Черное золото (СИ)

Глава 9 Высокосернистый сюрприз

К восьми утра в штабной палатке снова собралось техническое руководство. От раскаленной буржуйки шло живительное тепло, но усталые лица людей оставались напряженными. Ночное происшествие показало, что времени на раскачку больше нет.

Рихтер, с забинтованными обмороженными пальцами, развернул на столе новые чертежи:

— Нужна полная реконструкция системы обогрева. Вот здесь и здесь, — он водил карандашом по схеме, — установим дополнительные паровые котлы. Самое важное теперь это создать замкнутый контур с постоянной циркуляцией горячего теплоносителя.

— На это уйдет много топлива, — заметил Лапин, рассматривая расчеты.

— Зато не придется каждый раз отогревать замерзшие трубы, — возразил инженер. — И еще… — он достал еще один чертеж. — Я тут придумал новую конструкцию тепловой рубашки. Двойные стенки с воздушной прослойкой, как в термосе.

Островский поднял голову от записей:

— А что с буровым раствором? При такой температуре обычный состав не работает.

— Есть идея, — Рихтер протянул ему исписанный лист. — Можно добавить в раствор хлористый кальций. Это снизит температуру замерзания.

— И заодно решит проблему с коррозией труб, — кивнул химик. — Только нужно срочно заказывать реагенты.

Я посмотрел на карту снабжения:

— Глушков, организуйте доставку из Бугульмы. И заодно проверьте запасы угля, с новыми котлами расход увеличится вдвое.

Кудряшов разложил метеосводки:

— По прогнозам, через неделю ударят настоящие морозы. Можем получить до минус тридцати.

— К этому времени должны успеть модернизировать систему, — Рихтер вернулся к чертежам. — Вот график работ. Надо организовать круглосуточные бригады.

В этот момент в палатку вошел Лапин:

— На буровой закончили замену поврежденной секции. Можно запускать насосы.

— Погодите, — остановил его Рихтер. — Сначала нужно опрессовать всю систему. При такой температуре могут быть скрытые трещины.

Я обвел взглядом усталые, но решительные лица соратников. За эту ночь мы многому научились. Теперь предстояло использовать этот опыт.

— Действуем так, — подвел я итог. — Александр Карлович, руководите модернизацией. Лапин, организуйте бригады. Островский, займитесь новым составом раствора. Глушков, обеспечьте поставки материалов. На все про все — неделя.

— Успеем, — кивнул Рихтер, бережно сворачивая чертежи. — Лишь бы больше не допустить повторения этой ночи.

Снаружи донесся протяжный гудок. Буровая готовилась возобновить работу.

За пологом палатки в морозном воздухе плыл пар от паровых котлов. Где-то на востоке, за свинцовыми тучами, занимался новый рассвет.

Три дня круглосуточной работы полностью преобразили промысел. Паровые котлы, укрытые добротными деревянными коробами, исправно гнали горячий теплоноситель по замкнутому контуру труб.

Двойные тепловые рубашки, придуманные Рихтером, надежно защищали оборудование от промерзания. Даже буровой раствор с добавкой хлористого кальция больше не грозил ледяными пробками.

Термометр показывал минус восемь. Не самая страшная температура после недавних испытаний. Но расслабляться нельзя. Кудряшов предупреждал о приближении нового холодного фронта.

Я как раз просматривал сводки метеостанции, когда в дверь штабной палатки торопливо постучали.

— Леонид Иванович! — голос Островского звучал непривычно встревоженно. — Срочно зайдите в лабораторию!

В его походной лаборатории, размещенной в большой армейской палатке, царил привычный химический беспорядок. Колбы, пробирки, склянки с реактивами занимали все свободное пространство. Две керосиновые лампы с увеличительными стеклами освещали рабочий стол.

— Смотрите! — Островский протянул мне пробирку с темной жидкостью. — Полный анализ вчерашних проб.

Тонкие пальцы химика, обычно такие уверенные, заметно подрагивали. На столе лежали исписанные убористым почерком листы с колонками цифр.

— Содержание серы превышает все мыслимые пределы, — он торопливо перебирал бумаги. — А концентрация сероводорода… Такого я еще не видел!

Я внимательно просмотрел результаты анализов. Действительно, цифры впечатляли. Даже бакинская нефть не отличалась такой агрессивностью.

— Это еще не все, — Островский поднес к лампе другую пробирку. — Обратите внимание на цвет. При взаимодействии с воздухом образуются соединения.

В этот момент снаружи донесся резкий металлический звон. На буровой меняли очередную колонну труб. Тревожный звук заставил нас переглянуться. Теперь каждая операция на скважине могла обернуться серьезной опасностью.

Нужно срочно принимать меры. В памяти всплыли сведения из будущего о системе защиты от сероводорода. Но как адаптировать эти технологии к возможностям 1930 года?

После разговора с Островским я отправил срочные записки всем руководителям служб. Потом достал старые отчеты по бакинским промыслам. Нужно подготовить обоснование для будущих предложений.

Через час штабная палатка наполнилась людьми. Рихтер привычно устроился у чертежного стола, Лапин примостился на походном табурете, Зорина заняла место у окна. Островский, все еще взволнованный своим открытием, раскладывал на столе пробирки с образцами.

— Ситуация серьезнее, чем мы думали, — начал я, кивнув химику. — Гавриил Лукич, покажите результаты анализов.

Островский вывел на доске длинный ряд цифр:

— Содержание серы превышает пять процентов. Концентрация сероводорода… — он подчеркнул особенно впечатляющие значения.

— При таких показателях обычные методы защиты не сработают, — Рихтер снял запотевшие очки. — Обычная сталь не выдержит.

— А что с воздействием на людей? — подала голос Зорина.

— Смертельно опасно, — Островский покачал головой. — Даже кратковременный контакт может привести к тяжелым последствиям.

Я дождался, пока все осознают серьезность положения.

— У меня есть предложение, — как бы между прочим произнес я. — В Баку, на старых промыслах, использовали известковое молоко для улавливания сероводорода.

— Известковое молоко? — Рихтер заинтересованно подался вперед.

— Да, простая, но эффективная система. Пропускаем газы через раствор гашеной извести.

Рихтер выхватил карандаш и начал чертить схему:

— Вот здесь можно поставить абсорбционную колонну… Трубы проложим с уклоном…

— И еще одно, — я достал образец потемневшей медной пластинки. — Обратите внимание, как сероводород взаимодействует с металлом. Что если использовать это для раннего обнаружения утечек?

Островский схватил пластинку:

— Гениально! Простейший индикатор… Можно расставить такие датчики по всей площадке!

— А для защиты людей, — я повернулся к Зориной, — можно модифицировать обычные противогазы. Но в фильтры можно добавить определенные химические компоненты.

Мария Сергеевна быстро записывала:

— Какие именно компоненты вы предлагаете?

Я назвал несколько доступных веществ, якобы вычитанных в старых технических журналах. На самом деле это были компоненты современных фильтров, но их вполне можно было произвести и в 1930 году.

Совещание затянулось до вечера. Рихтер набросал эскизы улавливающей установки, Островский составил список необходимых реактивов, Зорина разработала новую инструкцию по безопасности.

— Сколько времени потребуется на реализацию? — спросил я под конец.

— Дня три на монтаж основной системы, — прикинул Рихтер. — Еще два дня на испытания.

— Действуйте, — я свернул чертежи. — И помните, что это только начало борьбы с сероводородом.

Когда все разошлись, я еще раз просмотрел намеченный план. Если все сработает, мы сможем обезопасить промысел. И заодно получить весомые доказательства для Орджоникидзе. Победа над сероводородом станет серьезным аргументом в пользу проекта.

После совещания я отправил Глушкова в Бугульму. Требовалось срочно закупить известь, медные пластины и химические реактивы. Сам обошел промысел, намечая места для установки улавливающих колонн. Рихтер уже вел разметку площадки, расставляя колышки с привязанными веревками.

К вечеру пришла телеграмма от Орджоникидзе. Серго требовал конкретных доказательств промышленного значения месторождения. Нам бы пока разобраться с сероводородом, потом можно начать собирать

Утром следующего дня я направился к лаборатории Островского. Еще издали услышал звон стекла и приглушенные восклицания. Химик был полностью погружен в эксперименты.

В просторной палатке, наполненной запахами реактивов, царил творческий беспорядок. Островский, в прожженном халате и защитных очках, колдовал над самодельной установкой. Стеклянные трубки, соединенные резиновыми шлангами, переливались разноцветными жидкостями. Повсюду листы бумаги с узорами.

— А, Леонид Иванович! — воскликнул он, заметив меня. — Посмотрите, что получается с катализаторами.

Он протянул пробирку с темной нефтью:

— Обычный образец. А теперь… — его тонкие пальцы ловко добавили какой-то раствор. Жидкость начала светлеть. — Видите? Содержание серы снижается. Но процесс идет слишком медленно.

Я внимательно рассматривал установку. Десятки стеклянных трубок, колбы с растворами, самодельные фильтры из войлока. Все очень примитивно по сравнению с будущими технологиями. Но принцип тот же.

— Гавриил Лукич, — как бы между прочим заметил я. — А что если попробовать двухступенчатую очистку? Сначала щелочной раствор, потом окислитель.

Островский замер с пробиркой в руке:

— Двухступенчатую? — его глаза загорелись. — Постойте… А ведь это мысль! Надо правильно подобрать концентрации…

Он бросился к столу, принялся быстро писать формулы:

— Вот здесь гидроксид… А на второй ступени… — бормотал он, исписывая лист за листом.

— И еще, — добавил я. — В Баку я видел интересную конструкцию. Если пропускать нефть тонкой пленкой, увеличивается площадь контакта с реагентом.

— Тонкой пленкой! — Островский схватился за голову. — Как же я сам не додумался! Это же увеличит скорость реакции в разы!

Он заметался по лаборатории, доставая стеклянные пластины:

— Вот, смотрите! — он начал собирать новую установку. — Пустим нефть между пластинами… Здесь подача реагента…

Через час импровизированная установка была готова. Островский, затаив дыхание, влил первую порцию нефти. Темная жидкость медленно стекала по стеклянным пластинам, взаимодействуя с реагентом.

— Потрясающе! — воскликнул химик, разглядывая пробу очищенной нефти. — Содержание серы снизилось втрое! И всего за несколько минут!

Я с удовлетворением наблюдал за его восторгом. Простое решение из будущего, адаптированное под возможности 1930 года, прекрасно сработало.

— Нужно срочно делать установку большего размера, — Островский уже набрасывал схему. — Закажем стеклянные пластины на заводе… Или лучше использовать эмалированный металл…

В этот момент в лабораторию заглянул Рихтер:

— Как успехи? — но, увидев горящие глаза Островского, понял все без слов. — Пойду готовить чертежи для большой установки.

Я оставил их обсуждать технические детали. Еще один шаг сделан. Теперь у нас появился способ не только улавливать сероводород, но и очищать от него нефть.

Выйдя из лаборатории, я глубоко вдохнул морозный воздух. От буровой доносился привычный гул механизмов.

Где-то стучали молотки. Монтажники собирали первую улавливающую колонну. Промысел постепенно преображался, готовясь к серьезной битве с сероводородом.

К вечеру Островский закончил подготовку образцов. Десять запаянных стеклянных ампул с нефтью, тщательно упакованных в деревянные ящики с ватной прослойкой. Отдельный контейнер с пробами очищенной нефти, главное доказательство работоспособности нашего метода.

— Только бы не замерзли в пути, — химик в который раз проверял упаковку. — При кристаллизации могут разорвать ампулы.

Я рассматривал карту. До Москвы четверо суток пути. Через Бугульму, потом по железной дороге. Но каждая пересадка, каждая перегрузка увеличивала риск повреждения хрупких образцов.

— Нужен надежный курьер, — Глушков задумчиво почесал подбородок. — Кого-то из местных не пошлешь, груз слишком ценный.

В этот момент в штабную палатку вошел Лапин:

— Может, отправить Валиулина? Он раньше работал на железной дороге, знает все станции. И человек надежный.

— А кто заменит его на буровой? — возразил я.

— Справимся, — Лапин махнул рукой. — Сейчас ведь самое важное это доставить образцы.

Вызвали Валиулина. Невысокий, крепко сбитый татарин внимательно выслушал инструкции.

— Ящики держать в тепле, — Островский подробно объяснял правила перевозки. — На станциях проверять температуру. Если начнут замерзать, отогревать только постепенно.

— Понял, — кивнул Валиулин. — У меня брат в Арзамасе дежурным на станции. Организует теплое место в багажном вагоне.

— А в Москве встретит человек Ипатьева, — добавил я, протягивая запечатанный конверт. — Вот адрес и пароль.

Снарядили его в дорогу. Теплый полушубок, валенки, запас продуктов. В карман сунули мандат за подписью районного начальства. Отдельно выделили деньги на билеты и непредвиденные расходы.

— Если что случится телеграфируйте, — напутствовал Глушков. — На каждой крупной станции докладывать о состоянии груза.

Валиулин аккуратно уложил ящики в сани. Возница, пожилой татарин, укутал их сеном и брезентом.

— Сак бул, энем! (Будь осторожен, братец!) — крикнул вслед Ахметзян.

Глядя, как сани скрываются в морозных сумерках, я мысленно прикидывал сроки. Если все пойдет по плану, через неделю образцы будут у Ипатьева. А там и до доклада Орджоникидзе недалеко.

— Думаете, довезет? — тихо спросил Островский.

— Должен, — я похлопал химика по плечу. — Валиулин у нас человек опытный.

От промысла донесся протяжный гудок. Менялась смена на буровой. Работа продолжалась. А нам оставалось только ждать известий от курьера.

Впрочем, без дела мы не сидели. После случая с отравлением бурильщиков легким сероводородом пришлось срочно пересматривать всю систему безопасности. Я в очередной раз собрал всех руководителей служб в штабной палатке.

— Надо правильно организовать эвакуацию, — начал я, развернув план промысла. — Смотрите, при выбросе газа нужно учитывать направление ветра.

Рихтер начертил схему:

— Предлагаю поставить три больших флюгера. На буровой, возле склада и у жилых палаток. По ним дежурные смогут определять, куда пойдет газовое облако.

— И установить сирены разной тональности, — добавил Лапин. — Один сигнал — надеть противогазы, два — срочная эвакуация.

Зорина развернула записи:

— Нужно оборудовать убежища на случай сильного выброса. Вот здесь и здесь, — она отметила точки на карте. — С запасом кислородных подушек и медикаментов.

— А что с системой определения утечек? — спросил я у Островского.

— Медные пластины уже развешены по всей площадке, — химик показал схему расположения датчиков. — При контакте с сероводородом темнеют за несколько минут. Дежурные проверяют их каждый час.

Я достал чертеж установки предварительной дегазации нефти:

— Нужно начинать очистку сразу после подъема на поверхность. Тогда и концентрация газа в воздухе будет меньше.

Рихтер задумчиво поглаживал бородку:

— Можно сделать закрытую систему сбора. От устья скважины сразу в герметичные емкости, а оттуда на очистку.

Работа закипела. Плотники сколачивали навесы для убежищ, монтажники тянули провода к сиренам, химики устанавливали индикаторные пластины. Зорина проводила учения по эвакуации, засекая время добегания до укрытий.

К вечеру система начала обретать законченный вид. Высокие мачты с флюгерами поблескивали на закатном солнце. Возле каждого поста дежурного появились комплекты противогазов и схемы действий при тревоге.

— Теперь надо приучить людей к дисциплине, — заметил Глушков, проверяя посты. — Чтобы не расслаблялись, даже если долго не будет выбросов.

Я обошел промысел, проверяя готовность всех систем. Установка дегазации нефти уже работала, очищенная жидкость поступала в герметичные резервуары. Индикаторные пластины поблескивали первозданной медью, значит, воздух чист.

Оставалось надеяться, что принятых мер хватит для защиты людей. В будущем я видел куда более совершенные системы безопасности. Но пока приходилось обходиться доступными средствами, компенсируя техническую простоту тщательной организацией.

На буровой снова гудели насосы. Работа продолжалась.

Теперь рабочие чувствовали себя увереннее, зная, что в случае опасности смогут быстро укрыться. А значит, можно было двигаться дальше, к главной цели, к большой нефти.