снова уставился в воду, сообщив остальным:

– Он говорит это человек.

Но не «он говорит, что человек», а «раз он говорит, то значит, он человек». И тот, который был с палкой, ее опустил, но все же поинтересовался, причем явно не у меня:

– Это плохой человек?

– Это хороший человек, – ответил ему тот, который пялился в реку, – я такого видел. Раньше.

А затем он буквально рыбкой пригнул в воду, после чего встал на ноги, держа в руке рыбу. Здоровенную, с локоть, не меньше, я и не подозревал, что в речушке такие большие вообще водиться могут. Встал, вышел из воды, и только после этого обратился ко мне:

– Ты живешь там где другой жил? Это далеко.

– Нет, я тут близко живу.

– Покажи…

По дороге к дому (а идти-то тут было меньше пятисот метров) я на всякий случай предупредил новых спутников и том, что у меня живут коты и они мои… нужного слова я не нашел и сказал, что они – моя семья. И зачем-то добавил, что есть их нельзя. Наверное, не просто так добавил, мне, скорее всего, кроме языка еще что-то про нынешних людей «почувствовали» – потому что когда мы подошли к выстроенной мною стене, из «двери» (то есть проема, который я старался загораживать сплетенной из веток загородкой, с очень недовольным видом вылез Тимка с сусликом в зубах. На гостей он даже внимания никакого не обратил, а положив добычу у моих ног, грозно мяукнул: какого черта ты так поздно возвращаешься нас кормить? Когда Тимка вышел, один из гостей (самый мелкий) как раз за палку, которую он с собой нес, схватился, но я успел сказать, что это как раз кот и член моей семьи. Другое, средний из трех, громко всех проинформировал:

– Кот (слово он произнес почти так же, как и я его по-русски сказал) – это маленькая серая рысь, кота есть нельзя, – и палку опустил. И когда следом (и тоже с сус… с морской свинкой) появилась Таффи, он уточнил:

– Разная маленькая рысь, они – семья хорошего человека. Они ему еду носят.

– Мы увидели, – сказал самый крупный из встречных, – мы придем, – и все трое, забавно переваливаясь на ходу, куда-то поспешили. Думаю, переваливались они благодаря довольно специфическому фасону своей обувки: низ стопы пыл прикрыт широкой полосой шкуры, а вот пятка и носок оставались голыми. А земля-то была, мягко говоря, довольно прохладной!

Вообще-то в реке я этим утром пошел не ради того, чтобы прогуляться: еще вчера я заметил, что там поперек русла застряло довольно приличное дерево, вроде лиственница (просто других хвойных я тут и не видел), и я планировал ее использовать в качестве балки для крыши своего дома, а ветки пустить на дрова. Но увидев, как местные в получившейся запруде себе рыбу ловят, решил, что пока можно и без балки пожить: люди-то себе пищу добывают, а это дело крайне непростое. Вот когда пойдет грибы…

Грибы-то уже пошли, но как-то без особого энтузиазма, так что я продолжал сидеть на все той же крысино-крапивной диете. И диета меня даже потихоньку радовать начала: котята теперь добычу мне приносили уже по несколько раз в день, а корм просили хорошо если один раз утром. Зато за мной подъедали все мясные остатки – вареные остатки, и часто, пока я себе супчик варил, они просто сидели рядом и внимательно на мои миски, на костре стоящие, поглядывали. Но лишь поглядывали: котики, оказывается, звери очень умные, таскать куски из кипящей кастрюли им и в голову не приходило…

А запруда – меня заранее местные и не услышали, потому что вода, переливающаяся через небольшую, в полметра, запруду довольно сильно шумела – но один все равно стоял на стреме и меня сразу ведь увидел. А почему не боялся… Наверное, я им опасным не показался. А еще я ведь говорил – то есть для них я был все же человеком. И они для меня тоже, но что-то в них все же мне показалось странным. И даже не белая кожа, не то, что они обросшие были (тут наверняка с парикмахерскими дела довольно неважно обстоят), хотя…

На всех картинках дикари изображались с густыми бородами, а у этих никаких бород не было. Ни бород, ни усов – интересно, где это они брились-то? И чем? Я-то своей аккумуляторной бритвой пользовался, с внутренним (и совершенно нецензурным) монологом перезаряжая её батарейки от фонарика, а вот где они свои бритвы заряжали…

Подумав, я решил, что на следующей встрече у них и об этом спрошу. Ведь старший (я решил самого крупного именно так для себя обозначить), сказал, что они ко мне придут. Вот только когда придут, не уточнил. Но, откровенно говоря, я не очень много о местных думал, не до того было. Я сейчас строил дом, причем настоящий дом, кирпичный: ведь если тут такое лето… бодрящее, то что же зимой-то будет? Так что постройку дома я считал самым важным делом.

Дом я все же строил небольшой, и размеры его определялись довольно странным, на первый взгляд, параметром: емкостью моего пакета с пакетами. Потому что кирпичи у меня были только необожженные, которые, между прочим, от воды размякнуть могут и развалиться. Воздух-то был достаточно сухой, но земля-то была влажной, так что я, насыпав «фундамент» высотой сантиметров так в двадцать, под кирпичные стены как раз разрезанные пакеты и клал. Ну не было у меня другой гидроизоляции!

Впрочем, у меня и очень многого другого тоже не было, но все же в определенном смысле чем выкрутиться, мне «эти» все же подкинули. Я даже какой-то подобие оконной рамы смог выстругать, из ольховых палок, а вместо стекла натянул на эту раму те же пакеты в три слоя. Видно через них было, конечно, маловато, но хоть можно было разобрать, день на улице или ночь. А чтобы видеть, я еще одну, правда, очень маленькую раму выстрогал, и в нее вставил запасные стеклышки от телефонов. Не совсем запасные, а с телефонов снятые – я их снял, когда «в непонятной локации» с помощью защитной пленки, с экранов снимаемой, склеивал аквариум для рыбок. И зачем-то мне «эти» всю кучу телефонов, которых тогда мне чуть ли не три десятка «наколдовали», здесь высыпали. Зачем – непонятно, уж что-что, а телефоны мне здесь точно нафиг были не нужны. Впрочем, наверное нужны: три десятка не до конца еще сдохших батареек, три десятка фонариков, опять же стеклышки…

Но это все на будущее, а пока я героически лепил из глины кирпичи, сушил их на солнышке, аккуратно укладывал в поднимающиеся стены. Домик у меня получался размером примерно четыре на четыре метра, из которых пару метров я хотел отвести на некое подобие русской печки. Маленькое подобие, размером метр на два – но если зимой будет очень холодно, именно такая конструкция меня спасет. Потому что как раз у русской печки КПД очень высокий: горит в ней небольшой такой огонек, и все тепло уходит не в трубу, а на нагрев кирпичей пода и свода. То есть в трубу тоже, конечно, что-то выходит. Но – насколько я помнил когда-то прочитанное – уходит втрое меньше, чем в любой другой печи. А у меня на зиму главной проблемой было отсутствие дров.

То есть пока думал, что это будет главной проблемой, и таковой оно будет, если я сумею и себе еды на зиму запасти, и котиков смогу не обездолить. Причем до меня потихоньку начало доходить, что «эти» меня «оживили» исключительно для того, чтобы я за котиками мог ухаживать! Ведь котики их чувствовали, и только котики их чувствовали, и именно это для них было самым важным! А я – ну что я, прислуга для котиков, не более. Могу пакетик с едой открыть, убрать за зверюшками, развлечь их, чтобы им скучно не было. Да уж… Но уж лучше так, чем никак.

Так что я строил, строил и строил. И где-то к концу местного июля стены в моем домике поднялись метра на два с половиной. Так как местные все еще не пришли, и я даже следов их никаких не видел, я решил, что могу спокойно забрать теперь перегородившее реку дерево. Ну решил и решил, тем более, что ее все же река с поперека подвинула и оно теперь просто мирно валялось на берегу. Не совсем на берегу, а около берега, наполовину в воде – и я убедился, что да, это было именно лиственница. Потому что ствол этого деревца длиной метров, наверное, в пятнадцать я даже приподнять не смог…

Но и приподнимать его не стал: я же человек мыслящий, еще в школе физику учил и твердо знал, как товарищ Архимед собирался Землю переворачивать. Поэтому я набрал палок поменьше, ольховых, и пользуясь ими, как рычагами, бревнышко на берег все же вытащил. Посидел рядом с ним, передохнул, подумал – и понял, что утащить его за полкилометра у меня просто сил не хватит. Но, с другой стороны, мне такая длинная палка и не нужна. Так что я тяжело вздохнул, открыл пилку на своем ножике и героически приступил к разделке древесины. Должен сказать, что хорошая пилка в ноже – штука исключительно полезная, особенно если она из хорошей стали сделана, а мне как раз такая и досталась. И уже через день я смог отпилить верхушку (то есть ту часть, где ствол был меньше сантиметров так семи), а еще через три дня у меня появилась крепкая палка длинной чуть больше четырех метров. И вот ее я до дома дотащить смог! С перерывами, так что на переноску ценного стройматериала у меня ушло всего-то часа четыре: все же тяжелая она, зараза такая!

На вторую палку у меня ушло чуть больше недели, точнее даже, меньше двух недель и два ножика: все же лиственница – дерево не самое простое, а пилки в ножике, хотя и крепкие были, но уж точно не с твердосплавными зубцами. И второе бревнышко я к дому тащил уже «длинным путем»: сделал что-то вроде бурлацкой бечевы из многочисленных ручек от переносок и волок его вдоль берега, погруженным в воду. Деревяха эта – она, конечно, тяжелее воды получилась, но все же немного тяжелее и в воде ее тащить оказалось куда как проще. То есть тащить проще, а направлять ее у нужном направлении было очень даже непросто, да и вода все еще была почти ледяной, так что на перетаскивание второго бревна у меня ушел целый день. И вот когда я, весь пыхтя от натуги, вытянул проклятое бревно на берег напротив дома, я увидел, что там, возле входа сидят гости…

Увидел я их просто потому, что трава вокруг уже выросла выше человеческого роста, а от дома до речки я почти всю траву сорвал вдоль протоптанной мною тропы, и только с этого места дом с реки и был виден. Гости, которых в этот раз было уже шестеро, тоже меня увидели. То есть, я думаю, они меня куда как раньше услышали, да и увидели тоже, скорее всего, когда я только из-за излучины вышел – но лишь когда они увидели, что я их увидел, они начали шевелиться. Не все, самый крупный встал, очень неторопливо подошел в берегу:

– Мы принесли еду. Мы голодные. Мы сломали нож и не можем есть еду.

– Какой нож?

– Этот, – гость откуда-то из за пазухи достал кусок камня. Примерно такое рубило я на картинке видел, а вот что тут было сломано, я не понял. Но он продолжил:

– Ты снимаешь шкуры, я видел. У тебя есть нож. Дай, мы сделаем еду. Еды много. Мы просили твою семью, котов, но они ушли и не стали с нами говорить. Они не захотели еду…

– Коты – не люди, и они вообще не говорят. А нож я вам дам. Сейчас, только дотащу палку к дому.

– Эту палку тащить к дому?

– Да. Я быстро…

Далее случилось то, что я уж точно не ожидал: этот туземец просто поднял бревнышко весом явно за полцентнера, положил на плечо и спокойно отнес его к дому. Точнее, к забору, и положил его возле входа. А затем показал рукой на лежащую рядом тушу оленя:

– Вот еда. Нужен нож. Нам чинить долго, еда испортится.

– Сейчас принесу, – я сбегал домой, где в отдельной переноске у меня лежала большая куча ножей, взял (сразу три на всякий случай: олень размером был, на мой взгляд, побольше средней лошади и я вообще не понял, как они его сюда притащили), вернулся, протянул один аборигену. То внимательно на него посмотрел и повторил:

– Нужен нож, еда испортится.

Ну да, конечно, если он ножом называет просто камень, то уж складной мультитул для него – штука непонятная. Так что я сам открыл большое лезвие и снова протянул инструмент человеку.

– У тебя нет ножа? – в голосе его я уловил удивление: нож он именно ножом не посчитал и, очевидно, понятия не имел, как им пользоваться. Так что я просто подошел к туше, прикинул, откуда удобнее ее начинать потрошить. Конечно, потрошить здоровенного оленя перочинным ножом… даже совсем не перочинным, но вообще не охотничьим, с лезвием сантиметров в десять всего – это занятие не самое простое. Но уж наверняка им зверя разделать проще, чем куском камня…

– Шкуру целиком снимать? – сразу решил уточнить я, но, не получив ответа, стал делать так, как сам счел нужным. Опыт у меня был, конечно, тот еще: когда-то я маленького олененка разделал, причем по поводу шкуры вообще не заморачиваясь, потом сусликов этих обдирал – но все же, хотя и не сразу, но у меня «процесс пошел», и я даже успел ободрать одну ногу зверя, сняв с нее кожу вообще чулком.

– Это нож! – вдруг провозгласил старший туземец, – он режет шкуру!

Я тем временем – и уже с помощью пилки – ногу целиком от туши отделил, положил ее на заранее приготовленный пакет…

– Можно мне взять немного еды для котов? А если хотите, я сейчас мясо для всех быстро приготовлю, вы же голодные…

– Да. А потом покажи как ты мясо резал. Я не могу резать твоим ножом, я не видел. Ты очень быстро режешь.

– Ладно, сейчас поставлю это мясо готовиться и покажу…

Вообще-то я об огне сейчас здесь в принципе не заботился: небо было почти всегда чистым, солнышко светило ярко, и даже мелкие стружки у меня всегда заготовленные имелись, так что я просто сыпанул стружки в костровище, разжег костерок линзой, подложил заранее заготовленных веток и поставил на огонь две миски, в которых у меня был собран нутряной жир от сусликов. Котам-то я мясо варил, я себя иногда и жарехой баловал, а так как сусликов было много и они с каждым нем попадались все жирнее и жирнее, жир этот я запасал впрок: на нем было очень хорошо грибы жарить. А мясо в нем жарить я решил по той простой причине, что так его готовить куда как быстрее, чем его варить, особенно если его порезать правильно.

Гости молча сидели в сторонке и молча смотрели что я делаю. Так что, раз уж мне никто не мешал, мясо в кипящем жире быстренько обжаривал, палочками его перекидывал в пустые миски и ставил в сторонку остывать. И буквально минут за пятнадцать я на всех гостей такую незатейливую еду и приготовил, после чего «пригласил их к столу»:

– Вы же голодные, давайте, ешьте. Тут немного, но я сейчас еще сделаю…

Ну да, дикий, в общем-то, народ: мясо они руками брали. Но ели с аппетитом, я им по три таких же добавки еще сделал: жир-то уже кипел, это теперь вообще много времени не занимало. И когда они вроде бы наелись, старший вдруг спросил:

– А где твоя семья? Где коты? Ты не ешь потому что котов нет? Вы едите только вместе?

– Нет, мы все едим когда хотим. Точнее, они едят когда хотят. А я… вы же голодные были, а я не очень голодный. Но сейчас я и себе быстренько приготовлю.

Я отошел на несколько шагов в сторонку, быстро накосил подосиновиков – но когда я их начал резать, этот самый старший сказал:

– Ты хочешь это есть? Будет плохо.

– Плохо будет, если их есть просто так, а я приготовлю. Будет хорошо и вкусно, – после чего я вывалил нарезанные грибы в свободную стальную миску, вылил туда же немного сусликового жира и поставил на огонь жариться. А в миске с кипящим жиром я и мяска себе немного поджарил. Но именно что немного: у меня приятель был, который летом с отцом ходил в геологические экспедиции – и он говорил, что «дикое мясо» с непривычки приводит к обязательному и безудержному поносу. Но если привыкать потихоньку, порциями в пределах граммов двухсот, то ничего плохого не случается. А у меня с олениной (даже если не учитывать того, что олень размерами от лося мало отличался) «опыт» был очень давний и, мягко говоря, не очень показательный. Так что я решил не рисковать, особенно при том, что грибы вокруг можно было просто лопатой грести…

И пока я себе еду готовил, а затем ее ел, гости все так же молча сидели вокруг. А олень лежал неразделанный, и до меня вдруг дошло, что я такую тушу целиком буду разделывать очень долго. Потому, отставив пустую миску в сторону, сказал им:

– Теперь закончим с мясом, я покажу, как таким ножом мясо резать.

Ну что, примерно через полчаса народ освоился, правда вначале старший, внимательно осмотрев нож, меня решил предупредить:

– Нож у тебя очень тонкий, сломается.

– Тонкий, но крепкий, не сломается. Вот, сам смотри…

Он посмотрел, сам попробовал, а потом – я на всех шестерых уже ножи притащил – и за полчаса они зверя выпотрошили, шкуру содрали (правда, порезав на несколько частей), затем и мясо с костей срезали – и зачем-то пошли неподалеку копать яму своими палками. И когда они только приступили к резьбе по мясу, старший им что-то еще объяснял – но я больше половины используемых им слов не понял. Но, надеюсь, если знакомство наше продолжится, пойму: почему-то в голове у меня была уверенность, что в их языке «всего четыреста пятьдесят разных слов и до трех десятков специальных терминов», но откуда у меня появилась такая уверенность, я не понимал. Хотя понимал…

– Зачем яма? – спросил я у старшего, удивляясь, с какой скоростью оставшиеся роют землю.

– Еда испортится. В яме не испортится.

Мне стало очень интересно, что же туземцы придумали, чтобы мясо не портилось, но додумать я не успел: старший отошел в другую сторону от ямы и присел. И только тут до меня дошло, почему у него бороды и усов не было: оказалось, что это не он, а она! А чуть позже я выяснил, что среди гостей мужского пола были лишь двое самых мелких, которые, очевидно, были еще безбородыми мальчишками. А эти тетки мало что шириной плеч могли поспорить с каким-нибудь бодибилдером из моего прошлого времени, так еще и разговаривали… все же не басом, но вот женскими я бы из голоса точно не назвал. Да и землю они рыли, как пресловутые «два солдата из стройбата»…

А зачем рыли, я понял спустя еще полчаса: где-то за час до захода они рыть перестали, разбежались, нарвали кучу каких-то больших листьев (не лопухов, каких-то резных, эти я вообще не знал), обернули ими куски мяса (причем еще и перевязали свертки жгутами, из травы скрученными) и все это в яму и сложили. А я увидел, что там, в яме вообще лед проглядывается, то есть тут, похоже, вечная мерзлота еще была. То есть все же не очень вечная, в «мое время» ее уж точно не было – но идея хранить мясо в холодильнике явно людям не в двадцатом веке в голову пришла.

А затем они сделали то, что вызвало у меня дикую дрожь: они полезли в речку мыться! В совершенно ледяную воду полезли, предварительно измазавшись глиной. А закончив с этим экстремальным спортом, они все еще и одежду свою, из шкур, между прочим, сшитую, тоже измазали очень тщательно глиной от отполоскали в реке. А на мой вопрос «зачем» старшая, как бы недоумевая от тупости вопроса, пояснила:

– Еда запах далеко почувствует, еду будет не поймать.

– Но шкуры мокрые…

– Завтра высохнут. А еды много, нам ее ловить завтра уже не надо…

Впрочем, спасть они отправились не голышом, то есть не совсем голышом: нарвали много травы и устроились, подстелив ее и снизу, и обильно сверху накидав. А утром я увидел, что возле моего дома (а они снаружи устроились) остались только трое…

Еще я заметил, что гости, оказывается, всю ночь костер поддерживали, и, когда я вылез на улицу, эта троица куски мяса жарила, нанизав их на палочки. А на мой вопрос, где остальные, старшая сказала:

– Еды много, мы быстро не съедим. Пошли звать других, там еды мало…

Ну мне-то мяса точно жалко не было, даже в вечной тутошней мерзлоте оно вряд ли продержится хотя бы неделю. Точнее, было бы жалко, если мясо пропадет, а, судя по тому, что где-то у других еды нет, такого зверя завалить – дело довольно сложное и получается это очень не всегда. А эти тетки (мальчишки как раз и ушли с одной из теток) на неделю даже четверть закопанного мяса не съедят. Правда, у меня тоже голодные рты имелись, но уж они-то…

Котикам вареная оленина очень понравилась, настолько понравилась, что они даже проигнорировали мой призыв подкрепиться из пакетика. Обычно, когда я пакетик только из коробки доставал (не в качестве премии за свинку, а просто так), эти две вечно голодные морды возникали рядом со мной буквально из ниоткуда, а сейчас они спокойно сидели рядом с миской в которой мясо варилось и за шорох пакетика вообще не реагировали.

Я зверям только вареное мясо давал: если меня склероз не поразил, то вроде бы в «диком мясе» разных паразитов было уж слишком много. Так что лучше уж перебдеть, тем более пока что было у меня чем костры жечь. Когда совсем рядом с речкой живешь, внезапно начинаешь замечать, что по этой речке довольно часто разные дрова плавают. Паршивые и мокрые, но на берегу и они быстро высыхают, а то, что дровишки мелковаты, компенсировались их количеством: в воде именно кусты разные, речкой смытые, периодически появлялись. Но это только пока, на зиму таких дров явно не хватит…

То есть если их только я самостоятельно запасать буду, но если мне помогут местные, то определенные варианты просматриваются. По крайней мере, судя по тому, что бродят они тут довольно долго, они могут знать, где еще деревья растут к пешеходной доступности. А если они еще и помогут мне их натаскать… У меня точно было, что предложить им взамен: ножики они мне, закончив разделку мяса, вернули, причем тщательно вымытыми. Но, как я понял из разговоров, с моими ножами они все сделали в несколько раз быстрее обычного (что было совершенно понятно) и если я им предложу несколько штук в обмен на дрова…

Посланцы вернулись обратно только через два дня, а с ними пришло еще семь человек. И все они, судя по всему, очень спешили: подойдя в дому, они первым делом побежали к реке мыться потому что «старшая» заявила пришедшим, что они очень сильно пахнут потом. И я с огромным удивлением обнаружил, что мужчин в этой толпе (ну не толпе, а, скорее семье) всего двое. Но больше всего меня удивило не это: все пришли довольно рано, задолго до полудня, а денек выдался довольно теплым и мылись все они уже всерьез. И даже волосы промыли (с глиной), а затем их, расправляя пальцами, сушили на легком ветерке. И когда они это делали, я обратил внимание на их лица (обычно большей частью скрытыми за длиннющими волосами).

Лица как лица, вероятно, для нынешнего времени даже красивые. Вот только теперь я заметил очень сильно выступающие надбровные дуги, а еще обратил внимание, что череп (в той части, в которой мозги прятались) сильно выдавался… назад. Туземцы, умеющие разговаривать и жарить мясо на палочках (то есть с огнем близко знакомые), способные из камней изготовить голыми руками ножи, с которыми я много чего обсудить успел и которые вообще на обезьян по интеллекту явно были не похожи, оказались неандертальцами. Такими, какими их на картинках изображали…