Черное золото (СИ)

Глава 2 Испытание бурей

Паровоз дал протяжный гудок, эхом разнесшийся над ночным Муромом. Колеса медленно завертелись, увозя состав прочь от тускло освещенной станции. В темноте промелькнули последние стрелки, приземистые пакгаузы, одинокая водонапорная башня.

Я стоял в тамбуре, глядя как тают вдали станционные огни. Ветер усиливался с каждой минутой, забрасывая в лицо ледяную крупу. Впереди едва различались платформы с оборудованием, укрытым промасленным брезентом.

В вагон вошел Рихтер, стряхивая с плаща капли воды:

— Температура падает, Леонид Иванович. Скоро начнется обледенение.

Словно в подтверждение его слов, ветер швырнул в окна новый заряд колючей снежной крупы. На стеклах начала появляться тонкая изморозь.

Надо же, сейчас осень, но уже идет снег.

Я взглянул на часы. Половина одиннадцатого. До Арзамаса больше ста верст по одноколейке. В такую погоду путь может занять всю ночь.

Состав начал заметно замедляться. Колеса с трудом цеплялись за обледеневшие рельсы. Из паровоза доносились тревожные гудки. Машинист предупреждал о сложной обстановке.

В тамбур заглянул озябший Кудряшов:

— В лаборатории приборы не выдерживают тряски. Пришлось все дополнительно крепить.

— Как там ваши ареометры? — спросил я.

— Островский укутал их, как младенцев. Но от этой болтанки толку мало.

Снаружи раздался протяжный гудок. Навстречу шел товарный состав, его фонари прорезали снежную круговерть. Машинист отчаянно сигналил.

— Впереди сложный участок! — донесся крик сквозь вой ветра. — Путь обледенел!

Наш паровоз сбавил ход почти до пешего шага. Теперь состав буквально ползал по рельсам. Вагоны раскачивало порывами штормового ветра.

В купе вернулся Рихтер:

— На платформах все покрывается льдом. Брезент смерзается, крепления теряют эластичность.

— Как там заплатка на котле?

— Пока держится. Но я отправил людей подстраховать все узлы. В такой мороз металл становится хрупким.

За окном мелькнул огонек путевой будки. Обходчик размахивал фонарем, подавая тревожные сигналы. В его свете стало видно, как рельсы покрываются ледяной коркой.

Лапин высунулся из соседнего купе:

— Ребята замерзают в теплушках. Печки едва справляются.

— Пусть держатся, — ответил я. — До рассвета нельзя останавливаться.

Новый порыв ветра с такой силой ударил в борт вагона, что тот заметно накренился. С платформ донесся тревожный скрип металла. Мороз делал свое дело.

Я взглянул на термометр за окном. Столбик опустился до минус пятнадцати. А ведь еще вечером было около нуля. Такого резкого похолодания никто не ожидал.

Состав продолжал медленно ползти вперед. Каждый метр пути давался с трудом.

Впереди расстилалась черная пустота ночи, прорезаемая белыми зарядами снега. Нас ждали долгие часы борьбы со стихией.

Ночь прошла в непрерывной борьбе со стихией. Каждый километр давался с огромным трудом.

Состав то останавливался из-за обледенения путей, то едва полз против штормового ветра. Никто в ту ночь не сомкнул глаз. Механики постоянно проверяли оборудование, кочегары без устали работали лопатами, поддерживая давление в паровозном котле.

Рассвет наступил внезапно. Серая мгла на востоке начала светлеть, открывая унылый заснеженный пейзаж.

Ветер немного стих, но мороз усилился. Термометр показывал минус восемнадцать.

Я стоял у окна, рассматривая заиндевевшие платформы, когда в купе ворвался запыхавшийся помощник Рихтера:

— Леонид Иванович! Беда! На третьей платформе силовой кабель лопнул!

Через минуту мы уже спешили вдоль состава. Ноги скользили по обледеневшим мосткам. Рихтер, несмотря на возраст, двигался впереди всех, прижимая к груди ящик с инструментами.

Картина на платформе оказалась удручающей. Силовой кабель, питающий систему обогрева бурового оборудования, лопнул от мороза. Его концы, покрытые ледяной коркой, свисали над путями.

— Без питания все замерзнет намертво, — пробормотал Рихтер, ощупывая разрыв. — Надо срочно восстанавливать.

Закипела работа. Монтажники, закутанные в тулупы, пытались зачистить концы кабеля. Ветер швырял в лица колючий снег, железо обжигало даже сквозь рукавицы.

— Осторожнее! — крикнул Рихтер, когда один из рабочих поскользнулся. — При такой температуре изоляция хрупкая как стекло!

Из теплушки подтянулись еще люди. Кто-то притащил паяльную лампу, но ветер задувал пламя. Пришлось соорудить временное укрытие из брезента.

— Давай сюда соединительную муфту! — командовал Рихтер. — Нет, не эту, бакелитовую! При таком морозе только она выдержит!

Работа шла медленно. От холода немели пальцы, инструменты выскальзывали из рук. Среди рабочих росло недовольство:

— Так всю дорогу придется чинить! — ворчал пожилой монтажник. — До места не дотянем…

— Меньше разговоров! — оборвал его Лапин. — Давай паяльную лампу ближе!

Рихтер работал как одержимый. Его руки, покрасневшие от мороза, точными движениями соединяли провода. Он то и дело протирал запотевшие очки, не прерывая работы.

— Подавайте напряжение! — скомандовал он через полчаса. — Медленно, по чуть-чуть…

Все затаили дыхание. Муфта загудела, нагреваясь. По кабелю пошел ток.

— Держит! — выдохнул Рихтер, вытирая заиндевевший лоб. — Теперь нужно дополнительную изоляцию.

Недовольное ворчание рабочих становилось все громче:

— А говорили — до зимы успеем… Теперь вот железки морозим…

— Кто там умничает? — громыхнул голос Лапина. — А ну за работу!

Я видел, как растет напряжение в бригаде. Холод, усталость, постоянные поломки, все это действовало на людей угнетающе. Надо что-то предпринимать.

— После ремонта всем по сто граммов! — объявил я. — И дополнительный паек!

Настроение немного улучшилось, работа пошла живее. Через час мы восстановили и надежно изолировали кабель. Система обогрева заработала, спасая оборудование от промерзания.

— Должно выдержать, — устало произнес Рихтер, складывая инструменты. — Но надо проверять каждый час. При такой температуре возможны новые разрывы.

Состав снова тронулся в путь. Впереди виднелись заснеженные дали. До Арзамаса оставалось еще около семидесяти верст трудного пути.

После ремонта кабеля я вернулся в вагон, наскоро перекусил холодной тушенкой с хлебом и просмотрел маршрутные карты. До Арзамаса путь шел через лесистую местность, что в такую погоду не предвещало ничего хорошего.

Внезапно паровоз дал тревожный гудок. Состав начал резко тормозить, вагоны дернулись, заскрипели тормозные колодки. Выглянув в окно, я увидел, как машинист отчаянно машет фонарем.

На путях, метрах в двухстах впереди, лежали поваленные ветром сосны. Ледяная корка на стволах поблескивала в лучах восходящего солнца.

— Вот тебе и приехали, — мрачно произнес появившийся в купе Лапин. — Три дерева как минимум. И все поперек путей.

Рихтер уже оценивал ситуацию:

— Придется пилить. Вручную.

Из теплушек начали выбираться озябшие рабочие. Ветер пронизывал насквозь, мороз обжигал лица.

— Бригада лесорубов, ко мне! — зычно крикнул Лапин. — Остальным готовить веревки и багры!

Комсомолец Петя Зайцев, молодой монтажник из Коломны, первым взялся за пилу:

— Давайте, товарищи! Нечего стоять, замерзнем!

Его энтузиазм немного взбодрил остальных. Работа закипела. Двуручные пилы вгрызались в промерзшую древесину, топоры стучали, обрубая ветки.

Неожиданно из вагона-кухни появился встревоженный повар:

— Товарищ Краснов! Беда с продовольствием, хлеб на исходе. Из-за всех этих задержек запас кончается раньше расчетного.

Я нахмурился. Продовольственный вопрос мог серьезно осложнить ситуацию.

Среди рабочих поднялся ропот. Особенно недовольны были пожилые:

— Сначала морозим, теперь голодом морить будут…

Но тут вперед выступил Николай Смирнов, молодой секретарь партячейки:

— Товарищи! Мы делаем важное государственное дело! Нельзя раскисать из-за временных трудностей!

Его поддержали комсомольцы. Молодежь работала с удвоенной энергией, подбадривая остальных.

— Бригада Зайцева, навались! — командовал Лапин. — Корпачев, подруби справа! Осторожнее с комлем, не дайте ему скатиться под откос!

Рихтер организовал систему блоков для оттаскивания распиленных стволов:

— Крепите трос выше! И синхронно, раз, два, взяли!

Работа шла уже третий час. Люди выбивались из сил. Я распорядился выдать дополнительный паек:

— По банке тушенки на бригаду! И чай с сахаром!

— Хлеба бы, товарищ Краснов, — робко попросил кто-то из рабочих.

— Хлеб придется поберечь, — твердо ответил я. — Неизвестно, сколько еще задержек впереди.

Смирнов тут же выступил с инициативой:

— Предлагаю партийцам и комсомольцам отказаться от своей доли хлеба в пользу рабочих бригад!

Это предложение немного разрядило обстановку. Работа продолжилась с новой силой.

К полудню мы расчистили наконец путь. Паровоз дал протяжный гудок. Можно двигаться дальше. Измученные, но довольные люди возвращались в теплушки.

— До Арзамаса без остановок, — распорядился я. — Там пополним запасы продовольствия.

Состав медленно тронулся. Впереди снова замелькали заснеженные просторы. Но теперь у меня появилась новая забота. Как сохранить боевой дух экспедиции до конца пути.

Я отозвал повара и заведующего снабжением в сторону:

— Докладывайте подробно, почему возникли проблемы с провиантом?

Заведующий снабжением развернул ведомость:

— Основной запас продовольствия идет отдельным составом, Леонид Иванович. С нами только недельный НЗ, чтобы не перегружать платформы с оборудованием. По плану мы должны были соединиться с продовольственным составом в Арзамасе еще вчера вечером.

— А что с тем составом?

— Последняя телеграмма из Мурома. Они застряли из-за метели где-то под Навашино. Пути замело, расчищают…

Я сверился с картой. Продовольственный состав отстал почти на сутки. Теперь понятно, почему возникли сложности. Мы везли с собой только минимальный запас, рассчитывая на встречу с основным транспортом. Погода спутала все планы.

— Сколько еще продержимся на том, что есть?

Повар почесал затылок:

— День-полтора, если урезать пайки. С хлебом хуже всего. Его много не возьмешь, черствеет. А люди после такой работы на одной тушенке долго не протянут.

Ситуация становилась серьезной. Задержка продовольственного состава могла сорвать все сроки экспедиции.

После разговора с поваром и ответственным за снабжение я отправил срочные телеграммы в Муром и Арзамас, пытаясь выяснить точное местонахождение продовольственного состава. Буря немного стихла, но мороз держался крепкий, около двадцати градусов ниже нуля.

Я как раз просматривал ответные телеграммы в купе, когда снаружи раздался оглушительный хлопок, за которым последовал протяжный свист. Вагон наполнился белесым паром.

— Авария! Котел прорвало! — донесся крик из соседнего вагона-лаборатории.

Выскочив в коридор, я увидел, как из лаборатории валит густой пар. Островский метался между столами, пытаясь спасти приборы:

— Быстрее! Помогите вынести ареометры! И термометры Бекмана!

Рихтер уже был там:

— Заплатка все-таки не выдержала! Давление слишком высокое!

Вагон-лабораторию заполнял горячий пар, оседая каплями на ценном оборудовании. Кудряшов и двое лаборантов спешно упаковывали хрупкие измерительные приборы.

— Осторожнее с хроматографом! — командовал Островский. — Он один такой на всю экспедицию!

Состав пришлось остановить. На платформе с котлом разворачивалась драматическая картина. Из пробоины хлестал пар, металл угрожающе гудел.

— Всем в стороны! — крикнул Рихтер. — Может разорвать в любой момент!

Старый инженер, несмотря на опасность, уже осматривал поврежденный узел:

— Металл устал от перепадов температуры. Заплатка держалась на честном слове…

— Что делать будем? — спросил я. — Без отопления все оборудование замерзнет.

Островский неожиданно оторвался от спасения приборов:

— Александр Карлович! А если использовать тот состав, который я разработал для герметизации буровых труб?

Рихтер задумался:

— Состав на основе эпоксидной смолы? При таком морозе он может не схватиться.

— У меня есть экспериментальный катализатор! — Островский уже рылся в своих запасах. — С ним смола застывает даже при минус тридцати!

Началась лихорадочная работа. Пока механики снижали давление в котле, Островский готовил свою смесь. Рихтер руководил ремонтом, его указания были точны и лаконичны:

— Тщательнее зачищайте металл! Наносите состав ровным слоем! И держите температуру вокруг места ремонта!

Для поддержания нужной температуры пришлось соорудить временное укрытие с паяльными лампами. Работали в две смены. Пока одни грелись в теплушке, другие колдовали над котлом.

Через три часа мы закончили ремонт. Рихтер лично проверял каждый сантиметр нового соединения:

— Давайте пробное давление. Медленно, четверть от рабочего…

Все затаили дыхание. Котел начал гудеть, набирая давление. Новая заплатка, отливающая зеленоватым цветом, держалась.

— Похоже, сработало, — выдохнул Островский. — Теперь нужно выждать час, пока состав наберет полную прочность.

Этот час показался вечностью. Наконец Рихтер дал добро на возобновление движения. Котел работал нормально, но я видел, как напряженно вглядывается старый инженер в показания манометров.

После успешного ремонта котла экспедиция продолжила путь. День клонился к вечеру. Я сидел в купе, просматривая последние телеграммы о продовольственном составе, когда в дверь постучал Рихтер:

— Леонид Иванович, котел работает стабильно. Состав Островского держится отлично.

— Сколько до Арзамаса?

— Часа три пути, если погода не ухудшится.

Но удача снова отвернулась от нас. Ветер, ненадолго стихший, задул с новой силой. Видимость упала почти до нуля. Снежная круговерть залепила окна вагонов.

Внезапно паровоз дал серию тревожных гудков. Состав начал заметно ускоряться. Я выглянул в окно. Мы шли под уклон, впереди начинался крутой спуск к Арзамасу.

В купе влетел встревоженный помощник машиниста:

— Беда! Тормозные колодки обледенели! Состав не держит!

Рихтер мгновенно оценил ситуацию:

— При такой скорости на повороте может снести… Особенно платформы с оборудованием!

Скорость продолжала расти. Вагоны раскачивало все сильнее. С платформ доносился тревожный скрип металла. Крепления буровых станков испытывали чудовищные нагрузки.

Машинист, пожилой железнодорожник с тридцатилетним стажем, делал все возможное. Он умело маневрировал, пытаясь сбросить скорость на прямых участках.

— Песок! Сыпьте больше песка! — кричал он помощнику.

Но песок, который обычно помогает улучшить сцепление колес с рельсами, сейчас почти не действовал. Его сразу сдувало штормовым ветром.

На одном из поворотов вагоны накренились так сильно, что я услышал, как по составу пронесся испуганный крик. Груз на платформах опасно сместился.

Только виртуозное мастерство машиниста спасло положение. Он сумел поймать момент, когда ветер чуть стих, и начал понемногу выравнивать состав.

До Арзамаса оставались считанные километры. Вдали уже виднелись огни станции, но это был самый опасный участок. Спуск становился все круче.

Машинист продолжал бороться с непослушным составом. Его руки, покрытые угольной пылью, крепко сжимали рычаги управления. Каждое движение точно выверено многолетним опытом.

Наконец скорость начала падать. Состав, все еще раскачиваясь, втягивался на станционные пути. Последний поворот, и мы благополучно остановились у перрона.

Машинист вытер пот со лба:

— Чуть до греха не дошло… Такого спуска у меня еще не было.

Я пожал его натруженную руку:

— Спасибо, товарищ. Настоящее мастерство показали.

Но времени на долгие разговоры не было. Нужно срочно проверять крепления оборудования и готовиться к последнему броску до места назначения.

Арзамасский вокзал встретил нас тусклыми огнями керосиновых фонарей. После опасного спуска состав замер у перрона, окутанный клубами пара. Снежная буря продолжала бушевать, но здесь, в затишье станционных построек, ее сила ощущалась не так яростно.

Начальник станции, высокий человек в железнодорожной шинели, уже спешил к нам:

— Видели ваш спуск. Думали, не удержитесь на повороте.

— Машинист справился, — ответил я. — Теперь нужно осмотреть состав. И еще, нас должен догнать продовольственный эшелон.

— Да, получили телеграмму. Будет через четыре часа. Пути расчистили.

Рихтер уже руководил осмотром. При свете фонарей обнаружились серьезные повреждения — лопнувшие крепления на платформах, погнутые растяжки, трещины в обшивке вагонов.

— До утра провозимся, — вздохнул он, записывая в блокнот объем работ. — Но сделать можно. В депо есть нужные материалы?

Начальник станции кивнул:

— Поможем, чем сможем. И людей дам в помощь, у нас хорошие ремонтники.

Островский появился из вагона-лаборатории:

— Часть приборов придется калибровать заново. Тряска сбила настройки.

Кудряшов проверял крепления буровых станков:

— Здесь надо усилить конструкцию. При такой болтанке можем потерять оборудование.

Лапин организовал бригады. Работа закипела, несмотря на ночь и мороз. Местные железнодорожники помогали, чем могли, инструментом, материалами, советами.

В два часа ночи пришла радостная весть. Продовольственный состав прибыл. Теперь можно не экономить на пайках. Горячая еда и крепкий чай придали людям новых сил.

К утру мы закончили основные работы. Рихтер лично проверял каждый узел, каждое крепление. Его педантичность сейчас как нельзя кстати.

Я собрал инженеров в станционной конторе. На столе лежала карта:

— До места назначения осталось меньше трехсот верст. Но это самый сложный участок, помощи ждать неоткуда.

— Оборудование мы укрепили надежно, — заверил Рихтер. — Котел после ремонта держит давление. Но нужно двигаться осторожно.

— Прогноз погоды неутешительный, — добавил начальник станции. — Буря стихнет только к вечеру, потом снова усилится.

Я разложил на столе последние телеграммы:

— Предлагаю выйти через два часа. Успеем проскочить в окно между циклонами.

Все согласились. Времени на долгий отдых не было. Каждый день промедления отодвигал начало буровых работ.

За окном занимался серый зимний рассвет. Паровоз уже разводил пары, готовясь к новому броску на восток. Впереди нас ждали новые испытания, но теперь мы были к ним готовы лучше.