Девять жизней

Жизнь вторая: Травка зеленеет, солнышко блестит…

Зимой я все же занимался не только валянием на своей трехспальной кровати, а «работал на перспективу», и в основном вовсе не в плане роста численность моего нынешнего племени. То есть работать на эту перспективу я начал еще прошлой осенью, а зимой процесс пошел уже более интенсивно. Хотя соплеменники на меня и косились, но никто даже не спрашивал, зачем, например, я так тщательно собираю рыбью чешую или плавательные пузыри: раз мне надо, значит надо. С пузырями у меня как-то процесс не очень заладился (видимо, рыбы оказались «не совсем те»), а вот с чешуей я нужный мне результат получил – хотя времени это заняло очень много, а уж ароматы в доме… впрочем, ни Таффи, ни Тимка на них особого внимания не обращали: откровенно говоря в доме очень много чего было довольно ароматным. И шкуры… хотя все же, когда я варил в печке на медленном огне чешую, ароматы эти, даже не смотря на то, что большей частью они в трубу вылетали, запах шкур забивали полностью. Но я на варку чешую потратил все же времени не очень много, справился недели за два… ну, за месяц, не больше все-таки – а вот полученный продукт меня сильно порадовал. Пока – одного лишь меня, а ведь я не сидел и не медитировал на миску, в которой чешуя неспешно варилась, а еще и палочки строгал. И строгал носорожий рог: мне нужно было из него вырезать две (а лучше все же четыре) длинных ровных полоски – а это оказалось очень даже непросто сделать. Но так как я не спешил, то в конце концов с работой справился, а после тог, как все нужное заготовил, приступил к новому этапу сотворения высокотехнологичного изделия.

Честно говоря, если бы я заранее знал, как непросто сделать то, что я затеял, то, скорее всего, за работу и не взялся – но когда работа уже наполовину сделана, то как-то жалко все бросать – и я свой нелегкий труд продолжил. Очень нелегкий: ведь мне палочки требовались идеально ровные, а ножиком такую не вырезать и даже, как показал опыт, не выскоблить – и пришлось сделать некое подобие «рубанка каменного века»: я выструганные палки «выравнивал» (то есть по сути шлифовал) шершавым камнем. То еще развлечение, да и планки у меня в результате получились чуть ли не вдвое более тонкими, чем я предполагал, но, возможно, это оказалось и к лучшему: я вместо изначально задуманных двух на каждую часть поставил их по четыре. По четыре тонких планки из какого-то дерева, напоминающего черемуху – и их аккуратно склеим получившимся рыбьим клеем. Струбцин у меня, понятное дело, не было – но я вырезал деревянные «губки» и их сжимал, используя веревочные петли (из мамонтовой шерсти сплетенные) и палки, так что получилось склеить все достаточно хорошо. А с нижней и с верхней части получившихся дуг я еще и костяные пластины наклеил: «внутри» – толстые, миллиметра в два с половиной, «снаружи» – совсем тонкие, точно меньше миллиметра. Вообще-то кость (на самом деле рог) на сжатие хорошо работает, а на растяжение гораздо хуже – но я снаружи их наклеил в качестве лишь защиты от влаги.

Конечно, изготовление лука с помощью ножа, камней и веревок – занятие глубоко медитативное, и я на первый лук потратил месяца два… ну точно меньше трех, если не считать время, потраченное на изготовление клея. Зато лук у меня получился замечательным! С таким можно не то что на буйвола ходить, но и на слона! Правда, как выяснилось, я его даже толком согнуть не мог, слишком уж он у меня тугим получился – но немножко я его все же сгибал и стрела у меня уже летела метров на пятьдесят. В принципе, для охоты на какую-нибудь птичку (типа глухаря, которая токуя вокруг ничего не видит и не слышит) я с этим луком даже наверное смог бы и еду для племени добывать – но не сложилось. Потому не сложилось, что я показал, как с луком нужно охотиться, Бых – а она стрелу из лука отправляла уже на четверть километра и – после примерно недели тренировок – даже попадала куда хотела. А так как в последний день тренировки она захотела ее послать в пробегавшего неподалеку оленя…

Вот только стрел у меня было маловато: я их (если считать только те, которые прямо летели) смог изготовить всего четыре штуки. И стрелы у меня были с костяными наконечниками, которые при попадании в кость зверю почему-то ломались. В процессе поедания подстреленного Бых оленя народ данный вопрос обсудил и мне в качестве подмастерий отправили Пуха, Фуха и Фыха с заданием стрел ровных наделать побольше, а меня обязали изготовить еще несколько луков. Правда, костяных пластин у меня осталось… ну, на еще один лук их точно хватит, и даже на два, если наружную сторону рогом не закрывать. А можно ведь и вообще без рога лук делать – но оказалось, что нельзя. С палками было плохо: когда с этого оленя еще только сдирали шкуру, на деревьях уже почки проклевываться начали – а для лука деревяшка должна быть все же «зимней» да еще дополнительно несколько месяцев просыхать. Так что пришлось временно ограничиться всего одним дополнительным луком.

Второй лук у меня пошел быстрее: все же и опыта я успел набраться, и заготовки были почти сделаны заранее, так что в середине мая я мог снова просто сидеть на солнышке и наслаждаться пейзажами: травка начала усиленно зеленеть под блестящим солнышком и на север потянулись стада разных травоядных – а соплеменники приступили к отстрелу в этих стадах слабых и больных… нет, это хищники таких отлавливали, а товарищи неандертальцы отстреливали свежих и полных сил молодых… не знаю, как сказать про тутошних зверей, бычков и телок что ли? В общем, копытных возрастом меньше года: их в стаде старые матерые звери вели обычно в середине толпы, то есть от хищников все же прикрывали – а вот от стрелы с сотни метров такая защита мясцо свежее точно не спасала. Конечно, не каждая стрела давала возможность подкрепиться, но мальчишки их уже начали делать по несколько штук в день, так что пара скотинок ежедневно до наших котлов все же добиралась (одновременно пополняя запасы заготовок для костяных наконечников).

Но сидеть мне все же хотелось не очень: я вообще с трудом суровую зиму пережил, так как одежка у меня было отнюдь не зимняя, а выходить все же приходилось, причем по несколько раз в день (ну не дома же… в общем, приходилось выходить). Так что я, пару дней отдохнув (и убедившись, что стрелки из лука не забывают надеть перчатку, защищающую руку от удара тетивой) занялся совсем иным делом: начал готовиться к летней работе. Очень интенсивно готовиться начал: послал несколько человек копать уголь – а племя, убедившись, что от меня пользы в плане пожрать гораздо больше, чем вреда, к моим советам очень даже внимательно теперь прислушивалось. Правда, довольно оригинально прислушивалось: я-то просто попросил отправить человек пять на выкапывание угля, а они, что-то там между собой перетерев, на добычу полезного ископаемого отправились почти всей толпой (за мясом теперь ходило человек шесть всего).

И товарищи очень, как выяснилось, неплохо понимали опасность оползней на берегах рек и оврагов: вместо того, чтобы подкапываться под обрыв в пласт угля, они (палками, руками и корзинками) метров двадцать этого обрыва просто срыли (три дня этим занимались с рассвета и до заката), и только потом начали рыть уголек. Ну, обрыв-то они срыли всего метра на полтора вглубь, но и этого хватило, чтобы за неделю натаскать к домам кубов пятьдесят угля. Вот уж герои труда: уголь они сразу мокрый в корзинах и таскали, а когда я заметил Гух, что можно было бы его сначала подсушить на месте, наша матриарх посмотрела на меня как на идиота и сказала, что уголь и возле дома прекрасно высохнет. Ну да, если для неандертальца перетащить полста килограммов на три километра – вообще не труд, то конечно и возле дома все получится замечательно…

Хотя… весной погода действительно была еще не летняя: дождь в это время года все же был явлением, может быть, и не особо частым – но он все равно шел и все, что только можно было намочить, мочил. А я с легкой печалью смотрел на кучи угля (мокрого) и меланхолично месил глину. В чем мне помогала Быщ и Чух, причем жены работу между собой очень четко распределили: Чух глину копала, приносила к дому и именно месила, а Быщ из нее лепила новые горшки и аккуратно их расставляла в доме (а большей частью в сарае… то есть в том доме, который служил складом) для просушки.

А лепил кирпичи: у меня возникли некоторые мысли относительно того, как лучше подготовиться к следующей зиме. И среди этих мыслей была одна насчет установки нормальных уже печных труб, а заодно – и нормальных теплых (и, главное, несгораемых) крыш. К трубам, расположенным сбоку дома, у меня претензия возникла одна: чтобы в ней создать тягу когда печь еще не горит, приходилось сильно выделываться, так как горизонтальная часть такой трубы работала нормально только когда печь уже было достаточно прогрета. Мой косяк, и исправляли его, насыпая сверху в трубу раскаленные угли – но такое занятие было все же довольно огнеопасным, особенно когда асбестовых рукавиц не завезли для хватания раскаленных горшков. Конечно, зимой-то печки вообще не выключали, но иногда печку и летом хочется протопить: тут ведь погоде до какой-нибудь Хугарды было далеко, и даже до Южного берега Крыма климат пока что не дотягивал…

Так что я лепил кирпичи и черепицу. В надежде на то, что уж бревна для нормальных стропил этим летом добыть все же получится: зимой соплеменники на нескольких деревьях снизу всю кору содрали и пообещали мне, что к осени они эти деревья смогут завалить и к домам дотащить. И насчет «дотащить» у меня даже сомнений не было, а вот насчет «завалить» – я просто надеялся. И, соответственно, готовился. И в любом случае готовился к тому, чтобы выстроить печку менее, что ли, инерционную: те, что я выстроил из необожженного кирпича, были с толстыми массивными стенками и тепло в комнате долго держали – но и прогревались крайне небыстро. А тут летом температура под утро была обычно в районе градусов десяти (и, бывало, и до пяти опускалась) – зато часам у двум дня могла и за двадцать пять перевалить, и даже к тридцати подобраться (но это уже в начале августа), так что такую печку летом протапливать чтобы ночью не замерзнуть было не особенно полезно: днем в доме ведь и от жары сдохнуть можно. Понятно, что в жару можно и снаружи на травке посидеть – но котикам такие перепады температуры явно не на пользу пойдут. То есть взрослые, самостоятельно передвигающиеся коты и выйти могут, а вот совсем мелкие котята… было у меня подозрение, что Таффи летом опять поголовье котят может увеличить.

И поэтому я даже кирпичи лепил разные: «стандартные», семисантиметровые, и – специально для «легкой» печки» – тонкие, в три сантиметра толщиной. Правда, как их них я потом печку строить буду, я пока не придумал, но ведь наверняка придумаю, когда стройматериал готов будет! Вот только когда он будет готов, было не очень ясно: лепка кирпичей оказалась делом не очень простым и очень, очень медленным. Я как мог постарался процесс «оптимизировать», даже выстругал какие-то деревянные формы (на что у меня почти неделя ушла, все же ножиком делать что-то побольше зубочистки довольно непросто), а затем размятую глину в этих формах просто скалкой (тоже ручками из толстой палки выструганную) раскатывал. Но все равно у меня за день получалось слепить максимум сотню кирпичей даже при том, что глину копать и мять ее мне соплеменники усиленно помогали – но не потому, что я плохо работал, а потому, что других работ было все же много.

Очень много: я, наконец, решился – и всякие пряжки с переноски снял (с двух переносок снял), распилил их на куски и изготовил из них еще несколько крючков для рыбалки. И это тут же сказалось на меню: рыбы теперь мои соседи ловить стали гораздо больше, да и рыба сама оказывалась очень немаленькой. А тетки, обдумав мои прошлогодние действия, с рыбы тщательно чешую сдирали, пузыри плавательные вытаскивали и все это, промыв щелоком, отправляли на переработку. У меня вообще сложилось впечатление, что сама рыба у них считалась лишь «отходом клеевого производства» – впрочем, отказываться от дополнительного пайка точно никто тут не собирался. А то, что рыбьего клея с каждым днем становилось все больше так это хорошо: луки-то – они все же не вечные.

Совсем не вечные, а еще более не вечная для них тетива. Я-то тетиву сплел из лавсановых ниток, полученный из ремней от переносок, но эти нитки как-то подозрительно быстро заканчивались, так как даже лавсановой тетивы на охоте хватало максимум на месяц. А единственной относительно годной заменой из местных материалов тут оказалась веревка, хитро сплетаемая из мамонтовой шерсти. Шерсть-то эта была длинной и шерстинки довольно прочные, но их действительно приходилось именно плести: обычная кручена пряжа на луке с огромным растягивающий усилием просто расползалась. Но неандертальцы тетивы плести научились довольно быстро (причем сами придумали, как это проделать) – однако избытка мамонтовой шерсти здесь тоже не наблюдалось. То есть мамонты периодически в окрестностях шастали, но ведь в живому мамонту не подойдешь, чтобы его постричь – однако они, гадины, самоубиваться не желали, а завались такого зверя даже с луком… Я думаю, что даже будь у меня крупнокалиберный пулемет я бы все равно мамонта завалить не смог – но пулемета у меня всяко не было, и даже ружьишка какого захудалого не имелось…

Впрочем, Бых вопрос решила кардинально: она стала тетиву плести из собственных волос. Я ей показал, как ножницами, в ножике имеющимися, волосы стричь (ну, чтобы самому мне с космами все же не ходить – и она инструмент освоила. А когда у нее на охоте тетива лопнула, она просто воспользовалась «подручным материалом» – и получилось неплохо. Правда, я знал, что у волосяной тетивы есть один серьезный недостаток: волосы от влаги растягиваются довольно сильно, но, по счастью, тут с влагой было все хорошо (в смысле, воздух очень сухой все же был в основном), так что пока – сойдет. Тем более сойдет, что я и мальчишкам все же луки сделал. Не такие, как первые два, попроще: без костяных накладок и покороче, из не самого лучшего дерева, но все равно Фых и Фух из них метров на сто довольно неплохо стреляли – а изготовление стрел они уже на поток поставили. И тетивы из собственных волос они уже сами для луков изготовили – но они всяко с Бых по результатам охоты сравниться не могли бы даже и с хорошим луком.

С ней вообще никто сравниться не мог: однажды она домой приволокла буквально десяток гусей – но тут уже гуси сами виноваты были. Я девочке изготовил настоящий тул (и прекрасно откуда-то знал, чем русский тул от колчана отличается), и она на охоту бегала, захватив с собой до двух десятков стрел. А тут, когда она одного гуся в стае подстрелила, вся стая на нее бросилась, злобно шипя (ну, я не присутствовал, но как гуси на людей нападают знал… по личному опыту из глубокого детства) – и бедняжке пришлось переть аж километров за пять здоровенную кучу мяса с перьями. Но она от такой тяжкой работенки даже не запыхалась и, сбросив добычу другим теткам для разделки, спокойно уселась дочку кормить…

Меня этот момент в жизни неандертальцев тоже слегка удивлял: младенцы какими-то очень уж спокойными были и от голода не орали. Правда, тетки все же о них действительно заботились, и если кто-то вдруг понимал, что младенец уже проголодался (не обязательно свой), то ему тут же сиську подсовывали. Ну, если молоко в этой сиське все же было – а в моей семье того, кто может сиську ребенку дать, долго искать не требовалось. Но главным было то, что кормили тетки младенцев безо всякого расписания – и малышня такое безобразие спокойно терпела… до определенного, конечно, момента. Но все же голодными детей тетки старались не оставлять.

Хотя да, не оставлять голодными и взрослых было для всех, пожалуй, все же важнее, так что Бых теперь была окружена двойным почетом: как мать-кормилица и как охотница-кормилица. Ну а чтобы почета ей добавить, я в торжественной обстановке (то есть за очередным ужином) дал младшей жене новое имя: Диана. И пояснил, что это имя означает «самая ловкая охотница с луком». Ну, не знаю, может я с этим и поспешил немного: это имя все же другим неандертальцам произнести оказалось не очень-то и просто, а новоявленная Диана, если е ней кто-то обращался «по-старому», тут же лезла в драку – и, мне кажется, ее спасало лишь то, что она для все остальных тоже была «самой ловкой охотницей» и люди, практически все гораздо более сильные, чем она, старались ее все же не калечить, а просто быстренько убегали…

А я изо всех сил готовился к зиме – то есть готовился выстроить что-то грандиозное и теплое. Ну, хотя бы одну комнатушку обустроить получше – и мне в строительном деле больше всего помогал Пух. Которому я «за трудолюбие» тоже дал новое имя, причем моей фантазии хватило только на имя «Винни». И я мальчишке отдельно пояснил, что новое имя ему дано не взамен старого, а в дополнение к нему – ну, чтобы он уже в драку не лез, если ему покажется, что его называют «неправильно». А мальчишка (вероятно потому, что был именно мальчишкой) очень неплохо поддавался обучению: и по-русски уже говорил разборчиво, и даже начал потихоньку буквы разбирать и отдельные слова мог прочитать. И мог их написать: сначала он на какой-то палке вырезал штамп для кирпичей со своим именем, а потом – когда я ему объяснил про «зеркальное отражение» – сделал новый штамп, оставляющий на влажной глине надпись «Винни Пух».

Но кое-что, вероятно, человеческая цивилизация сохранила с тех самых неандертальских времен: это было острое, непреодолимое желание оставить свой след в истории. Когда я как-то сходил к нашему «угольному карьеру», то увидел на обрыве здоровенную надпись «здесь был Пух», а снизу было в высохшей глине процарапано (гораздо более кривыми буквами) «и Хых». Вот Хых я точно писать не учил – но желание «оставить след» способно, очевидно, на многое людей подвигнуть…

Первый пуск «кирпичной печи» я произвел в самом конце июня, и печь я выстроил согласно воспоминаниям о прочитанной где-то «болгарской» технологии обжига: в длинной канаве высохшие кирпичи выложил вперемешку с углем, все сверху закрыл сначала травой, а потом глиной тщательно обмазал, оставив с одного конца канавы небольшое отверстие для дыма, а с другой – норку для поступления воздуха. И печка эта у меня горела (и остывала) больше двух недель, а когда я ее «распечатал», то смог только горестный выдох из себя извлечь: все «стандартные» кирпичи растрескались. Вообще все, а вот «тонкие» почти все нормально обожглись и остались в большинстве своем целыми. Причину этого я не понял, но меня поселила догадка насчет того, что не просто так древние римляне делали не кирпичи, а плинфы: похоже, что кирпич – не такой уж и простой предмет, каким кажется.

А то, что у меня куча труда пошла насмарку – это не осень и страшно: за опыт нужно платить. Так что я еще хорошо отделался: все же я понял, какие кирпичи делать все же смогу – а уж то, что черепица у меня почти вся идеально обожглась, было вообще прекрасно. По крайней мере крыщу я теперь точно смогу поставить «пожаробезопасную». Точно смогу: я увидел, как соплеменники толстые деревья все же срубают. Да, с трудом, своими каменными то ли ножами, то ли рубилами (для меня это слово звучало именно как «нож» все-таки), но дерево они все же валили, отрубали от него бревнышко требуемой длины – ну а все остальное я уже и сам мог сделать. То есть сильным товарищам подробно рассказать, куда и как это бревно нужно взгромоздить…

Бревна товарищи неандертальцы громоздили на крыше моего нового дома: они его специально выстроили… не для меня все же с женами, а для котиков. Уж не знаю, почему они так о котиках заботились – но им действительно все племя поклонялось буквально. Может, из-за того, что когда малыши мои возиться начинали и готовились плакать, тут же к ним или Таффи подбегала, или Тимка – и младенцы, кода к ним зверушки прижимались, сразу успокаивались. А может, потому что кошки своим удивительным чутьем отличали простых теток от беременных и последним старались всегда какой-то гостинец принести. Ну, мышь там задушенную или птичку какую. Я-то точно знал, что «звериное чутье» объяснялось тем, что беременные просто чаще дома сидели и на охоту не бегали, а подарки… Коты – звери очень умные, они и мне-то свинохомяков таскали в обмен на «нормальное» мясо в усиленной дозе – а тетки их ожидания никогда не обманывали.

А вот мои ожидания Тимка обмануть сумел: когда уже в начале августа Таффи снова принесла котят и у тех даже глазки открыться успели, он откуда-то приволок подруге еще одного котенка. Мелкого, слепого и чуть живого от голода. Чем меня страшно удивил, но удивило он меня еще больше, когда я вслух поинтересовался:

– Интересно, откуда ты его приволок?

А Тимка медленно пошел к двери, оглядываясь и проверяя, иду ли я за ним – и минут через двадцать привел меня на опушку леса, где в каком-то тайном логове, спрятанным в очень колючих кустах, я увидел еще двух котят, таких же слепых. То есть я видел их больше, но живыми оставались только двое – а неподалеку я нашел и разодранную кошку. Ну, котят я все же забрал и отнес к Таффи – а кошка их всех приняла. Котята были «обычными», то есть серыми и полосатыми… хотя все же не очень обычными, мне они показались более, что ли, пушистыми, чем дворовые кошки. Но вроде бы кошки видят не очень хорошо, зато нюх у них великолепный – а котята пахли котятами и, наверное, молоком кошачьим. Или все же кошачьим голодом, в любом случае моя кошка посчитала их родными и уже через неделю прозревшие котята радостно ползали по устроенному для них гнезду.

А то, что котят у Таффи внезапно стало не трое, а шестеро, почему-то сделало ее в племени еще более популярной. То есть я догадывался почему: среди теток уже многие захотели и себе котика взять для успокаивания младенцев, так как «объединение» нескольких семей с разным половозрастным составом привело к тому, что осенью ожидалось массовое прибавление населения нашего небольшого поселка. То есть я насчитал минимум десяток потенциальных мамаш. И думаю, что не очень и ошибся, хотя у очень широких неанлерталок пузо, как я успел лично убедиться, выпирало не особо заметно. А обильная мясная диета привела и тому, что и некоторые представители сугубо мужского пола успели себе брюшко наесть немаленькое. Впрочем, сами тетки точно знали, кого что ждет, так что сейчас все племя в основном занималось «заготовками на зиму». Мясо сушили, порезав его на тонкие полоски, рыбу, грибы конечно – и вообще все, что в суровую зимнюю пору можно было съесть. Откуда-то небольшая стайка женщин повадилась таскать большими корзинами какие-то корешки, причем мне они сказали, что «там много, но копать их не очень просто». Но так как таскали они этих корней на самом деле дофига, мне стало интересно, откуда такое богатство – и я пошел с ними. Далеко пошел, место оказалось километрах в десяти ниже по реке. И там я увидел большую полузатопленную луговину, густо поросшую обычным, можно сказать, рогозом. То есть он для меня обычным был, а тетки сообщили, что такой «очень редко попадается». Ну да, если они с луговины весь его выкопают, то он и тут попадаться очень долго после этого не будет.

Я все же рискнул (голыми ногами залезть в ледяную воду) чтобы посмотреть, насколько «чисто» они корни там выгребают. Но смотрел недолго: оказалось, что периодически на корнях попадаются какие-то странные камни. И у меня по поводу этих камешков в голове всплыло странное воспоминание… Жаль, что поздновато, так что я решил «повспоминать» поподробнее уже в следующем году. Если не помру за зиму, чего, конечно, очень не хотелось…