Бездарь и домовой

Глава 8 Экскурсия

Не могу сказать, что утро вышло добрым. Хотя с погодой до сих пор везло и дождя не предвиделось — тут всё хорошо, — сам я ощущал некоторую пришибленность — и было, с чего. Распрощавшись с лишившей меня выходного кхазадкой, я бросился искать факты по истории Тарусы, счастье еще, что редакционный комп был подключен к полноценному сетевому каналу. Найденную информацию я, как мог, систематизировал и постарался выучить. Потом, уже в сумерках, прошел по намеченному маршруту[1], репетируя экскурсию. Заскочил домой, поел, не удержавшись, поиграл немного на гитаре. Нафаня, в целом, одобрил, а вот нежные (хоть и толстые) пальцы протестовали против такого издевательства. Ну, да лиха беда начало: ради мечты и не такое потерплю, а мозоли нарастут быстро.

[1] Жителей и знатоков реально существующего на Земле города Таруса прошу не забывать, что дело происходит на Тверди, где все несколько иначе.

Вернулся в редакцию. Еще раз прогнал маршрут, а после принялся учить стихи Марины Цветаевой. Короче говоря, домой вернулся около полуночи, и там, вместо чтобы упасть на кровать, еще часа полтора насиловал пальцы гитарой. В итоге я изрядно не выспался, пальцы левой руки отчаянно саднили, но всего-то две чашки кофе перед выходом — и к бою я был готов.

На моем плече, оставаясь для всех невидимым, сидел Нафаня. Домовой упросил взять его с собой, мотивируя скукой и непреодолимым желанием «развеяться». В последнем прозвучал намек на скрытую угрозу: мол, если он не «развеется», произойдет что-то нехорошее. Но я с устатку не придал этому значения и, как выяснилось чуть позже, напрасно.

Точность — вежливость не только королей, но и аристократов, поэтому небольшой автобус остановился на Серпуховской площади ровно в десять. Из него вышли экскурсанты — два молодых человека и три девушки, в одной из которых я узнал Наташу. Сердце немедленно забилось с частотой дизель-генератора, в голову полезла всякая чушь, и последним усилием угасающего разума я призвал себя-старого. Этот самый я-старый отодвинул меня-молодого подальше, приглушил в голове бурление юношеской дури, натянул на лицо маску спокойствия и повёл меня навстречу гостям. Интересная успокоительная техника, к слову. Надо запомнить, как я это сделал, и взять на вооружение — точно пригодится ещё не раз.

— Приветствую вас в Тарусе, дамы и господа! Меня зовут Фёдор, фамилия — Нетин, работаю редактором местной газеты «Тарусские вести», и сегодня я проведу вас по улицам нашего города и расскажу и его историю, и истории людей, оставивших свой след в нашем милом захолустье.

— Здравствуйте, Фёдор Иванович, — кивнула Наташа. — Не ожидала, право, вас тут встретить…

— Твердь тесна, Наталья Константиновна, а уж наша губерния — и того теснее. Счастлив видеть вас в добром здравии.

— Вы что, знакомы? — округлила глаза высокая брюнетка.

— Да, Надя, потом расскажу, — тихо ответила Наташа.

— Владимир Андреевич Дубровский, — протянул руку тот из молодых людей, что постарше.

— Очень приятно, — ответил я, пожимая руку.

— Кстати, сударь, — довольно неприязненно произнес экскурсант помладше. — Что-то не припомню Дубровских среди дворянства губернии…

— Мое имение Кистенёвка находится в Бобровском уезде Воронежской губернии, — пожал плечами Владимир. — Был в ваших краях проездом и, располагая свободным временем, счел для себя возможным присоединиться к вашей прогулке. Вы возражаете, сударь?

— О, нисколько, — пошёл тот на попятный. И уже мне: — Михаил Телятевский, — но руки не подал.

— Надежда Давыдова, — представилась брюнетка.

— Маргарита Пушкина, — назвалась светловолосая полноватая девушка.

— Душевно рад, — изобразил я полупоклон. — Ну, раз мы все друг другу теперь представлены, начнем нашу прогулку. И начнем мы ее как раз с Пушкина. Замечательный наш поэт Александр Сергеевич, проезжая эти места, оставил в своем дневнике полушутливое стихотворение:

С лип осыпается листва,

Кричат по всей Тарусе гуси —

Они лишь, Господи Иисусе,

Ждут без восторга Рождества…

Уверяю вас, гусей и кур в Тарусе до сих пор хоть отбавляй. Вероятно, эта площадь — единственное место, где их не увидишь… Хотя, нет, — вон один бежит.

— Скажите, Фёдор Иванович, — прервал меня Дубровский. — А откуда началась Таруса? С этой площади?

— Нет, не отсюда. Строго говоря, одним из начал можно считать место нынешней Торговой площади — это на берегу Оки, в квартале отсюда, оно всегда несло, прежде всего, торговую функцию. Но, так как у нас на Руси историю городов принято привязывать к крепостным сооружениям и резиденциям князей, то есть еще одно место. На нём находился двор первого Тарусского князя Юрия Михайловича, представителя Черниговской ветви Рюриковичей. Там же жили несколько последующих князей, поэтому место это вполне можно считать отправной точкой современного города.

— Очень интересно. Мы его увидим?

— Признаться, не планировал, потому что в наше время смотреть там особо не на что: пустырь и пустырь. В некотором будущем, если будет на то воля и поддержка властей, там может появиться исторический парк, наша газета как раз начинает серию публикаций об этом. Но, если хотите, можем и туда сходить.

— Хотим, — синхронно кивнули Пушкина и Наташа. Надежда и Телятевский промолчали, причем последний еще и губы скривил.

— Как пожелаете, — развел я руками. — Тогда оттуда и начнем.

И по Кладбищенской пошли мы на место, куда меня тянуло в последнюю очередь.

— Эта улица носит название Кладбищенская, поскольку, как несложно догадаться, ведёт к кладбищу, которое расположено сразу за интересующим нас местом. Только что мы с вами миновали дом-музей знаменитой поэтессы Марины Цветаевой, которому, если не возражаете, позже уделим побольше времени.

— Ого! А это у вас что такое? — спросила Надежда Давыдова.

— Да еще с защитой от самого Министерства магии, — добавил Дубровский.

Нашим взорам предстала яма, которую выкопал дед Панфилов. Теперь она была обнесена столбиками с яркой лентой, табличка грозно предупреждала:

Ne podhodit'! Magicheskaya zaschita! Rabotaet Charodeyskiy Prikaz!

Никто сейчас, впрочем, не работал, но и дураков проверять качество защиты как-то не наблюдалось. Экскурсанты с любопытством посмотрели на меня, причем все пятеро.

— Это место происшествия, связанного с магией. Позавчера местный житель, желая обустроить на этом месте игровую площадку для детей окрестных домов, в ходе работ нашел крупный старинный артефакт явно магической сути. Во всяком случае, даже я, бездарь из Земщины, наблюдая его, ощущал значительные эманации. Разумеется, все работы были остановлены, вызваны специалисты из Чародейского приказа. Но наутро, когда они приехали, артефакт бесследно исчез, и теперь его поисками занимается городская милиция.

— Скажите, а как выглядел этот артефакт? — спросил Дубровский.

— Как отлитая из бронзы герметично закрытая емкость, с незначительными украшениями, объемом примерно в три ведра. На крышке удалось разобрать родовой герб князей Ромодановских, не позже середины XVIII века.

— Три ведра⁈ Ничего себе! — присвистнул Телятевский.

— Мамочки, — еле слышно произнесла Наташа. — Это же готовый прорыв Хтони!

— Да, если сию репону попытается открыть или даже взять в руки кто-либо, кроме природного князя Ромодановского, — заметил Дубровский.

— Но тогда значит, это он забрал?

— Не сходится, — покачал головой Владимир. — По словам уважаемого Фёдора Ивановича, репону украли не позднее вчерашнего утра. А как раз вчера утром на старого князя Ромодановского наложили Государеву Опалу — по всем правилам.

— Вот это да! Но, может, он ночью прилетал и уволок, а Государь его за это и наказал? — предположила Пушкина.

— Не лишено, — пожал плечами Дубровский.

— В любом случае, будем ждать официальных результатов расследования, а нам пора дальше, — поспешил я увести гостей подальше от чародейской ямы, а разговор — от скользкой темы Ромодановских. Но вот то, что князь попал в опалу — это да, это новость. Интересно, чего ещё наворотил старый хрыч?

Княжий пустырь тоже был обнесен предупреждающими лентами и табличками, на сей раз милицейского происхождения. Бурые пятна снажьей крови то ли в интересах следствия, то ли по обычной халатности никто не подумал присыпать песком или опилками. Мы остановились на примыкающем к кладбищу краю.

— Вот, собственно, то место, на котором и помещался двор первого тарусского князя.

— Кровищи тут, однако, — заметил Дубровский. — Причем свежей…

— Два дня назад на этом месте кто-то вырезал в полном составе ватагу снага, — все так же спокойно продолжал я. — Подробности неизвестны никому, сотрудники милиции ведут следствие.

— Весело тут у вас в Тарусе, как я погляжу, — задумчиво прокомментировал Владимир. — А с виду — забубёный городишко, простите на честном слове…

— И магией фонит, как из пушки, — поддакнула Давыдова.

— Интересные дела, — задумчиво протянул Дубровский, разглядывая табличку про «часную тириторею». — Насколько помню «Уложение о Земщине», земля, на которой хоть день была резиденция князей Рюриковой крови, никому, кроме Рюриковичей либо казны, принадлежать не может. Так что, либо тут были сами, — он поднял глаза к небу, — либо кто-то не сведущ в законах. Судя по грамотности — второе.

Со стороны кладбища подул легкий ветерок, и в дуновении его мне почудился знакомый скрип:

— Хозяин! Что, есть работа?

В ту же секунду в ухо шепнул Нафаня:

— Я разберусь, — и почти невесомая нагрузка исчезла с левого плеча. А я, натурально, едва не остолбенел: как это, интересно, он собирается утихомиривать мертвецов, если их поднял я⁈ К тому же, он — нечистая сила, кладбище освящено, и ему туда ходу нет. Ничего не понимаю!

— Что это было? Мне же не послышалось? — спросила Наташа, и глаза ее стали большие и круглые.

Телятевского отчетливо затрясло от страха, Давыдова и Пушкина озирались с некоторым интересом, лицо Дубровского оставалось непроницаемым.

— Кладбища, как вам хорошо известно, во все времена были источником страхов и суеверий, — уверенным менторским тоном начал я. — На этих страхах и суевериях любит играть не только нечистая сила — коей, к слову, тут быть не должно, поскольку кладбище должным образом освящено, — но и шаловливые мальчишки. Эти сметливые бестии из обычных глины и палок, без помощи какой-либо магии изготавливают особые свистульки, которые под воздействием ветра издают определенные звуки. Так что то, что нам всем нечто послышалось одновременно с дуновением ветра, как раз подтверждает такую версию. Никаких страшных чудес, дамы и господа, всего лишь детские проказы. Но вернемся в город.

Я снова почувствовал домового на плече.

— Все в порядке, заткнул, — прошептал Нафаня.

Мы обошли всю значимую часть Тарусы — всё близко, всё рядом, городок-то крохотный, не Москвища XXI века. Я показал им место, где прежде стоял дом эксцентричного боярина Смородины, который в 1354 году собирался напугать голым задом ежа, но обратил в бегство разведывательный разъезд степняков, что позволило избежать налёта на Тарусу.

Мы посетили музей художника Хользунова, который по молодости изумительно иллюстрировал классику русской литературы, а на склоне лет ударился в пафосное возвеличивание правящей династии.

В музее-мастерской скульптора Заблудовского мы осматривали увеличенные экскизы его очаровательных работ: в готовом виде они редко превышают полметра в высоту, так что внезапно обнаружить в изрядно заросшем парке Калязина, например, скульптурную группу «Новгородец Садко сотоварищи собирает караван в Астрахань» — это надо обладать немалой удачей: пятнадцать бронзовых лодий с крохотными человечками, всё это высочайшей детализации, занимают едва метр в русле навечно заросшего лопухами ручья. Вспомнили и про писателя Паустовского.

А после сытного обеда в трактире пошли наконец в дом Марины Цветаевой. Дверь нам открыла смотрительница, женщина лет около тридцати, одетая хоть и современно, но лицом напоминающая фото молодой поэтессы в начале прошлого века.

— Это про вас Марта говорила? Что ж, племя младое, незнакомое, проходите. Но уговор: руками ничего не трогать, ясненько?

— Ясненько, — кивнул я. Мы вошли, огляделись и я принялся пересказывать биографию Цветаевой.

— … хотя сама она отождествляла себя с изменчивой морской стихией, жила Марина Ивановна чаще в удаленных от моря местах…

— Ну, почему же, — возразила смотрительница. — У Макса в Коктебеле, например… К тому же, воздушные потоки оказались куда более изменчивыми. Но продолжайте, продолжайте!

И я продолжил, а под занавес прочел стихотворение, называвшееся «Таруса».

Я летала, как птица, то здесь, то там.

Воспевала я лица — во вред словам.

И никак не напиться мне тех небес,

И никак не забыться… Но — тсс! — я здесь!

— Я тоже, — громко шепнула смотрительница и заговорщицки подмигнула.

— В этом стихотворении Марина Ивановна… — но тут смотрительница протестующе замахала руками, и я замолчал.

— Молодой человек, — укоризненно качая головой, произнесла она. — Никогда, слышите? — никогда не пытайтесь рассказать о смыслах стихов, даже если вам кажется, что эти смыслы вы вполне понимаете, при рядом стоящем авторе. Договорились?

Я машинально кивнул, неуклюже свернул культурную программу, а девушки немедленно купили у «смотрительницы» книги и потянулись за автографами. А я в полусне хлопал глазами и пытался осознать, что вот сейчас 2013 год, а рядом со мной — живая-здоровая Марина Цветаева, выглядящая так же, как сто лет назад, разве, на ногах у нее не туфли, а вполне соответствующие времени кроссовки. Ну, да: я отлично помню, когда и чем окончилась ее жизнь на Земле, но здесь в биографии не было финальной точки… Офигеть! Интересно, кого еще мне суждено здесь встретить?

— Отомрите, молодой человек, — улыбнулась Цветаева, подходя ко мне. — И приходите как-нибудь — чаю попьём, с малиной. Стихи почитаем. А вдруг вы пишете стихи? Если да, приносите непременно, обожаю молодых поэтов!

Краем глаза заметил тень, мелькнувшую на Наташином лице.

— Всенепременно, Марина Ивановна, — поклонился я. — Но нам пора. До свидания!

Строго говоря, на этом мои мучения в качестве экскурсовода закончились. Главным из этих мучений было заставить себя не пялиться на Наташу, а она, как на грех, в легком светлом платьице была чудо как хороша.

Во время наших хождений по городу девушки заметили висячий мост над оврагом, и теперь рвались туда, чтобы сфотографироваться. Фотографировал их я на свой планшет, с тем чтобы потом разослать всем фотографии, для чего взял у всех — да-да, у Наташи тоже! — сетевые адреса.

Последний кадр — групповое фото, все пятеро экскурсантов выстроились посреди моста. За их спиной — уютно-захолустная Таруса и два гуся на мосту. С моей стороны — Заовражье, там кроме гусей и хибар снимать нечего, так что ракурс верный.

— Что-то погода портится, — заметила Надя Давыдова.

— Да, и весьма стремительно, — подтвердил Дубровский. — Фёдор, эпическая сила, сворачиваемся!

Но мы не успели. Задул ураганной силы ветер, заставивший всех нас вцепиться в ржавый трос, служащий на этом мостике перилами. Я едва успел сунуть планшет в карман и застегнуть его. Нафаня крепко ухватился за мой воротник.

Из ниоткуда возникшие в только что ясном небе черные тучи сгустились прямо над нами, в них вдруг проявилось знакомое лицо — мы видели его буквально только что.

— Мерсссские воришшшшки! — прошипела Цветаевская туча. — Умрите же!

Из тучи ударила могучая молния, перерубившая мост пополам, и мы посыпались вниз. Первым — ваш покорный слуга.