Девять жизней

Жизнь вторая – Что-то стало холодать…

В самом начале сентября (когда ночами уже реальный морозец чувствовался, даже градусник на телефоне утром показывал минус) почти все неандертальцы куда-то ушли. Но не насовсем ушли: две тетки пока что возле своего дома остались, и вернулись ушедшие только через три дня. Вернулись очень голодными и очень, очень уставшими: они приперли шкуру мамонта! Не всю, только половину, содранную с тела, но все равно этот кусок, по моим прикидкам, весил что-то около полутонны. И после возвращения они сначала бросились отъедаться (предварительно все же тщательно вымывшись, чтобы не вонять потом, в ледяной речке вымывшись), а затем шкуру развернули кое-как (они ее свернутую в рулон тащили) и постелили в качестве крыши на свой дом. Примерно четверть крыши этой шкурой закрыть у них получилось, и получилось как-то очень криво – но две тетки (которые со мной оставались) попросили разрешения – и принялись с речки воду таскать в двух поддонах от лотков кошачьих и шкуру тщательно мочить. И бегали они на речку за водой как заведенные, причем именно бегали – но я обратил внимание, что намокающая шкура потихоньку расправлялась. Правда, при этом даже довольно толстая лиственничная балка прогибаться под весом стала, но «гости» это заметили и снизу несколько подпорок деревянных поставили. А все те, кто шкуру тащил, еще раз плотно откушав мяска, завалились спать – в уже давно заготовленных стожках. Почти все, два мужика их этой семейки просто посидели немного, отдышались – и снова убежали.

Эта парочка вернулась еще через день и они притащили на этот раз шкуру, снятую с ушей мамонта, причем сразу с двух ушей – и тут же снова большой толпой все убежали. Как я понял, остальную шкуру добывать, а «дом сторожить» осталась на этот раз одна Гух. И я не удержался, спросил у нее, как они вообще смогли с мамонта целиком шкуру спустить, ведь чтобы содрать ее хотя бы с нижней части, тушу хотя бы перевернуть нужно было. Она ответила, я ничего не понял – но времени у нас было много, за едой охотиться не требовалось – и я почти за полный день все же смог разобраться с тем, как местные мамонтовы (и носорожьи тоже) шкуры добывают. Оказывается, они шкуры вообще не сдирают, а пользуются «дарами природы». Потому что знают об этой природе очень много…

Когда мы ходили за шерстью, мои новые соседи не просто со скуки шкуру мамонту на пузе три часа ковыряли: они открыли внутрь «проход для чистильщиков». Для обычных мух, и, как только мясо внутри туши стало протухать, мухи прилетели и отложили внутри свои яйца. Из который вывелись червячки всякие, гниющее мясо (которое даже лев, как мне пояснили, перекусить не может) с огромной скоростью поедали. Из червячков новые мухи выводились в огромном количестве, которые, раз им даже далеко лететь никуда не требовалось, тоже в туше яйца откладывали – и за два месяца опарыши мамонта целиком изнутри и выжрали! Так что оставалось только шкуру (которая мухам оказалась не по зубам) на подъемные куски порезать и забрать для использования в народном хозяйстве.

Еще я узнал, что в этом самом народном хозяйстве не только шкура пользу приносит: сама шкура (которой хватило, чтобы вообще всю крышу соседского домика перекрыть, там и на лапах зверя материала было более чем изрядно) была в конечном итоге уложена на стропила из мамонтовых ребер, вокруг дома (на расстоянии пары метров от стен) туземцы поставили что-то вроде ограды из других костей (как я понял, там важнее всего были кости огромных лап). Ограда, конечно, вышла сугубо декоративная, между «столбиками» расстояние точно больше метра было, но уже Гхы мне сказал, что эти кости (немного обожженные на огне) просто запахом всех хищников отпугивают. И такую же ограду, только уже из оленьих костей, они поставили вокруг своей «мясной ямы». Ну, запах там был, конечно – любого зверя отпугнет, даже Таффи и Тимка к этим заборам не подходили…

Но меня то, что запашок стоял далеко не райский, даже в какой-то степени радовало, ведь «плохие звери» не придут и мясо не сожрут и его, по моим подсчетам, аж до следующей весны должно хватить. А именно для меня это было очень важно, потому что я до нее дожить очень хотел. И не то, чтобы я боялся с голоду умереть, у меня и самого определенные запасы продукта (то есть сушеных грибов) были, просто я никак не мог забыть, что мне Гух на мой вопрос о маленьких детях ответила. А ответила она мне просто: они своих маленьких, так как зима было плохая и еды больше не осталось, просто съели…

Я тогда сразу не осознал, что она мне говорит, переспросил несколько раз… В общем, когда в семье жрать становится нечего (именно зимой), то у них принято своих детей употреблять. Исходя из чистого прагматизма: если с голоду взрослые помрут, дети сами все равно не выживут, а если выживут взрослые, то они и новых детей себе наделают. Но у них «новых наделать» пока не получалось: Гхы «по возрасту из производителей вышел», второй мужик, которого звали Пых, когда-то получил на охоте «производственную травму» и в таких целях был теперь бесполезен, а мальчишки еще не доросли. А вот встретиться с другой семьей, где мужчины имеются, им уже больше двух лет не случалось…

И, оказалось, что я очень правильно делал, что следил за личной гигиеной и брился каждое утро: оказывается, у «людей» считалось, что мужчина готов к процессу только когда у него борода вырастает. А мне вот уж точно было не до «процесса»: когда вкалываешь по шестнадцать часов в сутки, хочется только поесть и поспать. Но, с другой стороны, если эти тетки все же меня как потенциального мужчину в виду имели, есть они меня скорее всего все же не станут. Да и мяса в нычках уже было вроде достаточно…

То есть по поводу пропитания я уже не волновался, но меня очень беспокоило другое: если сейчас уже в сентябре ночами морозы наступают, то что же будет зимой? И сколько эта зима продлится? А главное: хватит ли мне дров, чтобы за зиму не замерзнуть? Из ольховой рощи я уже все сухие палки выбрал и дров у меня получилось порядка пары кубометров – но даже мне было понятно, что столько едва хватит только на приготовление еды. А вот живые деревья мне было все же не свалить, а уж сделать их них дрова, которые влезут в мою печку… пилить стволы (даже и не очень толстые) пилкой в ноже – это точно не выход. К тому же роща в любом случае была довольно небольшой.

Так что я приступил к «изготовлению дров» из более доступного материала. Несколько странных, но для моих целей годных: я просто огромными охапками нарезал на холме с кустами относительно длинные прутья, а затем пучки этих прутьев (еще довольно свежих, гибких) скручивал в своеобразные жгуты. Я такие раньше видел на ручках корзин (правда, как их в том моем прошлом будущем изготавливали, до сих пор не понимал). То есть кое-что я все же в книжках на эту тему в свое время вычитал и прутья отдельно в воде вымачивал, а затем накручивал их пологой спиралью вокруг основы из нескольких прямых (и самых толстых) прутьев, заделывая концы в промежутках между уже связанными – и у меня получались, после навивки в несколько слоев, небольшие «бревнышки» толщиной сантиметров в семь-восемь. Смысл такого очень медитативного занятия заключался в том, что в костре такие «бревнышки» не прогорали мгновенно, как обычный хворост, а горели не спеша, как просто толстые палки: после высыхания закрученные прутья в огне не раскручивались и «палка» горела довольно спокойно.

А на меня глядя, и «пришельцы» начали что-то подобное творить: я, как мог, рассказал, что скрученные таким манером прутья зимой тепла больше дают. Но они это все же делали крайне неспешно, у меня одного быстрее получалось, чем у всех неандертальцев вместе взятых. Однако они (как люди гораздо более сильные, чем я) начали откуда-то издалека и настоящие бревна таскать, хотя и не самые, конечно, толстые: я тут толстых деревьев вообще не видел. А когда я им показал, как правильно печку топить (им я такую в доме тоже выстроил), они эти бревнышки еще и пилить начали (ага, пилками, которые в ножах были). И вот это у них получалось куда как лучше, чем у меня: этот дикий народ мало что силен был как тяжелоатлеты, так еще и выносливостью любого моего прошлого современника превосходили, так что пилить деревяшки у них даже мальчишки могли весь день без перерыва. Конечно, пилкой от ножика всяко много напилить не получалось, но хоть что-то…

А еще с наступлением (пока еще легких) морозцев племя резко увеличило активность на охоте. И принесли как-то двух настоящих поросят, довольно жирных, между прочим. И принесли они их именно мне: я с ними уже успел договориться, что жирное мясо они сначала мне отдавать будут, чтобы я на зиму побольше жира натопил. Не потому, что сами этого сделать не могли (хотя и не могли, им просто не в чем это делать было), а потому, что считали, что если еду делать в вытопленном именно мной жире, то она получается гораздо лучше. В принципе, правильно считали, я все же и жир заранее солил – а в их пище соли было, как ни крути, мало. Вдобавок и они успели запасти довольно большую кучку сушеных грибов: сушили они их на выданных нитках, которые я из ручек переносок достал, а хранили…

Руки-то у них были практически такими же, как у кроманьонцев, и с мелкой моторикой все в порядке было (лично я бы не смог так аккуратно и точно из куска камня изготовить то, что они именовали «ножом»), так что освоить плетение корзин тетки быстро смогли. Не все, но, что называется, всем и не требовалось: Быщ одна плела столько, что все остальные их заполнить не могли. Поэтому я просто не знаю, умели ли остальные это делать или нет – а вот то, что грибов впрок было запасено очень много, радовало.

А еще радовало то, что я сумел найти (правда, вообще случайно) на одной полянке довольно много травы, которую я решил считать рожью, и у меня получилось набрать зерна полных четыре бутылки от молока! Я раньше не очень понимал, зачем мне «эти» пустых бутылок накидали больше сотни, а теперь очень этому обстоятельству радовался: в них и жир запасался, и вот теперь зерно. Причем не только ржаное: еще какая-то трава тоже выдавала колоски с зерном, правда, очень мелким, чуть побольше маковых зернышек – но его было много и оно оказалось вполне себе съедобным. А в августе мне местные показали еще и какие-то ягоды, которые тоже есть было можно, по виду – как мелкая малина, только оранжевая. Еще я сделал приличный запас черники (ее я просто насушил, поскольку варенье варить из нее было не с чем), с десяток бутылок сухой черникой заполнил. И шесть бутылок запас моченой брусники: эту ягоду я хорошо знал, и – благодаря бабушке – знал, как ее запасти на зиму можно без сахара. А уже ближе к концу сентября мне мальчишки показали поляну, на которой росло что-то вроде елки или можжевельника, но с мягкими иголками – и ветки были просто усыпаны мелкими, миллиметра в четыре, черными ягодками. Почти безвкусными, но ведь наверняка витамин, а мальчишки сказали, что ягодки эти на ветках могут до весны так и провисеть, их запасать не надо. Впрочем, там особо и запасать было нечего, мы втроем кустик (большой, он, хотя высотой и был всего сантиметров пятнадцать, занимал площадку диаметром метров в пять) за два дня полностью объели. Меня удивило лишь то, что они взрослым этот куст не показали, но когда я спросил, они ответили, что «взрослые эти ягоды не едят» – а вот почему не едят, рассказать уже не смогли. Слов нужных, видимо, в их языке просто не было. Я, впрочем, мальчишкам не поверил, но когда принес горстку ягод Быщ, она засмеялась и сказала, что я сам эти ягоды должен есть, а им они не нужны – но тоже причину объяснить мне не смогла.

А где-то в конце сентября (или начале октября, я все же с точностью где-то до недели смог даты определить) выпал снег. Немного, на свободном от травы месте его около сантиметра нападало – но этот снег уже не таял. И, поскольку с зимней одеждой у меня как-то не сложилось, я занялся «домашней работой». При свете фонарика занялся…

Не зря я героически все батарейки от телефонов держал в заряженном виде: через окошко размером в два телефонных экрана света к дом проникало достаточно, чтобы только день от ночи различить. А мне для работы света нужно было куда как больше – но вот два одновременно включенных в режиме фонарика телефона мне его давали… достаточно. То есть в крошечной комнатенке все равно читать газету, допустим, было нельзя – но у меня ведь и газет не было (не считая той, которая в качестве подстилки подо что-то у меня в рюкзаке завалялась), а вот нитку прясть и свитер вязать было уже можно. Я же притащенную мамонтову шерсть тогда выстирал, высушил, расчесал – а теперь героически из нее прял нитки. Понятно, что никакой прялки у меня не было, да и из чего ее сделать можно, я себе представлял слабо (и уж совсем не представлял, как она работать вообще должна), но вот как крутить веретено… в детстве нам очень полезные мультики показывали, например сказку про царя Салтана, и там три девицы под окном именно пряли, привязав… кудель, если я слово не путаю, к какой-то палке. Полезная картинка оказалась, и я теперь смог оценить трудовой героизм этих троих: из очень неплохой шерсти у меня за час получалось метров, наверное, десять нитки спрясть. А потом за полчаса из нее крючком (а спицами я вязать вообще не умел) связать пару рядов будущего свитера…

У меня в домике теперь почти постоянно сидели или Быщ, или Бых – и они не просто сидели, а крутили ручку фонарика зарядного, но, думаю, скоро придется Бых от этой работенки все же освободить: она, в отличие от старшей сестры, довольно быстро разобралась с веретеном и тоже принялась нитки прясть. А разбираться она стала после того, как я героически связал-таки один рукав будущего свитера и она его на себе примерила. В результате ее деятельности я второй рукав смог связать уже через неделю, ближе к концу октября, и у меня стало закладываться подозрение, что ближе к декабрю у меня уже и целиком свитер получится. Ага, размечтался!

Не в том смысле, что «размечтался, одноглазый», а в том, что свитер у меня не одного, скорее всего, получится. Потому что Бых рукав еще кое-кому показала, и теперь – пока солнышко светило – сразу три тетки во главе с Хых сидели как раз «под окном» и пряли нитки, а еще одна – с необычным именем Рыш – довольно ловко вязала из этих ниток… что-то такое вязала. Хреновенько вязала, ведь, насколько я помнил, в процессе вязания надо еще и петли считать, чтобы изделие нужной формы получилось, а когда люди умеют считать только до двух…

Хых в конце концов ко мне пристала с требованием объяснить, почему у нее все так криво получается – а я взял и объяснил. Что ее, впрочем, вообще не смутило (хотя местные вообще, по моему, никогда не смущались и даже слова такого у них в языке не было) и потребовала ей «показать как считают». Да, обучение у них шло всегда именно через демонстрацию того или иного, и по сути слово «показывать» было эквивалентом слова «научить»… хотя там еще с пяток иных смыслов имелся. И мне пришлось ее учить… не то чтобы пришлось, все равно делать-то было особо нечего – но обучение шло очень трудно. К декабрю она с трудом освоила счет до пяти, и на этом остановилась, но лично мне то было уже не важно: я себе свитер связал (он получился очень теплым, хотя с размером я явно перестарался) и теперь я мог вообще спокойно на улицу выходить без риска тут же замерзнуть. Не в одном свитере, конечно, но я себе еще и куртку меховую сшил (из сусликовых шкурок), так что теперь мог почти спокойно и до холма с кустами прогуляться. А чтобы ноги не мерзли, я себе еще и носки шерстяные связал…

С носками, я, конечно, кроссовки свои надеть уже просто не мог – но у меня появилась и новая обувка. Оказывается, на зиму местное население уже умело делать себе обувь достаточно теплую (и очень просторную), причем ее вообще шить нигде не приходилось. Это был кусок оленьей шкуры, которую специальным образом разрезали, спереди кожаный шнурок две стороны внахлест соединял, а сзади кусок шкуры просто присборивался. Получалась обувка вообще безразмерная, но в принципе довольно теплая, а уж с носками шерстяными она была для нынешней погоды вообще идеальной. Однако все это мне работенки добавило изрядно: у Рыш носок связать вообще не получалось и все теперь просили меня им носочки связать. Хорошо еще, что я все же придумал, как вязать спицами: это выходило куда как быстрее, чем крючком. Правда, те носки, что я вязал, приходилось все же из нескольких частей сшивать – и я очень порадовался, что в свое время у меня хватило терпения все же иголку выточить. Тетки все вообще считали иголку чудом: они-то раньше свои одежки «шили», продырявливая края шкур заостренной палочкой и в них кожаные ремешки просовывая, а теперь – да еще и нитками хоть какими – изготовление одежды и обуви стало куда как проще.

Правда, мне тратить мамонтову шерсть просто для того, чтобы пару шкур вместе сшить, было очень жалко, ведь, как я понял, мамонты людям довольно редко так попадаются, так что я пошел в знакомую рощицу, нарвал там кучу засохшей крапивы… Все же сказки того же товарища Андерсона – это именно сказки, из охапки крапивы размером… не с меня все же, а, скорее, с Быщ, получилось сделать кудели комок примерно с мой кулак. Но и тут появилось возможность быстро воспользоваться «помощью зала»: когда я спрял их этой кудели первую нитку длиной метра в три, вся семья неандертальцев стала и пошла собирать эту высохшую крапиву. Вообще-то проявив при этом изрядный героизм: крапива, даже высохшая и промороженная, все еще демонстрировала свою крапивную сущность. Но людям крепкие нитки было очень нужны, так что они такие «мелкие неприятности» полностью игнорировали.

А вот что они не игнорировали, так это щетки-чесалки для котиков: их, из-за того, что я положил «оригинальную» щетку «не в тот мешок», у меня теперь было целых двенадцать штук. И Быщ и Бых очень неплохо и шерсть, и крапивную кудель вычесывали (а когда думали, что я не вижу, и себя ими расчесывали, чуть не повизгивая от удовольствия). А еще они почти каждый день расчесывали Таффи и Тимку – и вот это они явно «в корыстных интересах» делали: шерсти в котиков пока что было, конечно, немного – но они всю ее аккуратно собирали и прятали в пакет. Я вообще-то был в курсе, что кошачью шерсть спрясть не получится, она «слишком гладкая и скользкая» и нитки просто расползутся почти сразу – но это если ее саму по себе прясть, а вот если с той же крапивой или с мамонтиной… я так девчонкам и сказал. Именно девчонкам: я прикинул, что им должно быть что-то в районе лет тринадцати-четырнадцати. Правда, я где-то когда-то то ли читал, то ли слышал, что неандертальцы развивались медленнее кроманьонцев (то есть росли медленнее) потому что у них мозг был больше… а может, меня «эти» так «прочувствовали», что я теперь и в неандертальцах разбираться больше стал. Но не суть, я им просто объяснил (и даже не примере показал), как себя ведет «кошачья пряжа», и они вроде меня поняли.

Но крапива в окрестностях уже закончилась, а люди теперь почти никуда уже по улице не ходили. То есть не по улице, конечно, а из дому редко выходили, разве что мяса добыть, причем не охотой, а из «кладовки» очередной кусок выкопать. Ну и в гости друг к другу тоже, конечно, ходили, причем по многу раз в день. Но ко мне в гости ходили только Бых и Быщ, Хых и иногда Гух: их котики вроде как терпели (а к девчонкам вообще хорошо относились, раз позволяли им себя вычесывать), а когда (случайно) кто-то другой в дверь совался, они хором орать начинали. А котики для всего этого племени было почти на уровне «священных животных», и даже не потому, что они считались «моей семьей», а потому что это были «звери, которые носят людям еду».

Но все же всех людей котики воспринимали именно как людей, на улице они ко всем неандертальцам относились… в общем-то положительно и, если были голодными, мявом у любого могли попросить, чтобы их покормили. Да и я ко всем им стал относиться все же именно как к людям. То ли я уже привык, то ли подсознательно перестал их воспринимать как «не совсем людей», но мне некоторые даже стали и внешне симпатичными казаться. Хотя, если уж так вдуматься, та же Инна Чурикова в «Морозке» от неандертальца в фас вообще не отличалась, конкретно от Хых не отличалась. Да и в профиль только отсутствие действительно больших надбровных дуг делали ее все же «сапиенсом». Правда, фигура – все же нынешние мои соседи были заметно пошире и мышцы у них были явно посильнее, как у бодибилдеров каких. Да еще у женщин с сиськами как-то не сложилось: даже у Гух, у которой было минимум четверо детей, они не выпирали, а я немало в своей жизни парней встречал, у которых данное украшение еще и побольше было.

А вот погода меня нынешняя не очень радовала: зимой несколько дней даже солнца на небе видно не было. Снег, правда, редко шел, к середине февраля выпало хорошо если сантиметров пятнадцать. Но температура держалась почти все время ровная: ночью опускалась примерно до двадцати пяти (чаще до двадцати двух: я один телефон для таких измерений не пожалел), днем четко на пять градусов поднималась – и всё, никакого разнообразия. И речка вся замерзла – правда, оказалось, что это даже иногда очень хорошо. Хорошо, потому что (я уж не знаю, каким местом соседи это почувствовали) под лед в реке провалился здоровенный… я даже не знаю, зубр или бизон. Вся толпа мгновенно снялась и побежала этого зверя их речки добывать. Добыли, и даже как-то сумели тушу до дома дотащить – хотя все и промерзли как цуцики. Ну да ничего, печку я растопил и даже устроил им что-то вроде русской бани. И всем это очень понравилось, мне даже им специально объяснять пришлось, что даже на то, чтобы ее хотя бы раз в неделю устраивать, у нас дров не хватит. Народ расстроился, а Гхы, немного подумав (всего-то дней пять подумав) вызвал меня в сени (я так пространство между сараюшками назвал, там все же не так холодно, как на улице было, но все же небольшой минус) и сказал:

– А если мы летом уйдем туда, где растет много деревьев, мы там сможем такую баню часто делать?

– Но это, наверное, очень далеко, мы ведь не дойдем.

– Дойдем, туда недолго идти. За лето можно… – он позвал Хых, что-то у нее тихонько спросил и продолжил: – за лето туда можно пять раз сходить. А если один раз ходить, мы там и дом новый успеем выстроить. Два дома, нам и тебе с котиками. Надо туда идти, без бани мы можем совсем замерзнуть. Не сейчас, а в другой раз…