Бездарь и домовой

Глава 29 Карасун

Мы с энтузиазмом репетировали до глубокой ночи, прерываясь на перекуры и один раз — слегка перекусить[1]. Зато шесть песен для фестивальной программы отточили до вполне приемлемого состояния. Не знаю, была ли прежде на Тверди музыка, которую в моей прошлой жизни называли готическим роком, но теперь точно будет.

[1] Это не художественное преувеличение. В 2022 году автору в подобном режиме довелось репетировать более 12 часов.

Я сразу предупредил, что продолжать активную музыкальную карьеру пока не планирую, и заранее подарил все песни этим зверским музыкантам. Сработались мы с ними хорошо. Не сказать, чтоб вот прямо сдружились, но я к этому как-то и не стремился, равно как и рассказывать, кто я на самом деле такой. Ребята врубались с пол-оборота, предлагали свои музыкальные ходы, и даже петух Петя больше не пытался истерить, зато перкуссионистом он оказался хорошим, и стучал ровно столько, ровно там и ровно то, что было надо.

Кошка Юля смотрела на меня весь вечер, и чем дальше, тем больше масла я видел в ее глазах. Охохонюшки, чую, предстоит разговор. Разумеется, он состоялся, едва я подошел к своей машине и убрал гитару в багажник, где смирненько не отсвечивал Есугэй. Верного телохранителя я накрыл пледом с головой. И не напугает никого, и не замерзнет. Наверное, совсем некромантом становлюсь — вон, как шутить стал.

— Фе-едь, — промурлыкала Юля. — А давай я у тебя в машине переночую, а? А то в автобусе тесновато, честно говоря.

— Ну, в рыдване тоже не разгуляешься, особенно, учитывая мои габариты. Но ты ведь не об этом, верно?

— Верррно. Ты не смотри, что я кошка: там, где надо — очень даже полноценная женщина, там всё по-прежнему. Потрогай, если не веришь.

От бесхитростности предложения я даже рассмеялся.

— Юль, — ответил. — Не буду читать тебе мораль, не стану рассказывать про невесту: в стране, где действует поговорка «жена — не стена, можно и подвинуть» статус невесты в этом плане и вовсе уж призрачный. Давай просто не будем усложнять? Я, признаться, очень устал, и на приключения не тянет вот совсем.

— Ну, как хочешь, — разочарованно вздохнула кошка и ушла.

А я, выдохнув с облегчением, устроился поудобнее и быстренько заснул.

Домой приехали вечером. Константин Аркадьевич водителем был спокойным и аккуратным, но скорость любил, из-за чего регулярно аккуратно платил штрафы за ее превышение. Так что добрались достаточно быстро и не слишком утомились. Перед сном Ирина Сергеевна зашла к дочери пожелать доброго сна. Наташа, задумчивая, сидела в пижаме на кровати, обхватив колени руками.

— О чём грустишь, — спросила мать, приобнимая девушку.

— Просто скучаю, — вздохнула Наташа.

— По нему?

— Да…

Помолчали немного.

— Скоро вылетишь из гнезда, подожди совсем немного.

— Мам, я не могу без него. Вот как-то совсем-совсем не могу.

— Я знаю, как это, — улыбнулась Ирина Сергеевна. — Когда-то давно я тоже мечтала, чтобы мы с твоим папой не расставались ни на минуту.

— А потом?

— Как ты понимаешь, очень быстро выяснилось, что людям нужно хотя бы иногда ходить на службу. И, как правило, не вместе.

— Ой, мам, да понимаю я всё это, не маленькая девочка. И что я часами и днями буду одна, без него — тоже знаю. Но так хочется, чтобы вот всегда…

— Всё тебе будет, солнышко моё. И любовь, и счастье. Да уже есть.

— Есть… — улыбнулась Наташа, коснувшись рукой груди.

— А что ты думаешь про то, что все твои дети, скорее всего, будут некромантами? Каково тебе будет, светлому пустоцвету, среди сплошных некромантов?

— Это мой муж и мои дети, мам. А специальность — не хуже прочих. А моя специальность — быть женой и мамой, так вижу. И если я принесу моим некромантам немного света, так что ж с того плохого?

— Я очень люблю тебя, девочка моя.

— И я тебя, мам.

— Доброй ночи.

Доехали. На фестивальную территорию попасть оказалось не так просто: дородная кхазадка долго скандалила, что заявлена от группы одна машина, а приехало две, и не положено, и не порядок.

— И вообще, со зверьми на фестиваль нельзя!

— Это не звери, это музыканты!

Она до тех пор разорялась, пока осёл с псом не пригрозили закрыть ее в караульной будке. Тут она собралсь нам устроить натуральный вельтунтерганг, но прибежала девушка от организаторов, и велела многоуважаемого Фёдора Юрьевича сотоварищи непременно пропустить, не чиня препятствий. Так что склочную Гертруду Гансовну Гештальт, как значилось на ее бэджике, мы всё же не закрыли — а счастье было так возможно.

Разместились, нашли свое время в лайнапе, и разбрелись, договорившись о точке сбора. Я купил целый жбан компота из сухофруктов, дюжину плюшек и стал смотреть фестиваль.

Что порадовало, так это то, что в программе явно известные, сильные артисты перемежались новичками — а не как на Земле, где весь день стараются молодые дарования, которых никто не смотрит, зато вечером выходят суперстары, и тут уже аншлаг и всем крутить фонарики полчаса.

Первыми мне на глаза попались три юные девы из Полесья. Назывались они «Смяшлівыя мілкі», Я пришел в момент, когда, аккомпанируя себе на акустических гитарах, девчули пели довольно залихватскую песню про инициацию — причем, как несложно догадаться, имелась в виду не только магическая, но и несколько иного рода. Там же продвигалась идея, что парни в классе, конечно, встречаются подходящие, но вот учитель — это ого-го, особенно, если он рыж и бородат. Как я понимаю, если песня «основана на реальных событиях», какому-нибудь рыжему бородатому учителю может прилично нагореть — и на работе, и дома.

Потом вышел целый квартет снага. Одетые в широкие штаны с кучей карманов, майки-алкоголички и кепки самого пролетарского вида, зеленые внезапно выдали очень качественные блюзы — и, что удивительно и ценно, почти без мата.

Я вламывал на Васюгане всё бабье лето,

Там жарче, чем, если на складе сгорают палеты.

А дома жена всё пропила, и дети едва ли в штанах —

От с-ка, нах!

Звучало убедительно, жизненно, весомо. Назывались они «Гвозди».

Гвоздей сменил тонкий хрупкий мальчик с гитарой и автоаранжировщиком, под целый невидимый оркестр он дрожащим голосом пел о детских травмах и о том, как ему фигово живется в этой страшной жизни, и хочется помереть. Успеха он почти не сыскал, хотя, я видел, некоторым девочкам понравилось.

А дальше вышел Тиль Бернес. Я уже не раз слышал это имя, и предполагал, что это местный кумир — и не ошибся. Фестивальная поляна взревела, едва он вышел на сцену. Он и музыкой, и публикой владел, конечно, виртуозно, и тяжелые риффы его группы срывали с места всех.

Мне самому едва крышу не снесло, когда я внезапно услышал знакомую с детства песню «Любимый город» — и тут в голове щёлкнуло, и я понял, почему он Бернес. Поговорить с ним? Обсудить житуху попаданческую? А зачем? Я уже давно не с Земли. Я — некромант княжич Фёдор Ромодановский, и это куда круче, чем жрать проклятую гречку и разговаривать с пескарями.

Как раз после «Любимого города», Тиль дождался, пока в зале хоть чуть стихнет, и, хитро прищурившись, огляделся.

— А что, ребята, — спросил он в микрофон, — из Орды есть тут кто-нибудь?

— Яаааать! — радостно взвыли гоблины в задних рядах публики. — Ор-да! Ор-да! Лок-тар-огар! Лок-тар-огар!!! — даже совершенно земского вида юноши и девчонки подхватили знаменитый клич, и вот его уже скандировали все, включая стайку невесть как затесавшися сюда эльфов и пару киборгов.

— Ну, привет, Орда, — ухмыльнулся Бернес. — Держите, ребята, это — вам. — И ударил по струнам.

Лок-тар Огар! Орда, держи удар —

Вокруг любимый наш кошмар!

Настал заветный час —

Все духи ада против нас!

Такой занятный нам придумали режим:

Где лезет Хтонь наверх — там крепко мы стоим!

Лок-тар Огар! Там крепко мы стоим!

И в Бездну Хтонь! Ложится меч в ладонь,

Весь мир — железо и огонь!

Очистим Твердь от зла,

И запчастей напилим без числа!

У нас есть правило одно, с ним проще жить:

Мы крокодили, крокодим и будем крокодить!

Лок-тар Огар! Мы будем крокодить!

— Орда оценила! В ближайший час скидка на шаурму и кофе — отдаем за полцены! Бернесу и его ребятам — бесплатно пожизненно, так-то! — перекрывая рев толпы, прогудел над поляной чей-то зычный голос.

А на сцену поднимались уже другие музыканты. Потом ещё, и ещё, а тут и наша очередь подошла.

Странное дело: весь день я оставался совершенно спокоен, собран, — а стоило выйти на сцену — и затрясло.

— Представляем наших дебютантов! Выступают Фёдор Трубадур и группа «Последний выдох!» — провозгласила девушка-ведущая и, ободряюще подмигнув мне, ушла.

Трясло немилосердно, но надо было срочно начинать. Я представил себе, что на поляне никого нет, одна Наташа, и пою я только ей. Полегчало. Начали!

…А вот и август. Звёзды вниз

Проворней птиц слетают стаями,

Стекают каплями,

Суета, суматоха — только держись!

Это Бог

В назначенный собою срок

Швыряется звёздами —

Да ну, не будь так серьезна!

Сны.

На светлой стороне Луны

Их гномы выпекать должны

Для тех, кто как ты, ночами не спит,

На звёздное небо устало глядит.

Сны…

Давай-ка ты спи! [2]

_____________________________

[2] Реальная песня автора.

Судя по рёву, стоящей на поляне в одиночестве Наташе наша лирика зашла. Ну-ка проверим, как ей «Маленький склеп» понравится.

В отличие от меня, остальная банда чувствовала себя уверенно — видать, опытные лабухи, не впервой. Осёл с Петухом безупречно держали ритм, а осуществивший мечту стать собакой Борис (можно Боб, за глаза — Бобик) почти безошибочно басил. Юля отрывалась на всю катушку: ходила по сцене туда-сюда, хлестала хвостом, подходила к краю сцены, провокационно ставя ногу на монитор, отчего юбка задиралась свыше всяких приличий.

— Нет, ты только посмотри! Да у неё же грудь больше, чем у меня! И смотрит на него всё время! Да где он это страшилище откопал⁈ — бушевала Наташа, вместе с подругой смотревшая трансляцию фестиваля в сети.

— А он на нее вообще не смотрит, — заметила Надежда. — Он неотрывно смотрит на тебя, через камеру.

— И всё равно, вон, глянь, как стоит! И, спорю на что угодно, трусиков на ней нет!

— Там шерсти столько… — смеясь, махнула рукой Надя. — А ты у нас ревнивица, оказывается! Чего только о людях не узнаешь!

Впрочем, Фёдор, который и не подозревал, какие кары в эту секунду измышляла на его голову не на шутку разошедшаяся Наташа, поспешил реабилитироваться.

— А завершим мы выступление на лирической ноте. Наташа, любимая! Слушай! И запел сводящим с ума густым баритоном:

Луч солнца золотого тьмы скрыла пелена…

— Федя, Феденька, — залилась Наташа слезами. — Прости, любимый…

Мы зажгли. Зажгли! Поляна хлопала, свистела и ревела, почти как Бернесу! Это успех! Мандраж прошёл, накатила эйфория, и в состоянии восторженной невесомости, помахав публике, я сошёл со сцены.

— Федя, ты крутой! — бросилась кошка Юля мне на шею.

— Нет, Юль, Мы крутые! А, главное — вы! Так что давайте, дерзайте дальше сами. Голос у тебя хороший, если что, обращайся, еще песен напишу.

— Да как тебя найти-то?

— Очень просто, через «Пульс». Фёдор Ромодановский, я там один такой.

— Ромодановский⁈ Ты что, аристократ⁈

— Есть такое дело. Но жить не мешает…

— Мамочки родные… Это ты так развлекаешься, да?

— Нет. Всё по-честному. Просто у меня была давняя мечта. И теперь я ее осуществил, за что вам, ребята, огромное спасибо. Но теперь мне надо совсем другими делами заниматься…

— Поняла… Тебе спасибо! Слушай, может, мы когда-нибудь ещё, а?

— Кто знает, всё возможно.

Распрощавшись с ребятами, сел в свой рыдван с твердым намерением немедленно ехать домой.

— Поздравляю, мой добрый сеньор! Это было замечательное выступление. И я рад, что вы осуществили свою мечту, — прозвучал такой знакомый голос.

— Нафаня! Живой!

— К вашим услугам, мой добрый сеньор!

— Как у тебя с маной?

— Отлично подзарядился во время фестиваля, так что готов на любые свершения, — отрапортовал невидмый домовой.

— Славно, дружище. Тогда давай отъедем отсюда подальше и перепрыгнем в Тарусу. Там всё и расскажешь, что захочешь рассказать. Как говорил один царевич, у меня в этом городе остались незакрытые дела.

Настроение взлетело еще выше. Нафаня жив! Я, улыбаясь от уха до уха, покидал фестивальный полигон под неодобрительное ворчание так и не закрытой кхазадки по фамилии Гештальт, и думал о том, что уж свой-то я закрыл. И — отлегло, как отрезало. Нет, я был натурально доволен и счастлив, это очень особенное ощущение: петь на сцене и ловить энергетику зала. Но вот прямо вот сейчас я понял, что это не моё. Повторить когда-нибудь раз-другой — почему нет, но так-то по жизни хочется совсем другим заняться. Меня ждет магия, в которой я по сей момент ни в зуб ногой, и я, наверное, как Ломоносов сейчас, что шагал с рыбным обозом, обуреваемый жаждой знаний.

Но вот отъехали подальше, и я остановил машину.

— Нафаня, мы готовы?

— Готовы мой добрый сеньор.

— Тогда погнали в Тарусу.

Всего два удара сердца — и мы на обочине калужского тракта, всего за пару верст до Тарусы. Сняли отвод глаз, да и поехали к себе на Овражную, где, разумеется, никого не было — календарный месяц до того дня, когда хозяин-пьяница придет за квартплатой, еще далеко не истёк.