Черное золото (СИ)

Глава 3 Через два края

Серое октябрьское утро медленно занималось над Арзамасом. Ночная буря утихла, оставив после себя хмурое небо и пронизывающий ветер. Термометр за окном вокзала показывал плюс три градуса, погода наконец смилостивилась над нами.

Я стоял на перроне, наблюдая за последними приготовлениями. Рихтер, как всегда педантичный, в потертом кожаном пальто, методично проверял каждое крепление на платформах. Его седые волосы трепал утренний ветер, но движения оставались точными и уверенными.

— Как оборудование, Александр Карлович? — окликнул я его.

— После ночного ремонта держится отлично, — Рихтер постучал по одному из тросов. — Местные мастера хорошо поработали. Такие крепления и новую бурю выдержат.

Вдоль состава сновали рабочие, подтягивая последние болты, проверяя натяжение тросов. От паровоза доносилось шипение пара. Машинист разводил котлы перед отправлением.

Островский в лаборатории заканчивал калибровку приборов. Через окно вагона доносился его негромкий голос:

— Надо же, термометр Бекмана почти не пострадал. А вот с ареометрами придется повозиться…

Лапин громыхал в хвосте состава, пересчитывая ящики с новым продовольствием:

— Так, мука, крупы, сухари… Теперь не пропадем!

Начальник станции, Глебов Антон Макарович, пожилой железнодорожник с седыми усами, подошел ко мне с путевым листом:

— Путь до Алатыря расчищен. Телеграфировали, что местами еще лежат поваленные деревья, но бригады работают.

— Сколько до Алатыря по времени? — спросил я, рассматривая карту.

— При хорошем раскладе часов десять. Но там Мордовские леса, местность дикая. Будьте осторожны. волки в эту пору голодные.

Я кивнул. Придется усилить охрану платформ на стоянках.

Паровоз дал первый свисток. Пора отправляться. Я еще раз окинул взглядом состав. Двенадцать вагонов и платформ с нашим драгоценным грузом. От этого оборудования зависел успех всей экспедиции.

— По местам! — скомандовал я.

Рабочие потянулись к теплушкам. Рихтер сделал последние пометки в блокноте. Островский закрыл окно лаборатории.

Второй свисток прорезал утренний воздух. Колеса медленно завертелись, увозя нас прочь от гостеприимного Арзамаса. Впереди лежал самый сложный участок пути. Через два края к месту, где, я точно знал, нас ждала большая нефть.

Вскоре я уже привычно сидел в купе. Выпил чаю, посмотрел в окно. Мы отошли от Арзамаса.

Через пару часов местность изменилась. Мордовские леса изрезали многочисленные спуски и подъемы.

Состав с трудом преодолевал затяжной подъем. Паровоз натужно гудел, колеса проскальзывали на влажных рельсах.

По обеим сторонам насыпи темнели бесконечные угрюмые ели вперемешку с осенними березами. Желтая листва медленно кружилась в порывах ветра.

— Тяжело идем, — заметил Рихтер, заглядывая в мое купе. — На подъемах состав еле тянет.

Я развернул схему пути:

— До Алатыря еще три больших подъема. Справимся?

— Должны. Но беспокоит другое. Местами на путях лежит мокрая листва. Колеса буксуют.

Словно в подтверждение его слов, паровоз издал протяжный гудок. Машинист предупреждал о сложном участке. Впереди виднелся крутой поворот, рельсы поблескивали от влаги.

В дверь постучал Кудряшов:

— Леонид Иванович, там впереди люди на путях машут.

Выглянув в окно, я увидел группу лесорубов. Их телеги с бревнами стояли неподалеку от насыпи. Пришлось дать сигнал машинисту остановиться.

— Здорово, товарищи железнодорожные! — крикнул старший лесоруб, широкоплечий бородач в потертом полушубке. — Далеко путь держите?

— До Алатыря, — ответил я, спрыгивая на насыпь.

— Тогда слушайте внимательно. За Большим оврагом пути местами забиты мокрой листвой, скользко там. А еще волки в этом году лютые, стаями ходят. Вчера на делянке двух лошадей задрали.

Рихтер поморщился:

— С листвой понятно, прометем. А вот насчет волков… У нас открытые платформы с оборудованием.

— До Алатыря засветло дойдете? — спросил лесоруб.

— Должны успеть, — кивнул я. — Часа четыре ходу осталось.

— Ну и правильно. В городе переночуете, а в лесу сейчас опасно.

Поблагодарив за предупреждение, мы двинулись дальше. Лапин организовал бригаду для расчистки путей. На крутых поворотах рабочие сбрасывали с рельсов мокрую листву.

К вечеру вдали показались дымки Алатыря. Последний подъем дался особенно тяжело.

Паровоз дважды останавливался, не в силах преодолеть скользкий участок. Пришлось подсыпать песок под колеса, вручную расчищать пути.

Но мы справились. Когда состав наконец втянулся на станционные пути Алатыря, за окнами уже сгущались сумерки.

Где-то вдалеке, в темнеющем лесу, тоскливо завыл волк. Я невольно порадовался, что мы успели добраться до города засветло.

На станции Алатырь нас встретил сырой и хмурый вечер. Тусклые фонари освещали пустынный перрон, ветер гонял опавшие листья между путями.

— Придется заночевать здесь, — сказал я Рихтеру. — Проверьте еще раз все крепления.

Начальник станции, молодой, но уже поседевший Трофимов, выделил нам два запасных пути:

— Охрану усилю. После того случая с бандитами на прошлой неделе мы настороже.

Всю ночь вокруг состава ходили усиленные патрули. Двое станционных охранников и наши рабочие. Я несколько раз просыпался от их мерных шагов под окнами вагона.

Утром, едва рассвело, мы двинулись дальше. За Алатырем начинались чувашские земли. Холмистые поля, перелески, аккуратные деревеньки с резными наличниками. На переездах собирались местные жители, с любопытством разглядывая наш необычный состав.

На одном из полустанков возникла неожиданная проблема. Толпа крестьян преградила путь, размахивая вилами:

— Не пустим! Земли портите! Скотина пугается от ваших машин!

Пришлось остановиться. Я вышел к людям:

— Товарищи, мы геологическую экспедицию везем. Нефть будем искать. Для страны стараемся.

— Какая нефть? — выкрикнул кто-то. — У нас тут отродясь никакой нефти не было!

Ситуацию неожиданно спас местный учитель, Петр Яковлевич Хузангай. Он быстро перевел мои объяснения на чувашский, добавив от себя несколько веских аргументов. Толпа начала расходиться.

Но только мы тронулись дальше, как новая беда. В паровозе кончилась вода. Ближайшая водокачка, по словам машиниста, находилась в двадцати километрах.

— Без воды не дойдем, — мрачно констатировал он, разглядывая почти пустой тендер.

И тут снова помогли местные жители. Тот же учитель организовал крестьян из ближайшей деревни. Они привезли на телегах бочки с водой, помогли заправить паровоз.

— Только привезите нам потом книги про нефть, — попросил Хузангай. — Детям в школе рассказывать буду.

Я записал его адрес, твердо решив выполнить просьбу. Такая бескорыстная помощь дорогого стоила.

К вечеру на горизонте показался Канаш, крупный железнодорожный узел. Там нам предстояла серьезная техническая остановка перед рывком к Казани.

Паровоз дал протяжный гудок, возвещая о прибытии. В голове проносились события дня. Утренняя стычка с крестьянами, проблемы с водой, неожиданная помощь местных жителей. Я понимал: без поддержки простых людей наша экспедиция вряд ли доберется до цели.

После короткой остановки в Канаше наш состав двинулся к Волге. Пейзаж за окном постепенно менялся. Появились широкие поля, холмы становились все положе. Воздух наполнился речной свежестью.

— Волгу чувствуете? — Рихтер заглянул в мое купе. — До моста часа полтора ходу.

Я кивнул, разглядывая схему моста. Романовский мост через Волгу, построенный еще до революции, считался одним из самых сложных участков на нашем пути. Две с половиной версты над водой, да еще при сильном осеннем ветре.

Внезапно в купе постучался встревоженный Лапин:

— Беда, Леонид Иванович! На последней платформе брезент рвется. Ветер с реки такой, что крепления не выдерживают.

Пришлось остановить состав. Под порывами волжского ветра мы карабкались по платформам, наспех закрепляя сорванный брезент. Рихтер командовал работой:

— Двойную страховку на углы! И веревки крест-накрест!

Вдали уже виднелись ажурные фермы моста. Темно-серая лента Волги уходила к горизонту. На берегу суетились путевые обходчики, проверяя состояние рельсов.

— Как там на мосту? — крикнул я старшему обходчику.

— Ветер сильный, товарищ начальник! Идти можно, но медленно. И чтоб вагоны не раскачивало!

Паровоз дал протяжный гудок, извещая о начале переправы. Состав медленно пополз на мост. Под нами бурлила свинцовая октябрьская Волга. Ветер усилился, швыряя в лицо холодные брызги.

На середине моста случилось то, чего я опасался больше всего. Сильный порыв ветра ударил в борт состава. Вагоны качнуло. С платформ донесся тревожный скрип металла.

— Держите скорость! — крикнул я в переговорную трубу машинисту. — Главное не останавливаться!

Рихтер, вцепившись в поручни, пробирался вдоль состава, проверяя крепления. Его седые волосы развевались на ветру, лицо запотело от влаги, но движения оставались четкими и уверенными.

Мост, казалось, тянулся бесконечно. Каждая минута превращалась в вечность. Но вот наконец показался противоположный берег. Еще немного, и состав втянулся на твердую землю.

— Проверить груз! — скомандовал я, как только мы остановились на подходе к Казани.

К счастью, все обошлось благополучно. Только один трос лопнул на последней платформе, но запасные крепления выдержали.

Впереди показались пригороды Казани. Старинные минареты мечетей перемежались с заводскими трубами, на путях суетились маневровые паровозы. Город встречал нас промозглым осенним вечером.

— Большая техническая остановка, — сказал я Рихтеру. — Проверяем все до последнего болта.

В Казани нам предстояло пробыть сутки. Последняя передышка перед финальным броском к месту будущего месторождения.

Казанский вокзал встретил нас деловой суетой. Маневровые паровозы растаскивали составы, грузчики катили тележки с товаром, из громкоговорителя неслись объявления на русском и татарском языках.

Не успел наш состав остановиться, как дежурный по станции протянул мне пачку телеграмм:

— Вас ждали, товарищ Краснов. Вот, накопилось за три дня.

В станционной конторе, под мерное тиканье стенных часов, я просматривал московские новости. Орджоникидзе утвердил дополнительное финансирование. Бауман интересовался сроками. Величковский сообщал об успешных испытаниях нового катализатора.

За окном Рихтер командовал ремонтными работами. Казанские мастера помогали перебирать ходовую часть паровоза, меняли износившиеся детали на платформах.

— Леонид Иванович! — в дверь заглянул Лапин. — Там Глушков приехал, с московским поездом.

Николай Петрович Глушков, мой старый знакомый и по совместительству коллега Мышкина, выглядел усталым после дороги, но глаза блестели:

— Новости есть, важные. Только узнал с заседания коллегии.

Он достал из потертого портфеля бумаги:

— Ваш проект одобрили. Полное обеспечение, режим особой секретности. Но и требования соответствующие. Через месяц минимум нужны первые результаты.

— Успеем, — кивнул я. — Что еще?

— А еще… — Глушков понизил голос. — За вами следят. Студенцов своих людей подключил. Будьте осторожны.

В дверь постучали. На пороге появилась молодая женщина в военной форме:

— Товарищ Краснов? Военврач третьего ранга Зорина. Направлена в вашу экспедицию приказом санитарного управления.

Я с удивлением разглядывал нового врача. Тонкое интеллигентное лицо, короткая стрижка, внимательные серые глаза. Совсем молодая, но держится уверенно.

— Мария Сергеевна, — представилась она. — Два года работала в геологических партиях. Опыт полевой медицины имеется.

— Располагайтесь в штабном вагоне, — кивнул я. — Завтра утром отправляемся.

Глушков проводил ее задумчивым взглядом:

— Толковый врач. И характер есть. В прошлом году целую геологическую партию от тифа спасла.

Остаток дня прошел в хлопотах. Я встречался с местным начальством, получал последние метеосводки, проверял готовность состава. Рихтер доложил, что все системы в порядке:

— Можем выходить хоть сейчас. Паровоз перебрали, платформы укрепили.

Вечером в штабном вагоне собрался весь командный состав экспедиции. Над картами склонились Рихтер, Лапин, Кудряшов. Островский раскладывал какие-то схемы. Зорина изучала список медикаментов. Глушков в углу пыхтел папиросой.

— До места около трехсот верст, — я обвел карандашом конечную точку маршрута. — Самый сложный участок. Дорога неважная, места глухие.

— Справимся, — уверенно произнес Лапин. — Не такое проходили.

За окном догорал осенний день. В сумерках по путям сновали станционные рабочие, перекликались маневровые паровозы. Завтра нам предстоял финальный бросок к месту, где, я точно знал, нас ждало большое открытие.

Утро началось с обхода состава. Я проверял каждую мелочь, от крепления станков до запасов продовольствия. В голове крутились слова Глушкова о слежке. Нельзя допустить ни единой ошибки.

У вагона-лаборатории столкнулся с Зориной. Она как раз осматривала помещение, выделенное под медпункт.

— Тесновато, — заметила она сухо. — И освещение никуда не годится. Как тут операцию делать в случае чего?

— А вы собираетесь оперировать в пути? — я невольно усмехнулся.

Она вскинула на меня серые глаза, в которых мелькнуло что-то похожее на возмущение:

— Не вижу ничего смешного, товарищ начальник. На буровой всякое случается. Вот в прошлом году в Уренгойской партии…

— Хорошо-хорошо, — прервал я ее. — Что нужно, распорядимся.

— Для начала нужны дополнительные лампы. И перегородку здесь установить. Это вам не шутки — человеческие жизни.

Спорить я не стал. Через полчаса рабочие уже устанавливали перегородку, а электрик монтировал освещение. Краем глаза я заметил, как Зорина придирчиво проверяет каждую мелочь.

К полудню она уже принимала первых пациентов. Один из кочегаров обжег руку, два монтажника простудились.

— Вот потому и нужен нормальный медпункт, — бросила она, проходя мимо меня с перевязочным материалом.

Рихтер, наблюдавший эту сцену, хмыкнул:

— Характер. Но такой врач нам и требуется. В поле сентиментальные не выживают.

Я промолчал. Что-то в этой женщине неуловимо нравилось. Искренняя прямота, бескомпромиссность… Но додумать мысль не успел, пришло время отправляться.

Паровоз дал прощальный гудок. Казань медленно уплывала назад. Исчезли купола церквей, минареты мечетей, заводские трубы. Впереди лежал последний участок пути.

— Как там метеосводка? — спросил я у Кудряшова.

— Обещают дожди. Но без заморозков, и то хорошо.

В этот момент в коридоре вагона снова появилась Зорина:

— Товарищ Краснов, распорядитесь выдать рабочим теплое белье. С таким климатом половина бригады сляжет с простудой.

— Мы не в санатории, — начал было я.

— Вот именно! — отрезала она. — В санатории хоть крыша над головой. А здесь что? Открытые платформы, ветер, дождь…

Я вздохнул:

— Лапин! Организуйте выдачу теплого белья.

Зорина кивнула и быстро пошла по коридору. Прямая спина, четкий шаг.

Состав набирал ход, оставляя позади казанские пригороды. За окном проплывали осенние поля, редкие деревеньки, пожухлые перелески.

Впереди лежали триста верст пути через холмистые земли Татарии. Дорога здесь была относительно новой, построенной уже при советской власти, что внушало некоторую надежду. Впрочем, не исключено и разгильдяйство.

— Путь проверен недавно, — докладывал начальник казанской дистанции. — Но насыпь местами просела. Особенно осторожно идите после станции Юдино.

Я сверился с картой. До Бугульмы четыре крупных станции и с десяток полустанков. Практически все новые, построенные за последние десять лет.

Рихтер постучал в дверь купе:

— Леонид Иванович, там наш военврач всю бригаду осматривает. Говорит обязательная диспансеризация перед выходом в поле.

— Пусть работает, — кивнул я. — Только бы не затягивала.

Но Зорина управилась быстро. Через час она появилась с блокнотом:

— Общее состояние удовлетворительное. Но у троих начинающийся бронхит, одного отстраняю от работы на открытой платформе.

— Людей и так не хватает, — нахмурился я.

— Если свалится с воспалением легких, толку будет еще меньше, — отрезала она и быстро вышла.

За окном проплывали осенние пейзажи. Желтые холмы, перелески, деревни с мечетями. На переездах стояли крестьянские телеги, груженные последним урожаем.

Первая техническая остановка — станция Юдино. Рихтер колдовал над ходовой частью паровоза:

— Рессоры надо проверить. И колесные пары прослушать.

На соседних путях маневрировал товарный состав. Его машинист, пожилой татарин, окликнул нашего:

— Далеко собрались?

— До Бугульмы.

— Ой, тяжело будете идти. Там после Шемордана подъемы крутые. А рельсы старые…

Я прошелся вдоль состава. Платформы с оборудованием выглядели внушительно. Особенно первая, с главным буровым станком. Местные железнодорожники с любопытством разглядывали нашу технику.

Внезапно со стороны паровоза донесся вскрик. Обернувшись, я увидел Зорину, склонившуюся над кем-то:

— Быстро носилки! И аптечку из медпункта!

Помощник машиниста неудачно оступился, вывихнув ногу. Зорина действовала четко и профессионально. Никакой суеты, только отрывистые команды помощникам.

— Сустав вправлен, — доложила она через десять минут. — Но нужен покой минимум сутки.

— Сутки? — я начал раздражаться. — У нас каждый час на счету!

— Хотите потерять человека? — в ее голосе зазвенел металл. — Это вам не канцелярия, товарищ начальник. Здесь я отвечаю за здоровье людей.

Пришлось уступить. Благо, на станции нашелся опытный помощник машиниста, согласившийся ехать с нами до Бугульмы.

Дальше пошли осторожно. После Юдино начались те самые подъемы, о которых предупреждал татарский машинист. Паровоз натужно пыхтел, вытягивая тяжелый состав на очередную возвышенность.

А потом снова случилась неприятность.