Черное золото (СИ)

Глава 1 Путь на восток

Колеса мерно стучали на стыках рельсов. Я сидел в купе, разложив на столике карты и записную книжку Ипатьева.

За окном проплывали хмурые октябрьские пейзажи. Пожухлые поля, облетевшие леса, затянутое серой пеленой небо. Моросящий дождь оставлял извилистые дорожки на стекле.

Нам предстояло преодолеть около восьмисот километров до Казани, потом еще триста до Уфы, и оттуда на юг, в район будущего месторождения. При хорошей погоде весь путь должен занять четыре-пять дней. Но судя по метеосводкам, погода нас не порадует.

Я еще раз просмотрел список основных остановок. Муром — первая серьезная станция, там будем менять паровоз и пополнять запасы воды и угля.

Потом Арзамас, где нужно принять дополнительное оборудование. В Казани — большая техническая остановка на сутки, проверка всех систем перед финальным броском. И последний крупный пункт — Уфа, откуда начнется самый сложный участок пути.

Наш состав вез не только оборудование, но и шестьдесят человек персонала. Костяк команды составляли инженеры. Рихтер — главный механик, настоящий технический гений; Лапин — буровой мастер с огромным опытом; Кудряшов — геолог, знающий каждый камень в Поволжье; и Островский — химик, без которого мы не разобрались бы с особенностями местной нефти.

Под их началом работали двенадцать квалифицированных буровиков, привезенных из Баку и Грозного. Эти люди знали свое дело как никто другой.

Еще двадцать человек составляли бригаду монтажников и механиков. Все с опытом работы на сложном оборудовании. Десять человек отвечали за транспорт и логистику. В отдельную группу я выделил пятерых лаборантов, помощников Островского.

Остальной персонал, строители, повара, охрана, был набран из проверенных людей. Каждого я лично утверждал по рекомендациям Мышкина.

Стук в дверь прервал мои размышления.

— Леонид Иванович, — это был Рихтер, уже успевший промокнуть под дождем, — нужно проверить крепления на второй платформе. Что-то мне не нравится вибрация.

Я поднялся, накинул прорезиненный плащ. В коридоре вагона пахло мокрым деревом и угольным дымом.

Через запотевшие окна виднелись платформы с нашим драгоценным оборудованием. Тяжелые буровые станки, укрытые промасленной парусиной, мерно покачивались на ходу. Дождевые капли стекали по массивным конструкциям.

— Что именно вас беспокоит, Александр Карлович? — спросил я, пробираясь вслед за Рихтером по узкому проходу между вагонами.

— Видите, как идет раскачка? — он указал на крепления второго станка. — При наборе скорости возникает резонанс. Боюсь, могут не выдержать стальные тросы.

Мы осторожно перебрались на платформу. Рихтер, несмотря на возраст, двигался по мокрым доскам с удивительной ловкостью. Его длинные пальцы уже ощупывали узлы креплений, проверяя натяжение.

В этот момент из теплушки появился Лапин, громко командуя бригаде:

— Эй, ребята! Давайте сюда лебедку и новые тросы!

Четверо буровиков, закутанных в брезентовые плащи, уже тащили оборудование. За ними показался Кудряшов с бумагами. Даже в такой ситуации педантичный геолог не забывал вести записи.

— А где Островский? — спросил я, заметив отсутствие химика.

— В лаборатории, — отозвался Кудряшов, пряча блокнот от дождя. — Калибрует приборы. Говорит, вибрация сбивает настройки ареометров.

Рихтер тем временем обнаружил проблему:

— Вот здесь, смотрите, — он показал на потертость троса. — Еще пара часов такой тряски, и можем потерять фиксацию. Нужно срочно менять весь узел.

Я оглядел хмурое небо. Дождь усиливался, а впереди показался затяжной подъем.

— Сколько времени займет замена?

— Час, не больше, — Рихтер уже раздавал указания рабочим. — Но лучше сделать сейчас, чем потом собирать станок по частям вдоль насыпи.

Я согласился и рабочие приступили к замене узла. Я подождал немного и пошел дальше.

В вагоне-лаборатории, куда я направился после осмотра состава, Островский колдовал над приборами. Его длинные пальцы осторожно регулировали винты на новом ареометре. На столе аккуратно разложены термометры Бекмана, колбы для проб и журналы для записей.

— Как устройства переносят дорогу? — спросил я, стряхивая капли с плаща.

— Терпимо, — Островский даже не поднял головы от работы. — Но вибрация… — он замолчал, привычно погрузившись в свои мысли, потом вдруг спохватился: — А знаете, Леонид Иванович, я тут просмотрел записи Ипатьева по анализу сернистой нефти. Если его предположения верны, нам понадобится особый подход.

Он начал быстро чертить какие-то формулы в блокноте, но его прервал громкий голос Лапина из соседнего вагона:

— Обед готов! Всем срочно подкрепиться, неизвестно, когда следующий раз придется!

В вагоне-столовой уже собиралась команда. Пожилой повар Михеич, бывший кок с волжского парохода, разливал по мискам наваристый борщ. Запах свежего хлеба смешивался с ароматом щей и дождя, проникающим через неплотно прикрытые двери.

Я сел рядом с Рихтером и Кудряшовым. Геолог раскрыл на столе карту, попутно отправляя в рот ложку супа:

— Вот здесь, — он ткнул пальцем в точку южнее Бугульмы, — первые признаки должны появиться уже в верхних слоях. Но настоящие залежи глубже.

Вагон мерно покачивался. За окном проплывали бесконечные просторы средней России.

После обеда я вернулся в купе. Хотелось еще раз просмотреть записи Ипатьева, пока есть время. День медленно клонился к вечеру, дождь усилился. Под мерный стук колес я углубился в изучение формул и схем, оставленных академиком.

Внезапно поезд начал заметно снижать скорость. В дверь постучал Рихтер:

— Леонид Иванович, встречный состав сигналит. Что-то случилось впереди.

Мы вышли в тамбур. Сквозь пелену дождя было видно, как медленно проплывает мимо товарный поезд. Машинист встречного отчаянно махал руками, показывая что-то впереди.

— Похоже на размыв пути, — пробормотал Рихтер, вглядываясь в сумерки. — Осенние дожди могли подмыть насыпь.

Я посмотрел на часы. Около шести вечера. До темноты оставалось совсем немного.

— Соберите всех инженеров в моем купе, — распорядился я. — Нужно обсудить ситуацию.

Через десять минут в тесном пространстве купе собрались Рихтер, Лапин, Кудряшов и Островский. От их мокрой одежды шел пар, окна быстро запотели.

— Ситуация осложняется, — начал я, разворачивая карту. — Впереди, возможно, проблемы с путями. А у нас ценный груз, который нельзя надолго оставлять под дождем.

— Можно укрепить крепления дополнительными тросами, — предложил Рихтер. — Но качка на размытых путях все равно будет сильной.

— А оборудование в лаборатории… — подал голос Островский. — Некоторые приборы очень чувствительны к тряске.

Лапин хмуро посмотрел в окно:

— Ночью будет еще хуже. Видимость никакая, дождь усиливается…1

— Нам нельзя останавливаться надолго, — я постучал пальцем по карте. — До Мурома еще около ста километров. Там сможем провести полноценный осмотр состава.

Паровоз дал протяжный гудок. Поезд медленно тронулся, осторожно продвигаясь по размытому участку. Вагоны начало сильнее раскачивать.

— Пойду проверю лабораторию, — Островский поднялся, хватаясь за стенку купе для равновесия.

— Я с вами, — Кудряшов последовал за ним. — Надо закрепить геологические образцы.

Мы остались втроем. Рихтер достал свой потрепанный блокнот, исписанный формулами и схемами:

— Леонид Иванович, меня беспокоит третья платформа. Там установлен самый тяжелый станок. Если насыпь действительно размыта…

Договорить он не успел. Вагон сильно тряхнуло, затем еще раз. С полки упала папка с документами, рассыпая бумаги по полу.

Лапин выглянул в окно:

— Черт, как раз проходим самый опасный участок. Пойду к ребятам, проверю крепления.

Снаружи окончательно стемнело. Дождь превратился в сплошную водяную стену, сквозь которую едва пробивался свет редких фонарей вдоль насыпи. Где-то вдалеке прогремел гром. Надвигалась гроза.

Я вышел в коридор. Из соседних купе доносились приглушенные голоса. Буровики обсуждали предстоящую работу. В конце вагона кто-то тихо напевал «Дубинушку».

Добравшись до тамбура, я выглянул наружу. Ветер швырнул в лицо горсть холодных капель. На платформах под тусклым светом фонарей чернели силуэты укрытого оборудования. Качка усиливалась.

Вдруг из темноты донесся крик:

— Держи! Держи трос!

Я бросился к выходу. На третьей платформе метались тени.

Несколько человек пытались закрепить сорвавшийся край брезента. Среди них я узнал Рихтера, он, несмотря на возраст, ловко перемещался между мокрых механизмов.

Мгновенно промокнув до нитки, я пробрался на платформу. Ветер трепал брезент как парус, грозя сорвать его окончательно. Буровики цеплялись за скользкие поручни, пытаясь дотянуться до оторвавшегося угла.

— Осторожнее! — крикнул Рихтер, перекрывая шум дождя. — Там острые края!

В свете качающегося фонаря я увидел, как по его лицу стекает вода, а седые волосы прилипли к вискам. Но движения оставались точными, выверенными. Сказывался многолетний опыт работы с техникой.

— Давайте трос! — скомандовал он, и кто-то из рабочих протянул толстую веревку.

Общими усилиями мы начали подтягивать брезент. Состав продолжало раскачивать, под ногами хлюпала вода. Один неверный шаг мог привести к падению прямо под колеса.

В свете молнии я заметил, что один из тросов, удерживающих главный привод бурового станка, начал провисать.

— Александр Карлович! — я указал на опасность.

Рихтер мгновенно оценил ситуацию:

— Всем немедленно с платформы! — его обычно спокойный голос звучал как удар кнута. — Может сорвать весь механизм!

Люди начали спешно отступать. Но Рихтер, вместо того чтобы уйти, метнулся к станку. Его руки уже шарили в ящике с инструментами.

— Держите фонарь! — крикнул он, извлекая какой-то инструмент. — Нужно закрепить скобу, иначе потеряем всю установку!

Я схватил фонарь, направив свет на работающего инженера. Дождь хлестал по лицу, гром грохотал совсем близко. Состав медленно полз через размытый участок, и каждое движение отдавалось дрожью в платформе.

Минуты тянулись как часы. Рихтер работал молча, только изредка просил посветить то тут, то там. Его руки двигались с удивительной точностью, несмотря на качку и ливень.

Из темноты донесся голос Лапина:

— Мост через пять минут! Если не успеем закрепить, на переходе может сорвать!

Я посмотрел вперед. Действительно, в свете молний уже виднелись очертания железнодорожного моста. Оттуда доносился нарастающий гул. Река вздулась от дождей.

— Почти готово, — пробормотал Рихтер, затягивая последний болт. — Теперь страховочный трос…

Паровоз дал длинный гудок. Предупреждение о приближении к мосту. Я увидел, как по соседней платформе бегут люди с фонарями. Бригада Лапина спешила на помощь.

— Стойте! — крикнул Рихтер. — Слишком много веса на одной стороне!

Он был прав. Платформа начала опасно крениться. В последний момент буровики успели отступить.

Состав начал замедляться перед мостом. Рихтер выпрямился, вытирая мокрое лицо:

— Готово. Теперь должно выдержать.

Я посветил фонарем на его работу. Узел креплений выглядел непривычно, но надежно. Несколько дополнительных скоб и тросов, установленных под необычным углом, полностью фиксировали механизм.

— Что это за конструкция? — спросил я, перекрикивая шум дождя.

— Модификация крепления по типу корабельного, — Рихтер начал собирать инструменты. — Видел такое в Германии на верфях. При качке держит лучше обычного.

Первые вагоны уже вступили на мост. Металлическая конструкция отзывалась низким гулом на каждый удар колес. Но станок стоял неподвижно, несмотря на усиливающуюся тряску.

Мост мы проехали благополучно. Я убедился, что крепления Рихтера держат надежно и вернулся к себе. Напился чаю и лег спать. Быстро уснул под стук колес.

Утром проснулся засветло. Быстро оделся и вышел из купе. Мы остановились на полустанке. Я вышел из вагона.

Туман висел плотной завесой, скрывая очертания путей и приглушая звуки. Влажный воздух пропитал одежду насквозь, делая ее тяжелой и неприятной.

Морозного холода еще не было, но пронизывающий ветер давал понять, что зима не за горами. Рабочие, кутаясь в промокшие шинели, медленно выбирались из вагонов, растирая закоченевшие руки.

Рихтер первым заметил неладное. У парового котла, установленного в передней части платформы, тонкой струйкой выбивался пар. Подойдя ближе, он провел рукой вдоль стенки. Металл был влажным и горячим.

— Трещина, — пробормотал он, нахмурившись.

Кудряшов подошел следом и прислушался к ровному шипению.

— Это может стать проблемой?

— Если пустим пар под полным давлением, да, — ответил Рихтер. — Может прорвать обшивку.

— Что делать? — спросил я, внимательно осматривая повреждение.

Островский, который до этого молчаливо наблюдал за нами, шагнул вперед. В руках он держал инструменты.

— Есть способ временно загерметизировать, — сказал он. — Надо быстро обработать стык и наложить временную заплату.

— Сможем это сделать в пути? — спросил я, кивая в сторону паровоза.

— Если снизим скорость, не разгоняя давление до предела, то да, — ответил Рихтер. — Но работать придется прямо на ходу.

Я огляделся. Рабочие хмуро переминались с ноги на ногу, недовольно переговариваясь. Длинное путешествие, холод, постоянные остановки, все это сказывалось на настроении людей.

— Долго? — бросил кто-то из буровиков, ссутулившись от ветра.

— Либо чиним, либо стоим тут до полудня, — отрезал Рихтер. — Решайте сами.

Ответом было недовольное ворчание, но все понимали, что выбор у нас невелик.

Ну как, решайте. Я руководитель экспедиции, на мне вся ответственность. Поэтому я кивнул ученому:

— Действуйте.

Островский уже расстелил перед собой инструменты, нагревая припой. Ветер трепал его плащ, но он двигался уверенно и сосредоточенно.

Мы с Кудряшовым помогали ему, подавая приборы. Работа была грязной и сложной. Горячий металл шипел под каплями влаги, руки замерзали, но отступать было нельзя.

Через сорок минут Рихтер вытер пот со лба и кивнул:

— Держаться будет. Не идеально, но дотянем.

Я посмотрел на растрескавшуюся обшивку, на которой теперь красовалась прочная заплата, и облегченно выдохнул.

— Продолжаем путь, но медленно, — сказал я.

Паровоз дал гудок, и состав, скрипя сцепками, начал движение. Вагон снова качнулся, но теперь уже не так резко. Рабочие разбрелись по местам, устало потирая ладони.

Я встретился взглядом с Островским. Он коротко кивнул, убирая инструменты.

— Нам повезло, что трещина была небольшой, — заметил он.

— Повезло, — согласился я. — Но лучше бы нам больше так не везло.

Дождь не прекращался, когда наш состав медленно вползал на станцию Муром. Сквозь залитые водой окна можно было разглядеть маневровые пути, переполненные товарными вагонами. Влажный пар клубился вокруг колес, а на платформе сновали фигуры железнодорожников в промокших бушлатах.

Рихтер, нахмурившись, наблюдал за тем, как наш локомотив осторожно маневрирует на мокрых рельсах. Мы вышли на платформу, и тут же на нас обрушился ледяной ветер. Далеко впереди виднелось здание депо, где рабочие латали какие-то старые составы.

— Местные знают что-то, чего не знаем мы, — тихо сказал Островский, указывая на группу железнодорожников, которые переговаривались у вагонов.

Подойдя ближе, я услышал, как один из них, пожилой дежурный по станции, вздохнув, сказал:

— Долго вам тут стоять? Погода портится, с запада надвигается буря.

Я прищурился.

— Насколько серьезная эта буря?

— Дожди еще пару дней будут, но потом ветер сменится, температура резко упадет. Ветры такие, что даже лошадей с ног сбивают, — железнодорожник кивнул в сторону серого неба. — Если у вас есть дела дальше, лучше уходите сейчас.

Рихтер переглянулся со мной.

— Нам надо пополнить запасы воды и угля, — заметил он. — Без этого дальше не уйдем.

Я кивнул. Вскоре рабочие уже загружали в тендер дополнительные запасы угля, а водозаправочный кран наполнял котлы. Железнодорожники помогли нам укрепить заплатку на котле, установленную Островским.

Я задумался. Остановиться здесь означало задержку, но продолжать путь в ухудшающихся условиях тоже риск, причем немалый.

— Двигаемся дальше, — сказал я, принимая решение. — Циклон нас не остановит.

Рихтер вздохнул, но не спорил. Через полчаса, когда паровоз снова дал гудок, мы тронулись в путь. Дождь перешел в ледяную морось, а ветер усилился. Наступала ночь, а навстречу нам шла лютая буря.