Черное золото (СИ)

Глава 18 Битва за инфраструктуру

Я еще не видел Глушкова таким растерянным:

— Леонид Иванович! На дальнем складе беда. Медведь-шатун пробрался!

Я мгновенно поднялся из-за стола:

— Люди целы?

— Сторож успел убежать. Но зверь уже внутри, продукты портит.

Дальний склад мы специально построили в полуверсте от промысла, подальше от ядовитых испарений сероводорода. Теперь эта предосторожность могла нам дорого обойтись.

— Берите карабины, — распорядился я. — И позовите Ахметзянова, он раньше охотником работал.

По пути к складу, пробираясь по глубокому снегу, я прикидывал масштабы бедствия. В складе хранились основные запасы продовольствия — мука, крупы, соленая рыба. Без них в зимней глуши придется туго.

Подойдя ближе, мы увидели проломленные доски ворот. Изнутри доносилось утробное рычание. Луч фонаря выхватил из темноты разорванные мешки, рассыпанную муку, опрокинутые бочки.

Ахметзянов, коренастый татарин в овчинном тулупе, опытным глазом оценил ситуацию:

— Матерый шатун, товарищ начальник. Наверное, раненый, раз зимой поднялся. Такие особо опасны.

— Что предлагаешь?

— Ждать нельзя. Уйдет или еще больше продуктов попортит. Надо выманивать.

Глушков нервно передернул затвор карабина:

— А если бросится?

— Не бросится, если грамотно обложим, — спокойно ответил Ахметзянов. — Дайте мне двух человек, обойдем с другой стороны.

Мы разделились. Глушков с двумя охранниками встали у входа, я с Ахметзяновым и еще двумя рабочими начали заходить сбоку. Позади осталось несколько человек с факелами, чтобы отрезать путь к лесу.

Внезапно в складе раздался страшный грохот. Видимо, зверь опрокинул штабель бочек. Следом донесся яростный рык.

— Готовьсь! — негромко скомандовал Ахметзянов. — Сейчас пойдет…

В проломленных воротах показалась огромная темная туша. Медведь застыл на пороге, щуря глаза от света фонарей. По морде стекала смешанная с мукой грязь от разорванных мешков.

— Не стрелять без команды, — предупредил я. — Только по моему сигналу.

Зверь поднялся на задние лапы, заревел, обдав морозный воздух облаком пара. В свете фонарей он казался особенно огромным.

— Хромает на правую заднюю, — шепнул Ахметзянов. — Точно раненый. Опасный, озлобленный…

Медведь опустился на четыре лапы, мотая головой. Похоже, яркий свет и крики людей сбивали его с толку. Вдруг он рванулся вперед, прямо на цепочку людей.

— Огонь! — крикнул я.

Грянуло несколько выстрелов. Зверь, уже взявший разгон, по инерции пробежал еще несколько шагов и рухнул в снег. Могучее тело еще подергивалось, когда Ахметзянов подошел и выпустил последний, контрольный патрон.

— Все, — выдохнул он. — Отмучился бедолага.

Глушков опустил дымящийся карабин:

— Пришлось стрелять. Такого нельзя было отпускать, еще вернулся бы.

— Правильно сделали, — кивнул я. — Шкуру снимите, пригодится. А тушу отвезти в дальний овраг, чтобы других зверей не приманивала.

Оглядев разгромленный склад, я прикинул объем работы. Предстояло не только спасать уцелевшие продукты, но и серьезно укреплять стены. Мало ли какие еще незваные гости пожалуют на запах человеческого жилья.

— Глушков, — позвал я. — Организуйте ночное патрулирование вокруг промысла. И посты усильте. Чую, этот медведь не последний, слишком уж тревожим мы лесной покой нашими работами.

Возвращаясь на промысел по глубокому снегу, я размышлял, сколько еще испытаний готовит нам эта суровая земля? Но пути назад нет. Мы должны взять эту нефть, чего бы это ни стоило.

Вернувшись на промысел, я собрал техническое руководство, чтобы наконец решить главную проблему — высокое пластовое давление.

На столе в штабной палатке лежали графики замеров. За последнее время рост давления замедлился, но все равно превышал все мыслимые нормы.

— Что скажете, Александр Карлович? — обратился я к Рихтеру.

Старый инженер устало потер воспаленные от бессоницы глаза:

— Обычные методы здесь не помогут, Леонид Иванович. Такого давления я за всю практику не встречал.

Кудряшов развернул карту пластов:

— Смотрите, мы словно вскрыли гигантский подземный котел. Давление распределяется неравномерно, но везде превышает расчетные значения.

Я склонился над картой. Опыт из будущего подсказывал, что пока что с подобным напором мы не справимся, техника не позволит. Но можно найти способ его контролировать.

— А если пробурить серию разгрузочных скважин? — предложил я. — Небольшого диаметра, по кругу от основных.

— Для сброса давления? — оживился Рихтер. — Интересная мысль…

— Именно. И не просто сброса, — я начал чертить схему. — Смотрите: располагаем их так, чтобы перехватывать основной напор. Своего рода предохранительные клапаны.

Валиулин, молчавший до этого, подался вперед:

— А если направить этот сброс в специальные коллекторы? Получим дополнительную добычу без затрат на насосы.

— Верно мыслишь, — одобрил я. — Высокое давление против нас, пусть работает на нас.

Рихтер быстро делал расчеты:

— При правильном расположении разгрузочных скважин можем снизить общее давление процентов на тридцать. Этого хватит для безопасной работы.

— Но главное, мы сможем изменить схему разработки, — добавил я. — Новые скважины будем бурить только после детальной разведки. Искать участки с нормальным давлением.

— А как определять? — спросил Кудряшов.

— Через систему опережающих замеров. Теперь у нас есть приборы, — я показал на самописцы конструкции Рихтера. — Увидим опасную зону, сразу обойдем стороной.

Островский поднял руку:

— У меня еще предложение по буровому раствору. Можно добавить специальные присадки для гашения пиковых выбросов.

Я кивнул и ткнул в него пальцем.

— Кстати, а что на это скажет Ипатьев? Давайте спросим его мнение?

Химик обрадовался и тут же побежал готовить телеграмму для академика.

К вечеру план был готов. Мы не могли победить подземную стихию, но научились ее контролировать. Как опытный укротитель, который не пытается сломить волю дикого зверя, а направляет его силу в нужное русло.

— Значит так, — подвел я итог. — Валиулин, готовьте площадки под разгрузочные скважины. Кудряшов, проведите полную разведку территории. Рихтер, за вами усиление защиты на действующих скважинах.

— А если все-таки прорвет? — спросил Глушков.

— На этот случай у нас теперь есть система раннего оповещения и четкий план действий, — ответил я. — Прежде всего, не надо пытаться остановить стихию, а быть готовым ею управлять.

Когда все разошлись, я еще раз просмотрел схему. Мы нашли единственно возможное решение в нынешних условиях. Пусть не самое элегантное, зато реализуемое.

А остальное придет со временем. Развитие техники, новые методы, более совершенное оборудование.

А пока нам предстояло научиться работать в существующих условиях, находя компромисс между желаемым и возможным.

Кстати, уже через день пришла телеграмма из Ленинграда. Ипатьев, которому мы отправили срочный запрос и образцы, отвечал развернуто, на трех листах:

«ИЗУЧИЛ ВАШИ ДАННЫЕ ТЧК СИТУАЦИЯ СЛОЖНАЯ НО РЕШАЕМАЯ ТЧК ПРЕДЛАГАЮ ИСПОЛЬЗОВАТЬ МЕТОД СТУПЕНЧАТОГО СНИЖЕНИЯ ДАВЛЕНИЯ ТЧК СХЕМА ПРИЛАГАЕТСЯ ТЧК».

Я развернул приложенные схемы. Профессор предложил оригинальное решение.

С помощью специальных химических составов создавать в пласте зоны с разной проницаемостью, постепенно отводя избыточное давление в нужном направлении. Я внимательно изучал рекомендации Ипатьева, отмечая свойственную академику скрупулезность в деталях.

«…для создания барьерных зон в пласте предлагаю использовать закачку водного раствора силиката натрия (жидкого стекла) с добавлением хлористого кальция, — писал профессор. — При взаимодействии образуется нерастворимый силикат кальция, создающий плотную, но проницаемую для нефти перегородку. Если регулировать концентрацию и скорость закачки, можно добиться различной степени проницаемости в разных зонах».

Я показал эти выкладки Островскому.

— Смотрите, Гавриил Лукич, ваш шеф предлагает использовать эффект гелеобразования. При нашем высоком пластовом давлении такая технология может сработать даже лучше, чем в лабораторных условиях.

Островский внимательно изучал формулы:

— Гениально! В сочетании с цементным раствором это даст ступенчатое снижение напора. И что особенно важно, все компоненты доступны. Жидкое стекло производят в Казани, хлористый кальций можно получить из известняка…

В другой части письма Ипатьев рекомендовал использовать модифицированную глинистую суспензию с добавлением квасцов и бихромата калия.

— Это уже нечто совершенно новое, — заметил Островский. — Такая смесь при контакте с пластовыми водами образует прочные коллоидные структуры, работающие как фильтры с регулируемой проницаемостью.

Рихтер, изучавший химические выкладки, поднял голову:

— А если совместить эти составы с механическими заглушками из металлической стружки и щебня разного фракционного состава? Получим многослойную систему барьеров.

— Именно об этом и пишет Владимир Николаевич, — кивнул я на последние страницы письма. — Предлагает создать ступенчатую систему давления: сначала грубая механическая фильтрация через щебень и металлическую стружку, затем химические барьеры из силикатов, и наконец, тонкая регулировка коллоидными растворами.

Особенно меня заинтересовала идея использования отходов местного железоделательного производства как компонента для химической реакции:

«…ржавая железная стружка при контакте с кислой средой высокосернистой нефти образует сульфид железа, который, в свою очередь, работает как естественный катализатор дальнейших реакций, — писал Ипатьев. — Фактически, создается саморегулирующаяся система, которая тем активнее работает, чем выше давление…»

Рихтер, заглянувший в схемы через мое плечо, присвистнул:

— Гениально просто! Фактически создаем в пласте систему естественных перегородок.

— И главное, все компоненты доступны, — добавил Островский. — Я как раз экспериментировал с похожими составами.

В следующей телеграмме Ипатьев обещал прислать Островскому подробные инструкции и образцы катализаторов.

— Вот это уже серьезная поддержка, — удовлетворенно заметил я. — С таким научным сопровождением мы обязательно справимся с пластовым давлением.

Утро выдалось морозным. Хрупкая ледяная корка покрывала снег, искрясь в лучах восходящего солнца. Над промыслом висело облако пара от работающих механизмов — причудливое сочетание природной стихии и человеческого упорства.

После частичного решения проблем с пластовым давлением у меня наконец появилось немного времени для себя. Хотелось переосмыслить проделанный путь, наметить новые горизонты. Да и просто отдохнуть, насколько это возможно в диких условиях нефтяной целины.

В углу штабной палатки на грубо сколоченном столе стоял граммофон — подарок от Орджоникидзе после успешной демонстрации результатов комиссии. Пластинка с танго «Утомленное солнце» крутилась, наполняя тесное пространство мелодичными звуками далекого, почти забытого мира.

Я в очередной раз просматривал бумаги с рекомендациями Ипатьева, когда полог палатки распахнулся, впустив облако морозного воздуха. На пороге стояла Зорина.

— Леонид Иванович, разрешите? У меня отчет по медпункту.

Мария Сергеевна изменилась за эти месяцы. Суровые условия закалили ее, но не лишили особого женского очарования. Даже в простой телогрейке и с туго затянутыми в пучок волосами она выглядела удивительно привлекательной.

— Проходите, Мария Сергеевна. Вы как раз вовремя. Я только закончил с документами.

Она быстро прошла внутрь, стянула заиндевевшие рукавицы, потерла покрасневшие от мороза руки.

— Какая чудесная музыка, — заметила она, прислушиваясь к мелодии. — Здесь, среди болот и снегов, звучит почти нереально.

— Как напоминание о другом мире? — улыбнулся я, забирая из ее рук папку с отчетом.

— Именно, — она помедлила, глядя на граммофон. — Иногда кажется, что этот промысел — единственная реальность, а все остальное просто приснилось.

Я отложил папку и внимательно посмотрел на нее:

— Устали, Мария Сергеевна?

Она пожала плечами:

— Как и все. Но работа держит в тонусе. За последнюю неделю только три обморожения, и то легкие. Люди наконец-то научились беречься.

За этими деловыми фразами скрывалось то, о чем мы никогда не говорили напрямую. Особая связь, возникшая между нами за месяцы совместной работы, борьбы с трудностями, экстремальных ситуаций.

— Присядьте, — предложил я, указывая на единственное кресло — потертое, с продавленным сиденьем, но все же настоящее кресло, привезенное Глушковым из Бугульмы. — Чаю?

— С удовольствием, — Зорина опустилась в кресло, позволив себе момент слабости. Прикрыла глаза и откинула голову.

Я налил чай из закопченного чайника в два граненых стакана, добавил в ее стакан обломок рафинада. Маленькая роскошь, которую мы оба ценили. Протянул ей чай и задержал руку, когда наши пальцы соприкоснулись.

— Мария Сергеевна… Маша, — сказал я тихо. — Вы понимаете, что без вас этот промысел не выжил бы?

Она подняла глаза — серо-зеленые, с золотистыми крапинками — и слабо улыбнулась:

— Вы преувеличиваете, Леонид Иванович. Я всего лишь латаю раны, а настоящую битву ведете вы.

— Не принижайте свою роль. Раны бывают не только телесные.

Мелодия танго закончилась, иголка зашуршала по пластинке. Я поднялся, чтобы перевернуть ее, но она остановила меня жестом:

— Оставьте. Тишина тоже хороша.

В наступившем молчании слышалось только потрескивание раскаленной докрасна печки-буржуйки да отдаленный гул работающей буровой.

— Через полчаса совещание по инфраструктуре, — сказал я, садясь напротив. — Мне нужно ваше мнение о расположении постоянного медпункта в будущем поселке.

— У меня уже готовы соображения, — она потянулась к папке, но я мягко перехватил ее руку.

— Маша, давайте сначала просто посидим. Хотя бы пять минут. Без отчетов, цифр и проблем.

Она не отняла руки, а после секундного колебания чуть крепче сжала мою ладонь.

— Знаете, я часто думаю… — начала она, глядя на язычки пламени, пробивающиеся через щели буржуйки. — Если бы мне три года назад сказали, что буду работать в таежной глуши, среди болот и нефтяных фонтанов, я бы не поверила. А теперь… теперь не представляю себя в другом месте.

— Несмотря на все трудности?

— Может быть, именно благодаря им, — она улыбнулась, и морщинки в уголках глаз придали ее лицу особенное очарование. — Здесь все настоящее. И люди, и чувства.

Эти слова повисли между нами, наполненные невысказанным смыслом. Я осторожно поднес ее руку к губам, ожидая, что она отстранится. Но Маша лишь чуть наклонила голову, и легкий румянец тронул ее щеки.

— Леонид Иванович…

— Просто Леонид. Или Леня. По крайней мере, когда мы одни.

Она кивнула, словно соглашаясь с чем-то давно решенным:

— Леня, — это прозвучало удивительно естественно. — Я давно хотела сказать… После того случая с отравлением сероводородом, когда вы вынесли Валиулина из загазованной зоны, рискуя собственной жизнью…

— Я поступил так, как поступил бы любой из нас, — перебил я.

— Нет, — она покачала головой. — Не любой смог бы. И дело не только в этом. Я наблюдаю за вами с самого начала экспедиции. Вы… другой. Не такой, как все.

В ее глазах читалось понимание, глубже которого я не ожидал. На мгновение меня охватил странный страх, а что если она действительно догадывается о моем происхождении, о путешествии через время? Но нет, это невозможно.

— Маша, — я притянул ее чуть ближе. — В этой глуши, среди нефтяных вышек и болот, вы для меня стали светом. Тем, что придает смысл всей этой борьбе.

Зорина ничего не ответила, лишь крепче сжала мою руку. За брезентовыми стенами палатки послышались голоса. Промысел просыпался, готовясь к очередному дню борьбы со стихией.

— Скоро придут остальные, — тихо произнесла она, но не сделала попытки отстраниться.

— Знаю, — я бережно коснулся ее щеки. — Но мы еще вернемся к этому разговору.

— Обязательно, — улыбнулась она, и в этой улыбке читалось обещание.

Когда мы наконец расцепили руки, в палатку уже входили первые участники совещания. Зорина преобразилась мгновенно. Снова стала доктором Зориной, собранной и деловой. Но что-то изменилось необратимо, словно между нами протянулась невидимая, но прочная нить.

Рихтер, заметив мое приподнятое настроение, удивленно приподнял брови, но промолчал.

Через несколько минут палатка заполнилась людьми. Пришли Кудряшов с потрепанным планшетом геологических карт, Валиулин в промасленной телогрейке, Островский с неизменным блокнотом, заполненным узорами и формулами, Глушков с папкой отчетов. Последним появился Лапин, заведующий снабжением, с толстой амбарной книгой под мышкой.

— Товарищи, — начал я, когда все расселись вокруг карты промысла, расстеленной на столе. — Мы частично решили проблему с пластовым давлением, получили подтверждение масштабов месторождения. Теперь пора заняться инфраструктурой. Без нее все наши достижения обесценятся.

Лица собравшихся стали серьезными. Каждый понимал: впереди новый этап борьбы, не менее сложный, чем предыдущий.

— У нас нет постоянного жилья, нет надежных путей доставки нефти, не хватает хранилищ, — продолжил я, обводя взглядом присутствующих. — Пора превращать временный лагерь в настоящий промышленный комплекс. И у меня есть план.

Я развернул чертежи, подготовленные за бессонную ночь. На них контурами обозначались будущие сооружения — поселок, нефтепровод, узкоколейка, нефтехранилища.

— Это… амбициозно, — нарушил молчание Кудряшов, разглядывая схемы.

— Именно, — кивнул я. — И потому требует слаженной работы всех подразделений. Предлагаю обсудить каждое направление по отдельности и распределить ответственность.

Зорина, сидевшая напротив, поймала мой взгляд и едва заметно кивнула. В ее глазах читалась поддержка и нечто большее. Понимание, что мы строим не просто промысел, а новую жизнь.

Началось обсуждение, которому предстояло определить будущее нашего маленького нефтяного островка в море таежных болот.