Черное золото (СИ)

Глава 12 Конец банды

Рихтер в который раз проверял чертежи самодельной печи. Старый инженер знал, что без свежего хлеба работяги долго не протянут. Сухари да галеты не еда для тяжелого труда на морозе.

— Фундамент готов, Александр Карлович, — доложил Кузьмин, отряхивая руки от цемента. — Можно класть печь.

На расчищенной площадке возле складов уже стоял добротный деревянный барак. Двойные стены, засыпанные опилками, надежно держали тепло. Плотники заканчивали настил полов из струганых досок.

— Кирпич привезли? — Рихтер щурился через запотевшие очки.

— Две телеги. Старый, но крепкий. Из заброшенной церкви в Карабаше.

Печь решили делать по старинному русскому образцу, с колосниками для дров внизу и тремя ярусами для выпечки. Чертеж Рихтер срисовал когда-то у знакомого пекаря в Петрограде, да так и возил с собой в папке.

К вечеру печь начала обретать форму. Кузьмин с помощниками аккуратно клали кирпич за кирпичом, промазывая швы особым раствором с добавлением яичных желтков, для крепости.

— А под нужно чугунный, — объяснял Рихтер. — Иначе тепло уходить будет.

Чугунные плиты нашлись на складе, остались от разобранного парового котла. Почистили, подогнали по размеру, уложили ровным слоем.

Труднее оказалось с противнями. Наконец нашли выход. Валиулин приспособил листы кровельного железа, загнув края и укрепив полосами жести.

На третий день пекарня была готова. Беленые стены, ровный деревянный пол, огромная печь в центре. Рядом стол для разделки теста, полки для готового хлеба.

— Теперь главное — пекаря найти, — вздохнул Рихтер, оглядывая творение.

Но и тут повезло. Среди рабочих нашелся Степан Лукич Морозов, в прошлом пекарь из Самары. Пожилой, основательный, он деловито осмотрел печь:

— Добрая получилась. В такой и калачи можно печь, не только хлеб.

Первая проба прошла на рассвете. Рихтер лично проверял температуру в печи, регулировал тягу. Морозов колдовал над тестом, то и дело пробуя его на ощупь.

Когда из печи вытащили первые караваи, запах свежего хлеба разнесся по всему лагерю. У пекарни сразу собралась толпа.

— Раздавать подождем, пусть остынет, — распорядился Морозов. — А то желудки застудят.

Рихтер отломил корочку, попробовал:

— Отличный хлеб получился, Степан Лукич!

— Еще бы не отличный, — проворчал пекарь. — Печь-то знатная. По всем правилам сделана.

К обеду свежий хлеб уже раздавали по всему лагерю. Рабочие, получая теплые ароматные буханки, улыбались:

— Теперь не пропадем! С хлебушком любую работу осилим.

Рихтер, наблюдая за раздачей, довольно поглаживал бородку. Еще одна проблема решена. Теперь надо обеспечить пекарню мукой. Но это уже забота Глушкова и его команды.

Старый охотник Мухаметшин вывел отряд затемно. Десять человек на лыжах, у каждого винтовка и тяжелый заплечный мешок. Позади четверо саней для добычи.

— Волчья стая к деревням подошла, — объяснял он по пути. — Значит, и кабаны рядом. А где кабаны, там и лоси кормятся.

Морозное утро окрасило снег в розовый цвет. Охотники, растянувшись цепочкой, осторожно двигались через ельник. Первым шел Мухаметшин, за ним опытные стрелки Перьев и Беков, дальше молодые охотники из местных.

Первые следы заметили через час. Глубокие отпечатки лосиных копыт вели к замерзшему ручью.

— Здесь кору обдирали, — Мухаметшин показал на ободранную осину. — Свежие следы, не больше часа.

Разделились на три группы. Мухаметшин с двумя помощниками пошел по следу, остальные начали обход с флангов.

Лося увидели в редком осиннике. Огромный бык с тяжелыми рогами кормился корой. Три выстрела прозвучали почти одновременно. Зверь рухнул, даже не успев понять, что произошло.

Но радоваться было рано. Пока разделывали тушу, от края леса донесся протяжный волчий вой.

— Загонщики пришли, — усмехнулся Мухаметшин. — Теперь жди гостей.

И точно, через полчаса услышали треск валежника. Стадо кабанов, потревоженное волками, ломилось через чащу. Охотники едва успели занять позиции за толстыми стволами.

Первый выстрел уложил матерого секача. Но второй кабан, молодой и злой, успел достать клыком молодого охотника Закирова. Парень закричал, падая в снег. Алая кровь окрасила наст.

Мухаметшин, не целясь, всадил пулю в бок кабану. Тот еще пытался развернуться, но вторая пуля Перьева остановила его окончательно.

— В госпиталь его, быстро! — крикнул старый охотник, зажимая рану Закирова. — Глубоко порвал, зараза.

Двое помощников повезли раненого в лагерь. Остальные продолжили охоту. Времени терять нельзя. Впереди маячили голодные недели зимы.

К полудню добыли еще трех кабанов и старую лосиху. Но тут пришла настоящая беда. Волки, окружившие охотников, начали стягивать кольцо.

— К деревьям! — скомандовал Мухаметшин. — Спина к спине!

Серые тени мелькали между стволами. Перьев успел снять вожака, огромного волка с седой мордой. Но остальные только сильнее разъярились.

Молодой Ахметзянов, отбиваясь от прыгнувшего зверя прикладом, не удержал равновесие. Волк успел схватить его за руку, но тут же получил пулю от Бекова.

Перестрелка длилась минут десять. Когда все закончилось, на снегу лежали шесть волков.

Но и среди охотников были раненые. У Ахметзянова глубокие рваные раны на руке, у Перьева разорванная волчьими клыками телогрейка.

— Зато мяса хватит, — проворчал Мухаметшин, перевязывая раненых. — И волчьи шкуры пригодятся.

К вечеру вернулись в лагерь. Четверо саней, груженных добычей. Два лося, пять кабанов, шесть волков. Зорина, осмотрев Закирова и Ахметзянова, покачала головой:

— Жить будут. Но следующий раз поосторожнее надо.

Мухаметшин, сдавая добычу на склад, подвел итог:

— Неделю протянем. А там снова идти придется. Зима длинная, ртов много.

Старый охотник знал, что завтра они снова выйдут на промысел. И снова будут рисковать жизнью, добывая пропитание для товарищей. Такова цена выживания в эту суровую зиму.

Глушков собрал районных активистов в чайной Бугульмы. За столом сидели председатели сельсоветов, учителя, фельдшеры, те, кто пользовался уважением в деревнях.

— Промысел — это будущее края, — говорил он, разливая чай. — Будут дороги, больницы, школы. А банда это будущее убивает.

Молодой учитель из Карабаша, Шарафутдинов, осторожно заметил:

— Люди боятся. Бандиты говорят — придут колхозы, все отберут.

— Никто силой в колхозы не загонит, — твердо ответил Глушков. — Сначала работу дадим, заработок. Вон, сколько народу уже на промысле трудится.

— И правда, — поддержал пожилой фельдшер Нигматуллин. — Мой племянник там работает, доволен. Говорит, и харчи хорошие, и оплата честная.

В разговор вступил председатель из Нижней Солманки:

— А что взамен просите?

— Помощь нужна, — Глушков понизил голос. — Банда где-то прячется. Кто-то ведь знает где.

За столом повисла тишина. Наконец Шарафутдинов произнес:

— Есть такие, кто знает. Но боятся говорить.

— Гарантируем безопасность, — заверил Глушков. — И награду хорошую. Промыслу нужен мир.

К вечеру разговор принес первые плоды. Несколько человек тихонько сообщили важные сведения, где видели бандитов, какими тропами ходят, где припасы прячут.

На следующий день Глушков объехал дальние хутора. В каждом находил нужные слова:

— Нефть — это работа для всех. Артели создадим, извоз организуем. Деньги в край придут.

Постепенно лед недоверия таял. Люди видели, что промысел действительно помогает: работу дает, справедливо платит, продукты покупает.

Через неделю от надежного человека пришла важная весть. Банда скрывается в старых соляных штольнях за Волчьим логом. Глушков немедленно отправил донесение Краснову. Операция могла начинаться.

Но главное, что местные жители поверили. Поверили, что нефтяной промысел несет не разорение, а достаток. И что с бандитами нужно кончать, ради общего будущего.

Я поднялся на заснеженный холм, вглядываясь в бинокль. Старые соляные штольни темнели на склоне, словно слепые глазницы. По данным разведки, банда укрылась именно там. Идеальное место для зимовки.

Прохоров, оправившийся от ранения, развернул карту:

— Три входа в штольни. Основной и два запасных. Вот здесь и здесь, — его палец отмечал точки на схеме.

— Сколько людей у вас? — спросил я.

— Тридцать бойцов. Разделим на три группы. Основной удар и две для блокировки запасных выходов.

Мухаметшин, присев на корточки, изучал следы:

— Свежие. Часа три назад лошадей выводили на водопой.

По нашим данным, в банде оставалось около двадцати человек. После последнего боя у обоза они понесли серьезные потери. Но загнанный зверь особенно опасен.

— Нельзя дать им вырваться, — я еще раз осмотрел местность. — Как стемнеет, начинаем.

К вечеру мороз усилился. Термометр показывал минус тридцать. Но это играло нам на руку. В такой холод бандиты вряд ли ожидали атаки.

Я расположил командный пункт на высотке, откуда просматривались все подходы к штольням.

В девять вечера я подал сигнал. Три группы бесшумно двинулись к намеченным позициям. В морозном воздухе каждый звук разносился далеко, приходилось действовать предельно осторожно.

Первый выстрел прогремел неожиданно. Часовой у входа заметил движение. Пуля ушла в воздух, а через секунду ответный выстрел Мухаметшина успокоил бандита навсегда.

Но тревога уже поднята. Из штолен послышались крики, ржание лошадей. Началась перестрелка.

— Прохоров! Главный вход! — скомандовал я по полевому телефону. — Остальным держать запасные выходы!

Бандиты пытались прорваться сразу в трех местах. У западного выхода завязался ожесточенный бой. Я видел в бинокль, как наши бойцы, прикрываясь скалами, методично прижимали противника к земле.

Перестрелка длилась около часа. Потом из глубины штолен раздался мощный взрыв. Видимо, бандиты подорвали свой склад боеприпасов.

— Берут живьем! — донесся голос Прохорова.

К рассвету все было кончено. Двенадцать бандитов убиты, пятеро взяты в плен. Среди них и сам Черный Есаул — раненый, но живой. Наши потери только двое раненых, к счастью, легко.

В захваченных штольнях нашли богатые трофеи. Оружие, награбленное добро, продовольствие. И что особенно важно — документы, раскрывающие всю сеть пособников банды.

— Хорошо поработали, — сказал я Прохорову, когда тот привел пленных.

Черный Есаул, бывший штабс-капитан царской армии Загорский, угрюмо смотрел исподлобья. Его время закончилось. Наступала новая эпоха — эпоха нефти, промыслов, созидательного труда.

На обратном пути я думал о том, как изменится этот край. Вместо волчьих троп пройдут дороги, вместо бандитских схронов вырастут рабочие поселки. И нефть, большая нефть, которую я сейчас добываю, станет основой этих перемен.

В морозном воздухе разнесся протяжный гудок. Дозорные заметили приближающийся обоз. Я поднялся на наблюдательную вышку. По заснеженной дороге, насколько хватало глаз, растянулась вереница саней. Не меньше тридцати подвод.

Впереди на гнедом жеребце ехал Глушков, за ним конный разъезд охраны. Сани, груженные мешками и ящиками, медленно втягивались в ворота промысла.

— Принимай груз! — зычно крикнул Лапин, выбегая из продовольственного склада.

Возчики, закутанные в тулупы, степенно спешивались. Знакомые лица. Ахмет из Карабаша, Степан из Покровского, братья Зайцевы из Нижней Солманки. Теперь они были не случайными поставщиками, а надежными партнерами промысла.

— Мука первый сорт! — с гордостью объявил бородатый староста. — Сами мололи, для себя берегли.

В санях громоздились мешки с крупой, бочки с солониной, туши кабанов и лосей, связки вяленой рыбы. Богатый груз, первый после установления регулярного снабжения.

Рабочие выстроились живой цепью, передавая мешки на склад. От их дыхания в морозном воздухе поднимались облачка пара.

— Вот это привоз! — восхищенно присвистнул Кузьмин. — На месяц хватит.

Глушков, спешившись, протянул мне пачку бумаг:

— Все по списку, Леонид Иванович. И цены прежние, как договаривались.

Я видел, как радостно переговариваются рабочие, как довольно улыбается Михеич у полевой кухни, как одобрительно кивает Рихтер, проверяя качество продуктов. Первая победа в битве за снабжение промысла стала реальностью.

Возчики уже собирались в обратный путь, им надо успеть засветло. Прохоров отрядил им охрану до самых деревень.

— Через неделю еще придем, — сказал на прощание староста. — Теперь дорога наезженная, дело налажено.

Обоз медленно тронулся в обратный путь. А на промысле еще долго разгружали и пересчитывали привезенное богатство. Большой обоз стал символом перемен. Теперь мы могли работать спокойно, не опасаясь голода.

На следующий день я заглянул проверить, как налажено снабжение.

Обход я начал с так называемой диспетчерской, недавно оборудованной палатки рядом со штабом. Внутри непривычно чисто и аккуратно. Вдоль стен длинные столы с журналами учета, на стене огромная карта района с нанесенными маршрутами обозов.

Лапин, склонившись над картой, отмечал движение транспорта:

— Вот здесь первый обоз, уже прошел Карабаш. Второй выходит из Нижней Солманки. А этот, — он показал красную стрелку, — возвращается порожняком.

На отдельном щите висел график движения, расписанный по дням и часам. Рядом таблица с указанием, какая деревня в какой день отправляет груз.

— А это что? — я указал на черные флажки вдоль дорог.

— Пункты обогрева. Через каждые десять верст избы поставили. Там и лошадей покормить можно, и людям отдохнуть.

От диспетчерской я поехал к опорным пунктам. Вместе с Глушковым в качестве проводника.

Первый, в Карабаше, уже работал вовсю. В большом пятистенном доме оборудовали склад и контору. Местный активист Шарафутдинов показывал записи:

— Каждый день принимаем. Кто мешок муки, кто сало. Записываем, выдаем квитанции.

В теплой пристройке отдыхали возчики, во дворе под навесом кормились лошади. Все организовано просто, но надежно.

Дальше я отправился к складам промысла. Рихтер лично руководил переоборудованием старого барака:

— Вот тут сухой склад. Мука, крупы. Здесь холодное помещение для мяса. А там, — он показал на пристройку, — весовая.

Новые весы, доставленные из Бугульмы, поблескивали начищенной медью. Рядом конторка кладовщика с толстыми амбарными книгами.

В соседнем помещении шла приемка товара. Глушков торговался с поставщиками:

— За муку даем гвозди, как договаривались. А за мясо — керосин и соль.

Крестьяне степенно кивали, пересчитывая товар. Никакой суеты, все чинно и основательно.

Последним пунктом проверил новый продовольственный склад. Кузьмин с плотниками заканчивали обшивку стен:

— Двойная обрешетка, между досками войлок. Не промерзнет.

Внутри ровными штабелями лежали мешки, бочки, ящики. Все подписано, разложено по сортам. На стене график поступления и выдачи. Теперь никакой неразберихи.

Вернувшись в штаб, я просмотрел документы. Ведомости прихода-расхода, накладные, путевые листы, вся система работала как часы. Каждый знал свое дело, каждый понимал свою ответственность.

Глушков, заглянув с очередным отчетом, довольно заметил:

— Теперь не пропадем, Леонид Иванович. Наладили дело.

Я кивнул. Система действительно получилась надежная. Теперь можно спокойно заниматься главным, добычей нефти.

За окном скрипели полозья очередного обоза. Глушков добавил:

— Кстати, Архонтову и его ребятам очередная премия полагается. Еще один набег спрофилактировали.

Я откинулся на спинку стула.

— Конечно, оплата как обычно. В пятикратном размере оклада. Только я хочу знать подробности.

Глушков усмехнулся.

— Вам следует как-нибудь сходить вместе с ними. Очень интересно.

В закусочной Хайруллина было накурено и шумно. Трое приезжих, двое в потертых полушубках, третий в драной кавалерийской шинели, сидели в дальнем углу за бутылкой мутного самогона.

— Обоз пойдет через три дня, — вполголоса говорил шинельный, нервно оглядываясь. — Большой, груженый. Охрана после той заварухи расслабилась.

За соседним столом сутулый мужичок в залатанном армяке неторопливо хлебал щи. На него никто не обращал внимания. Таких много ходило по чайным.

— А на промысле что? — спросил один из полушубков, наливая очередную.

— Там теперь не подойти, — махнул рукой шинельный. — Но если отвлечь охрану нападением на обоз, можно попробовать.

Они продолжали шептаться. Мужичок в армяке так же неторопливо допил щи, вытер ложку о рукав и вышел. На морозной улице коротко свистнул.

Когда трое вышли из закусочной, в темном переулке их ждали. Шестеро крепких парней в штатском молча и деловито провели «воспитательную беседу». Особенно усердствовали с шинельным. Он ведь самый разговорчивый. Сразу видно, что лидер группы.

— Чтоб духу вашего здесь не было, — негромко произнес старший. — И корешам передайте, промысел не трогать.

Около полуночи, приехав на промысел, в караулке, сутулый мужичок, стряхивая снег с армяка, докладывал Глушкову:

— Все исполнено, Николай Петрович. Больше эти не сунутся.

— Молодец, Архонтыч, — кивнул Глушков. — За прошлый месяц уже третью банду так отваживаем.

Архонтов, в прошлом опытный разведчик, а ныне негласный сотрудник охраны, только усмехнулся:

— Работа такая. Лучше в переулке втихую объяснить, чем потом в степи стреляться.

За окном караулки мела поземка. Где-то на дальних постах перекликались дозорные. Промысел жил и работал под надежной защитой, и явной, и тайной.