Черное золото (СИ)

Глава 17 Высокое внимание

После бурного обсуждения члены комиссии разошлись по своим местам. Курбатов с Джафаровым остались в бараке, чтобы изучать документацию.

Военные инженеры во главе с Изваровым отправились на повторный осмотр установки очистки. Их особенно заинтересовал химический состав нефти. Студеницкий с помощником засели за расчеты экономической части.

Мороз усиливался. Термометр у штабной палатки показывал минус двадцать пять. Ветер стих, но от этого стало только холоднее. Промерзший воздух, казалось, застыл неподвижной ледяной массой.

Я обходил промысел перед ночной сменой. Возле хранилищ клубился густой пар. Система обогрева работала на пределе. На буровой сменился караул, новый дежурный кутался в тулуп, притопывая на морозе.

Около полуночи ко мне заглянул Рихтер:

— Леонид Иванович, надо усилить подачу пара. При таком морозе трубы могут перемерзнуть.

— Займитесь, Александр Карлович. Только тихо, не будем нервировать комиссию.

В два часа ночи, когда промысел затих, с установки очистки донесся первый тревожный скрежет.

Резкий металлический звук разорвал морозную тишину. Я вскочил, на ходу натягивая полушубок. За дверью штабной палатки уже слышался топот ног и встревоженные голоса.

На установке очистки царил хаос. Из разорванной трубы хлестала горячая нефть, мгновенно превращаясь на морозе в застывающие черные сосульки. Пар вырывался из всех щелей, окутывая площадку белым облаком.

— Что случилось? — крикнул я подбежавшему Рихтеру.

— Замерзла система подачи известкового раствора! — старый инженер задыхался от бега. — Давление подскочило, разорвало трубы!

Островский, в наспех накинутом тулупе поверх халата, метался между приборами:

— Температура падает! Еще немного, и весь раствор превратится в лед!

В клубах пара замаячила высокая фигура Курбатова. За ним спешили остальные члены комиссии, разбуженные шумом аварии.

— Глушите подачу нефти! — скомандовал я. — Рихтер, перекрывайте вентили!

— Поздно, — выдохнул Островский. — Вентили примерзли. Нужно резать трубы.

Джафаров, кутаясь в башлык, злорадно усмехнулся:

— Говорил же, примитивная система. В Баку такого не бывает.

— В Баку и морозов таких не бывает, — огрызнулся Рихтер, пытаясь провернуть неподдающийся вентиль.

Изваров молча сбросил шинель и схватился за второй конец ключа:

— Навались, инженер! Вместе!

С натужным скрипом вентиль наконец провернулся. Но из новой трещины ударила струя раствора, обдав всех ледяными брызгами.

— Так, — я оглядел побелевшие от мороза лица. — Островский, сколько градусов?

— Минус двадцать восемь. И падает.

— Рихтер, берите монтажников, режьте аварийный участок. Кузьмин! Срочно делайте новую обвязку труб.

Малахов вдруг шагнул вперед:

— Можно предложение? В армии мы использовали для размораживания пушечный порох в специальной обмотке.

— Порох? При сероводороде? — я покачал головой. — Рисковать не будем. Действуем по инструкции.

Работа закипела. В свете прожекторов мелькали фигуры рабочих. Кузьмин с бригадой, обжигая руки о ледяной металл, спешно монтировал обводную линию. Рихтер налаживал новую систему обогрева.

Джафаров больше не язвил, молча наблюдая за слаженной работой команды. Курбатов что-то быстро записывал в блокнот. А Бессонов просто фотографировал, методично фиксируя каждый этап устранения аварии.

Внезапно в морозном воздухе отчетливо запахло сероводородом.

— Противогазы! — крикнул я, но люди уже сами тянулись к спасательным сумкам на поясах.

Теперь работали молча, экономя дыхание. Каждое движение давалось с трудом. Одежда на морозе встала колом, противогазные маски обмерзали на лету.

Но никто не ушел, не спрятался в тепло. Все понимали, что установку нужно спасти. Иначе весь промысел встанет.

Прошел час изнурительной работы. Новая обвязка труб постепенно обретала форму. Кузьмин с бригадой варили последние швы, защищая пламя горелок от ветра самодельными экранами.

— Давление в норме! — глухо прозвучал сквозь маску противогаза голос Островского. — Можно пробовать пускать раствор.

— Рихтер, как обогрев? — я повернулся к старому инженеру.

— Готово. Пустили пар по всему контуру. Теперь не замерзнет.

Курбатов, до того молча наблюдавший за работой, вдруг спросил:

— А часто у вас такие… неприятности?

— Разное бывает, — уклончиво ответил я. — Зима покажет все слабые места.

— Но справляетесь же, — неожиданно поддержал Изваров. — Я бы сказал, образцово справляетесь.

Джафаров только хмыкнул, но на этот раз без прежней язвительности.

Постепенно установка оживала. Насосы заработали ровно, без прежних перебоев. Пар окутывал трубы плотным защитным коконом.

— Можно снимать противогазы, — объявил Островский, проверив показания газоанализатора. — Воздух чистый.

Люди устало стягивали обмерзшие маски. На лицах остались глубокие красные полосы от резиновых ремней.

— Ну что ж, — Курбатов застегнул воротник тулупа. — Пожалуй, на сегодня хватит. Утром продолжим проверку.

Когда комиссия ушла, я задержался у установки. Рихтер, вытирая заиндевевшую бороду, негромко сказал:

— А ведь это даже кстати получилось, Леонид Иванович. Они своими глазами увидели, как мы работаем.

Я кивнул. Действительно, ничего не могло лучше показать истинную цену нашей работы, чем эта ночная схватка с морозом.

Следующее утро выдалось ясным и морозным. Солнце, поднимаясь над заснеженной степью, окрасило верхушку буровой вышки в розовый цвет. Пар от установки очистки поднимался ровными белыми столбами. Система работала как часы.

Члены комиссии собрались в лаборатории. Островский, несмотря на бессонную ночь, энергично демонстрировал результаты анализов:

— Обратите внимание на фракционный состав, — он поднял пробирку с очищенной нефтью. — После обработки содержание серы снизилось до приемлемого уровня, а легкие фракции и вовсе нейтрализованы.

— Покажите цифры, — прервал Джафаров, но в его голосе уже не слышалось прежнего скептицизма.

Малахов склонился над таблицами.

— А качество очистки стабильное? — поинтересовался Курбатов, стоявший рядом. — После ночной аварии параметры не изменились?

— Проверьте сами, — Островский протянул свежие пробы. — Отбор делали час назад.

Пока химики колдовали над анализами, я развернул на столе уточненный план развития промысла:

— Вот здесь планируем построить постоянное нефтехранилище. Тут — расширить установку очистки. А по этой линии пойдет узкоколейка до станции.

Студеницкий быстро набрасывал цифры в блокноте:

— А рабочая сила? Жилье? Снабжение?

— Под строительство поселка уже отвели участок, — я показал на карте. — К весне начнем возводить бараки. Из окрестных деревень люди сами просятся на работу.

— Хм… — Джафаров придирчиво изучал схему. — А не слишком оптимистично? Такие объемы добычи в здешних условиях так быстро не освоить.

— Не слишком, — твердо ответил я. — Месторождение того стоит.

Курбатов поднял голову от документов:

— Что ж, товарищи, картина ясная. Будем рекомендовать включить промысел в план первоочередного освоения. С соответствующим финансированием и материальным обеспечением.

— При условии строгого контроля за технической безопасностью, — добавил Бессонов. — Особенно учитывая специфику нефти.

— Разумеется, — согласился я. — Мы сами заинтересованы в надежной работе.

— А образцы нефти мы все-таки возьмем, — Малахов многозначительно посмотрел на Изварова. — Для углубленного исследования.

Я понимал, что военных инженеров интересуют оборонные перспективы нашей высокосернистой нефти. Что ж, пусть изучают.

К полудню комиссия собралась в обратный путь. Санный поезд уже ждал у ворот промысла.

— Не ожидал, честно говоря, — признался Джафаров, застегивая тулуп. — Думал, тут так… полукустарная добыча. А у вас серьезное дело налаживается.

— Будем рекомендовать расширение работ, — поддержал Курбатов. — С выходом на промышленные объемы добычи.

Бессонов молча откозырял, но в его взгляде я прочел одобрение.

Когда сани тронулись в путь, Рихтер, провожая гостей, негромко сказал:

— А ведь поверили. Даже этот бакинский скептик.

— Поверили, — кивнул я. — Только посмотрим, что теперь в Москве скажут. Там все могут перевернуть с ног на голову.

Впереди ждала большая работа. Но первый серьезный барьер мы преодолели. Промысел получил официальное признание.

Я проводил взглядом санный обоз с членами комиссии, скрывшийся за поворотом лесной дороги. На промысле возобновилась обычная работа. Морозный воздух звенел от металлического лязга инструментов и глухих ударов паровых механизмов.

В лабораторию неожиданно вбежал молодой геолог Никитин, раскрасневшийся от мороза:

— Леонид Иванович! Михаил Петрович просит срочно подойти! Там странное с давлением творится…

В лаборатории Кудряшов склонился над свежими записями из журнала измерений. Его обычно спокойное лицо выражало тревогу.

— Взгляните, — он протянул мне графики. — За последний час давление подскочило еще на пятьдесят атмосфер. Такого роста мы никогда не наблюдали.

Я быстро просмотрел цифры. Действительно, картина складывалась тревожная.

— Рихтера сюда, — распорядился я. — И образцы пород с последнего замера давайте посмотрим.

Никитин торопливо выложил на стол керн, только что поднятый с новой глубины. В свете керосиновой лампы порода странно поблескивала.

Появился Рихтер, на ходу протирая запотевшие очки:

— Что у нас, Леонид Иванович?

— Александр Карлович, боюсь, у нас проблема с давлением. Оно растет слишком быстро.

Кудряшов развернул новый график:

— Смотрите на эти пики. Обычное оборудование может не выдержать. А судя по структуре пород, давление продолжит расти.

В лаборатории повисла напряженная тишина. Слышно было только потрескивание фитиля в лампе да глухие удары парового молота с буровой.

— Надо срочно укреплять противовыбросовое оборудование, — задумчиво произнес Рихтер. — И усиливать контроль за всеми скважинами.

Я развернул на столе карту геологических разрезов:

— Согласен. Михаил Петрович, организуйте дополнительные замеры по всему участку. Нам нужна полная картина распределения давления.

Кудряшов раскладывал планшеты для новой серии измерений:

— Отправлю людей прямо сейчас. Хотя как им работать в такой мороз?

— Мороз подождет, — отрезал я. — А вот взрыв на скважине ждать не станет.

Я склонился над графиками, вчитываясь в цифры. Ситуация складывалась действительно опасная. При первом фонтане, вышедшей недавно, давление хоть и достигло четырехсот атмосфер, но держалось стабильно. А сейчас оно росло непрерывно, как зловещий предвестник подземной катастрофы.

— Михаил Петрович, — обратился я к Кудряшову. — Объясните разницу с прошлым выбросом.

Геолог развернул схему пластов:

— В прошлый раз, Леонид Иванович, мы имели дело с локальным скоплением газа под высоким давлением. Как только пробили перемычку, газ пошел на поверхность. Опасно, но контролируемо. А сейчас… — он провел карандашом по разрезу. — Сейчас давление растет по всему пласту. Словно снизу поступает энергия из какого-то гигантского резервуара.

— И чем это грозит? — спросил я, хотя уже знал ответ.

— Если давление продолжит расти, может произойти гидроразрыв пласта. Трещины пойдут во все стороны. Тогда нефть и газ начнут прорываться сразу во многих местах. А учитывая высокое содержание сероводорода…

Он не договорил, но все поняли. При таком развитии событий весь промысел может превратиться в огромный ядовитый факел.

— Надо срочно усиливать контроль за всеми скважинами, — подытожил я. — Рихтер, ваши соображения?

Старый инженер поглядел по сторонам:

— Можно попробовать создать систему перехватывающих скважин. Пробурить сетку неглубоких разгрузочных стволов, чтобы снизить общее давление в пласте.

Я кивнул. План выглядел разумным, хотя и рискованным. Но выбора у нас не оставалось, нужно действовать, пока подземная стихия не вырвалась из-под контроля.

В этот момент со стороны буровой донесся протяжный скрежет металла. Манометр на стене лаборатории дрогнул, стрелка поползла вверх.

— За работу, товарищи, — скомандовал я, направляясь к выходу. — У нас проблема посерьезнее мороза.

Уже на пороге обернулся к Рихтеру:

— Александр Карлович, готовьте проект усиления оборудования. К утру чтобы был на столе.

Впереди ждала долгая ночь работы. Нужно срочно найти способ обуздать растущее подземное давление, пока оно не превратило наш промысел в огромный газовый фонтан.

Вот только мне долго поработать не удалось. Эта ночь оказалась полна сюрпризов.

Я просматривал сводки по давлению, когда в штабную палатку вбежал молодой буровик Зарубин:

— Леонид Иванович! На третьей скважине проседание грунта!

Даже не накинув полушубок, я выскочил наружу. Морозный воздух обжег легкие. На площадке возле третьей буровой уже собрались Рихтер, Кудряшов и несколько рабочих.

Характерная воронка на снегу не оставляла сомнений. Под нами снова образовалась карстовая полость. Но теперь мы знали, с чем имеем дело.

— Александр Карлович, замеры! — крикнул я, подбегая к буровой.

Рихтер уже устанавливал новые датчики, те самые, что мы разработали после первого провала:

— Судя по показаниям, полость небольшая. Но растет быстро.

— Потому что давление подгоняет, — мрачно заметил Кудряшов, разглядывая свежие трещины в мерзлой земле. — Пластовая вода размывает известняк намного активнее.

Я склонился над самописцем, установленным на прошлой неделе. Прерывистая линия на закопченной ленте показывала резкий скачок колебаний грунта.

— Смотрите, — ткнул пальцем в график. — Началось два часа назад. Точно после того, как давление выросло еще на тридцать атмосфер.

Рихтер протер запотевшие очки:

— Но теперь хоть заранее видим. В прошлый раз чуть всю буровую не потеряли.

— Надо усиливать фундамент, — распорядился я. — Кузьмин! Тащите сюда брусья для распорок. И цемент несите, будем заливать пустоты.

Знакомый глухой гул из-под земли заставил всех замереть. Но в этот раз мы были готовы.

— Щупы показывают расширение на восток, — доложил Рихтер, сверяясь с приборами. — Глубина примерно шесть метров.

— Значит, успеем, — кивнул я. — Давайте по отработанной схеме. Только на этот раз добавим стальной каркас под фундамент.

Работа закипела. Рабочие, уже знакомые с порядком действий, споро таскали брусья и мешки с цементом. Кузьмин руководил установкой дополнительных опор.

Валиулин не отрывался от датчиков давления:

— Растет помаленьку. Но пока терпимо.

— Главное, чтобы пустота не добралась до соседней скважины, — пробормотал я, разглядывая свежий разрез почвы, сделанный геологами. — При таком давлении можем получить подземный прорыв.

Кудряшов молча показал на карту. Если его расчеты верны, под нами формировалась целая система пустот, соединенных узкими каналами. Высокое пластовое давление превращало подземные воды в мощный инструмент разрушения.

— Нужно менять схему расположения скважин, — сказал я, разглядывая карту. — Делать предварительное разведочное бурение. Искать устойчивые участки.

— Можно использовать электроразведку, — предложил Кудряшов. — У меня есть знакомый специалист в Казани, работает над новым методом поиска пустот.

— Вызывайте. Заодно проверим весь участок. Не хочу больше сюрпризов.

К вечеру мы закончили основные работы по укреплению фундамента. Новая система крепления, похожая на огромную металлическую паутину, должна выдержать даже серьезный провал грунта.

— Теперь хоть танком проезжай — не провалится, — с гордостью заявил Кузьмин, похлопывая по стальной балке.

Я молча кивнул. Мы научились справляться с карстами.

Но меня тревожило другое, как быстро пустоты начали расти после увеличения пластового давления. Словно сама земля под нами оживала, превращаясь в гигантскую губку, пропитанную нефтью и водой.

Нужно срочно найти способ контролировать это подземное чудовище, пока оно не превратило весь промысел в одну огромную воронку.

А уже под утро ко мне прибежал Глушков с сообщением о новой, до этого невиданной проблеме.

В глубине оврага, под корнями старой ели, в берлоге, выстланной прошлогодними листьями и мхом, огромный бурый медведь беспокойно ворочался во сне. Сквозь толщу снега и промерзшей земли до него доносилась странная вибрация. Глухие удары где-то вдалеке проникали даже сюда, в звериное убежище, нарушая зимний покой.

Медведь приподнял тяжелую голову. В берлоге пахло сыростью и прелыми листьями. Зверь должен был спать до весны, так велел извечный закон леса.

Но голод терзал его внутренности. Осенью, перед залеганием в берлогу, он не смог набрать достаточно жира. Лето выдалось неурожайным на ягоды, а больная лапа мешала охотиться.

Новый далекий удар заставил медведя встревоженно всхрапнуть. От потревоженного зимнего сна ныли суставы, в желудке урчало от голода. Чуткий нос уловил непривычные запахи: дым, железо, человек.

Медведь с трудом выбрался из берлоги. Морозный воздух обжег ноздри. Вокруг лежал глубокий снег, припорошивший еловые лапы. В ночном небе висела полная луна, отбрасывая синие тени на искрящиеся сугробы.

Зверь потянул носом воздух. Среди привычных лесных запахов отчетливо проступал аромат съестного. Где-то там, за деревьями, пахло мукой, солониной, сушеной рыбой. Желудок свело от голода.

Медведь медленно побрел по глубокому снегу, с каждым шагом все больше раздражаясь от странных звуков и запахов, нарушивших его зимний сон. Старая рана на задней лапе ныла, заставляя припадать на одну сторону.

Лес редел. Впереди замаячили темные силуэты каких-то построек.

Ветер донес запах дыма и еды, теперь уже совсем явственный. Медведь остановился, принюхиваясь. Человеческое жилье следовало обходить стороной, так учила древняя звериная мудрость. Но мучительный голод гнал вперед.

Осторожно ступая по снегу, зверь приблизился к большому деревянному строению. Здесь запах пищи стал особенно сильным. Медведь обошел сарай кругом, принюхиваясь. В одном месте доски показались особенно ветхими.

Голод победил осторожность. Медведь навалился всей тушей на старые доски. Промерзшее дерево затрещало под его весом. Еще один удар, и проход внутрь открылся.

Теплый запах съестного ударил в ноздри. В кромешной тьме склада медвежий нос безошибочно находил мешки с мукой, бочки с рыбой, связки вяленого мяса. Когти рвали мешковину, зубы вгрызались в промерзшую солонину.

Наконец-то голод начал отступать. Медведь уже не обращал внимания на шум и крики, доносившиеся снаружи. Только когда в проломленные ворота склада ударил яркий свет фонарей, зверь поднял испачканную морду от разодранных мешков.

В проеме маячили человеческие фигуры. Медведь утробно зарычал, чувствуя, как поднимается в нем древняя ярость — помесь страха и злобы. Голод толкал вперед, инстинкт гнал прочь. Огромное тело напряглось, готовясь к прыжку…