Бездарь и домовой

Глава 26 Выкуп невесты

С прибытием десятка опричников дело пошло на лад, баланс сил потихоньку сместился в нашу сторону, а тут еще Есугэй ушатал наконец своего противника до потери головы. Сам он, впрочем, выглядел неважнецки, и я, воспользовавшись случаем, вышел из боя, «подзарядил» его и отправил прикрывать Володю.

Вампиры — сильные противники, но прошло ещё не больше пяти минут, а мы уже безоговорочно победили, перебив их всех. Я остался невредим, Володя, кажется, тоже. Мое мертвое войско понесло изрядные потери, и оставшихся «в живых» я отпустил с миром. Два урука уцелели, третьему досталось, но эти ребята заверили нас, что настоящий момент не самый подходящий для разборок и отбыли восвояси, позабыв прихватить своего зеленого приятеля, который, впрочем, от Есугэевой ласки ещё не очухался. Устали они, что ли? Как я уже не раз слышал здесь, на Тверди, обычно таких остановить может только смерть.

Двое опричников зажимали раны, товарищи оказывали им первую помощь. И еще один боец в броне лежал на земле без движения, над ним склонился Дубровский. Когда подошёл поближе, как раз Володя поднял забрало шлема — и приглушенно выругался: перед нами лежала знакомая ещё по Тарусе корнет Мария Лопухина. Без сознания, лицо бледное.

— Снимаем броню, живо! — скомандовал медик.

Два опричника бережно, но быстро освободили Лопухину от боевого доспеха. Один из них снял свой шлем, и я узнал ротмистра Илью Шереметева. Тем временем Володя, прикрыв глаза, положил ладонь на резаную рану, которая обнаружилась на пояснице девушки. Секунды шли за секундами, и Володя отчетливо бледнел. Я положил руку ему на плечо и принялся вливать в друга ману — спасибо отцу, который успел-таки рассказать мне, как именно это правильно делается. Володе ощутимо полегчало, Лопухиной тоже: дыхание ее стало сильнее, отчетливее, лицо немного порозовело. Наконец она открыла глаза… и забилась, словно в припадке. Володя убрал руку с раны, придержал девушку за плечи.

— Спокойно, спокойно… — приговаривал медик, но никакого действия слова не возымели: Лопухина билась, как рыба об лёд.

— Спокойно, Маша! Я — Дубровский! — почти крикнул он, и чудо: судороги быстро сошли на нет, в глазах появилось осмысленное выражение.

— Володя? Ты здесь? Ты не ранен?

— Я-то нет, а вот ты — да, и серьезно. Подлатал тебя, как мог, но дальше — только в госпиталь.

— Подлетное время эвакогруппы — минута, — произнес Шереметев, но мы и сами уже слышали шум конвертоплана.

— Володя… Володя… — шептала корнет Лопухина, смотрела на Дубровского и плакала.

Подали носилки, раненую бережно на них переложили и понесли в конвертоплан.

— Хорошее заклинание. Надо запомнить, — пробормотал ротмистр.

«А она ведь в самом деле любит его, — подумалось мне. — Бедная девочка, хоть и стервозина та ещё, конечно».

— Мы уходим, — сказал Шереметев. — К вам вопросов никаких, порядок наведут местные. Отдыхайте, парни. Вы крутые.

— Ну, что, домой? — на всякий случай спросил я, когда опричная машина скрылась в темном небе.

— Какой домой, что ты? Расплатиться за ужин надо. И «Подземные слёзы» у нас недопиты, между прочим! — Володя пытался выглядеть бодряком, но получалось у него не очень. Тем не менее, он допил «Слёзы» — мне нельзя, за руль же, расплатились за вечеринку (непостижимо, но в этом «Пане Бобре», похоже, вообще никто не чухнулся, что на парковке только что был локальный армагеддец). Снова вышли на воздух.

— Я что-то упускаю, — бормотал Дубровский, нервно затягиваясь. — Что-то на виду, но я его не вижу.

— Володь, ты чего?

— Не обращай внимания, думаю. Что же я проглядел? И когда?..

Он докурил и, все в той же глубокой задумчивости, сел в машину. Есугэй послушно залез в багажник — как мне показалось, мертвый телохранитель разочарованно вздохнул. Поехали.

Тем временем погода испортилась: мало того, что сгустился туман, так еще и дождик принялся накрапывать, и я поймал себя на мысли, что, кажется, это первый дождь, что я вижу на Тверди. А есть-то как хочется! Нет, не с дождя — нанервничался, да багром от души помахал.

— Володь, смешной вопрос: ты есть хочешь?

— А? Что?.. Нет, не надо, — отмахнулся он, погружаясь обратно в свои мысли. Что это с ним, интересно? И что так повлияло на человека накануне долгожданной свадьбы? Встреча с влюблённой в него Лопухиной? Едва ли, я помню, как он о ней отзывался. Впрочем, что гадать — захочет — расскажет. Но вот какая-то придорожная лавка, и, вроде, даже работает.

Выбор товаров в забегаловке воображение не поражал: пиво, сигареты, кофе и шоколад. Пиво мне сейчас ни к чему, сигарет закупил много, а курю редко — надолго хватит. Так что кофе и шоколад.

— Шоколадкой поделиться? — спросил я на всякий случай Дубровского.

— Нет. О, кхазадский, «Альпийский мифрил», Маша такой обожает… Стоп! Цюрих! Вот же оно! Ах ты ж, ять, эпическая сила!

— Володя, в чем дело? Что случилось? Чем помочь?

— Ничем, ничем… Сейчас — ничем, только, ради всего на свете, не тереби меня пока. Кажется, начал прозревать, мать твою растак через кхазадскую загогулину… — и дальше интеллигентнейший Владимир Андреевич такой загиб выдал, будто не медиком-пустоцветом и Сыскного приказа консультантом был, а подвизался боцманом на флоте. Но я от него на всякий случай пока отстал, и поехали мы в Кистеневку, благо всей дороги — едва тридцать вёрст осталось. Впрочем, быстро ехать не вышло: дождь усилился, туман еще больше сгустился, а мы упёрлись в огромный грузовик, надпись на задней части которого сообщала, что это автопоезд длиной аж в 25 саженей, а дальше следовал дружеский совет: «Не уверен — не обгоняй». Я не испытывал ни малейшей уверенности, потому плелся за этой громадиной, надеясь не пропустить нужный поворот, тогда как от спутника моего, похоже, толку было не добиться — он по уши увяз в какой-то интеллектуальной загадке. Нашёл, однако, время.

— А я как раз что-то не уверен, — бормотал он, читая надпись на грузовике.

Но вот, наконец, и Кистеневка. Софья Алексеевна, вероятно, настроилась встречать двух в лоскуты пьяных оболтусов, но мы ее разочаровали и, кажется, напугали — впрочем, ее сын сейчас пугал даже меня. Как мог успокоил ее, рассказав, что мы не столько водку пьянствовали, сколько пользу государству приносили, нанося поражение залетным вампирам при поддержке опричного войска, после чего Володю захватила какая-то задачка для ума, судя по всему, очень непростая.

— А, это с ним бывает, — с облегчением выдохнула мама моего друга. — Невовремя, конечно, но ничего не попишешь. Вот увидите, Федя: сейчас потребует кофейник в беседку.

— Мама, мне нужно срочно поработать, — сообщил Володя, спускаясь по лестнице с какими-то папками и тетрадями в руках. Попросите принести в беседку кофе покрепче, пожалуйста, — и ушёл.

— Вот, видите? Ничего, посидит, изведет гору бумаги, успокоится. Вы есть хотите?

— Признаться, очень.

— Марфа! Накрой ужин Фёдору Юрьевичу, у него в покоях! — и добавила уже для меня: — А кофе Володе я и сама сварю.

Поел с аппетитом, но без особого удовольствия — Володино суетное беспокойство передалось и мне. Вышел на улицу, прошел пару кругов вокруг дома — просто так, для успокоения, вернулся обратно. Дом затихал, погружаясь в сон. Ладно, надо поспать — завтра день хлопотный и суетный.

— Ты же расскажешь мне про мальчишник? Или это страшная мужская тайна? — прошептала Наташа, обнаружившаяся у меня под одеялом. Всю ее одежду составляла полупрозрачная ночнушка.

— Ничего особенного. Посидели душевно, потом подрались маленько — и домой.

— А с кем подрались и зачем?

— Попозже расскажу, — пообещал: никаких моральных сил продолжать беседу не осталось, и я потянул ночнушку прочь.

Ближе к утру, проводив Наташу, выглянул в окно. В беседке всё ещё горела лампа. Володя сидел за столом, подперев подбородок руками. Ладно, хоть кто-то из нас должен днем быть более-менее вменяемым, так что посплю-ка я эти оставшиеся несколько часов.

За завтраком Володя изо всех сил пытался выглядеть веселым и возбужденным. Второе, впрочем, ему удавалось вполне. Бледный и даже слегка осунувшийся, он, тем не менее, с большим аппетитом поглощал оладьи с вареньем. Наташа была свежа и прелестна, ничем не выдавая тех безумств, что мы с ней вытворяли добрую половину ночи. Тем не менее, родители ее почему-то смотрели на меня с некоторым подозрением.

— Так! — пружинисто поднялся Дубровский, завершив трапезу. — Скоро всё начнется, пора нам с Фёдором Юрьевичем перекурить и одеваться в парадное.

— Спасибо за чудесный завтрак, — я тоже поднялся из-за стола и вслед за ним вышел в сад.

— Федь, день нам предстоит аховый, — начал Володя. — Прошу, никаких вопросов пока, мне будет тяжело отвечать, объяснять, а надо сохранять картинку в целостности и, главное, держать голову холодной.

«Ни хрена себе у него приготовления к свадьбе!» — подумал я, но от вопросов удержался, а он продолжил меня удивлять.

— Дальше. Нам нужно взять с собой Есугэя. И распространить его опеку на меня. В своём обычном виде он, конечно, вызовет много ненужных вопросов, но мы оденем его в костюм моего отца, выдадим парик — уж ими-то я богат, а рожу и руки намажем тональным кремом, а то он у нас излишне бледнолицый. Машину возьмем у дяди — «Урса» всё ж таки попредставительнее выглядит. Давай, одеваемся, я беру всё для Есугэя, и через четверть часа встречаемся у машины.

Надо сказать, что в классическом костюме песочного цвета, длинном светло-русом парике и в неизменных черных очках мой телохранитель выглядел невероятно импозантно. Так и не скажешь, что покойник — если не присматриваться. Оставив его у машины, вернулись в дом и пили кофе, в ожидании отмашки со стороны невесты.

С веранды, открытой по случаю теплого дня, вошел кот. Крупный, длинношерстный, благородного дымчатого цвета, с белой грудью. С большим достоинством прошествовав в центр комнаты, он сел и молвил голосом почти человеческим:

— Владимиррр Адрррреевич, Маррия Кирррилловна вас ожидает!

— Благодарю, друг мой Василий, — как ни в чём не бывало ответил Дубровский. — Как поживаете? Всё ли благополучно?

— Всё пррекррасно, Владимирр Андрреевич. На днях Муррка пррринесла мне тррёх очарровательных котят.

— Ну! Поздравляю вас с прибавлением в семействе! — широко улыбнулся Володя, слегка дергая левым глазом. — Ступайте, друг мой, мы скоро прибудем.

И кот ушёл — всё с тем же достоинством.

— Поехали, — кивнул Дубровский.

— Володя, цветы! — напомнила Софья Алексеевна.

— Цветы? А, да… — спохватился Дубровский, принимая от матери букет. — Спасибо, мам.

— И деньги! — протянула художница Катя мне холщовый мешочек с моментами.

— А деньги-то нам зачем? — не понял я.

— Невесту же выкупать!

— Точно, не сообразил. Спасибо, Катюша.

«Урса» — машина действительно солидная и мощная. Мой рыдван системы ЗиС, конечно, прекрасен, где романтика дальних странствий, и где я буду уже через неделю? Так что по возвращении, пожалуй, вот на такую пересяду.

Остановились перед воротами, дальше, по обычаю, пошли пешком. Над нами вились синички, штук пять, которые сладкими голосами верещали «Совет да любовь!» Вдоль дорожки, по которой шли мы втроём — Дубровский с букетом, я с мешком денег и охренительно стильный Есугэй с тростью, внутри которой помещался клинок, прыгали зайцы с белками, распевая «Слава, слава новобрачным!». Медведь, неподвижно стоявший у входа в дом, вдруг поднялся на задние лапы и запел оперным басом: «Пою тебе, бог Гименей». Я начал подозревать, что такими темпами скоро рехнусь.

Дал медведю на лапу деньгу, он заткнулся и отступил в сторону. Но за дверью обнаружилось еще два топтыгина.

— Жених, дай на мёд, за твоё и невестино здоровье до утра пить будем! — хором сказали они.

Стараясь сохранять на лице есугэйскую невозмутимость, начислил по паре денег и им.

Странно, но на лестнице никакая говорящая или поющая живность нам не встретилась. А вот на втором этаже, перед комнатой невесты, на страже стояли две её подружки: высокая брюнетка в очках, одетая в длинное закрытое платье, и рыжеволосая пухленькая веселушка в полупрозрачном гипюровом мини-платье с глубоким декольте. При виде нас эта последняя как бы невзначай повела плечами, отчего содержимое декольте волнующе колыхнулось. Эх, милая, знала б ты, чем мы с Наташей полночи занимались… Дубровский же, похоже, вообще в мире сём пребывал сейчас чисто номинально, и на обеих девиц внимания обратил не более, чем на фикус в кадке. Хотя нет…

— Соня, Оля, здравствуйте. Напомните, что мне нужно сделать, чтобы поскорее попасть к невесте? — сильно улыбаясь, спросил он.

— Правильно ответить на три вопроса! — торжественно произнесла рыжая. — Вопрос первый: назовите точную дату, когда вы познакомились с невестой!

— Седьмого января одна тысяча девятьсот девяносто седьмого года, — не раздумывая, ответил Дубровский. — Для нас обоих это был первый рождественский праздник в Боброве.

— Ответ правильный! Второй вопрос! Назовите любимый цвет невесты!

— Зеленый, — быстро ответил Володя.

— Ответ неправильный! — торжествующе засмеялась подружка невесты. Правильный ответ — фиолетовый! С вас штраф двадцать денег.

Володя кивнул — то ли мне, то ли своим мыслям, а я отсчитал двадцать монет и вручил их рыжей.

— Последний вопрос! — вступила вторая подруга. — Назовите любимое лакомство невесты!

— Кхазадский шоколад «Альпийский мифрил», — негромко произнес Володя. И добавил еле слышно: — С фисташками.

— Ответ правильный! Что ж, жених, — провозгласила рыжая, — нам ничего не остается, кроме как признать ваши права на невесту и открыть эти двери!

Подружки разошлись в разные стороны, двери распахнулись. Дубровский с букетом наперевес вступил в комнату, я — за ним.

Невеста поражала той красотой, которую принято называть «неземная». И в самом деле, было в ней что-то космическое. Сочетание синих глаз с длинными темными волосами по определению убойное, а тут волосы уложены в затейливую причёску, глаз не оторвать от роскошного парчового платья с открытыми плечами и глубоким декольте — короче, огромное спасибо Наташе, а то не знаю, о чем бы я сейчас думал в свои чёртовы восемнадцать лет.

— Володя, любимый, здравствуй, — улыбнулась невеста.

Меня вдруг посетило странное чувство: как будто в комнате появился Нафаня. Я даже потрогал свое левое плечо — но нет.

— Здравствуйте, здравствуйте! — Дубровский с поклоном протянул невесте букет. — Итак, дорогие друзья! Выкуп невесты благополучно состоялся, благодаря моей неплохой памяти мы потеряли всего два десятка денег, но и не жалко. А теперь сыграем в новую забаву — выкуп жениха! Правила те же, только, разумеется, денежные штрафы не предусмотрены. Итак, мы начинаем! И первый вопрос: какой сорт авалонского виски предпочитает жених?

— Маклауд, односолодовый, — быстро ответила невеста.

У Дубровского глаза на лоб полезли:

— Однако, какие познания! Но ответ неверный, потому что жених доселе не пил ничего крепче сухого вина, поскольку имеет несчастье обладать аллергией на этиловый спирт — о чем в этом доме давно превосходно известно. Ладно! Следующий вопрос. В детстве ты постоянно экспериментировала с моим именем, но один вариант закрепился надолго, на пару лет. В прошлом году даже твой отец вспомнил его в нашей переписке. Как ты меня называла?

— Не помню.

— Вовешник. Третий вопрос. Соня, слушай внимательно — Володя повернулся к рыжей подружке невесты. — Пять лет назад, когда к Соне подбивал клинья залетный Шуйский, он слал ей сообщения со стихами. Соня млела и таяла, пока мы с тобой не объяснили ей, что автор стихов — вовсе не Шуйский. Внимание, вопрос: чьи это были стихи? Соня, молчи!

— Я не знаю и не могу знать, Володя, — спокойно ответила невеста. — Зачем ты мучаешь и меня, и всех? Ты же видишь, что я не Маша.

— Да уж, вижу, — горько усмехнулся Дубровский, доставая из кармана телефон, причем я видел, что он уже в режиме вызова абонента. — И, раз так, мне остаётся произнести всего четыре слова. — Дубровский посмотрел на экран, кивнул и возвысил голос: — Четыре самых важных здесь и сейчас слова. Слово и дело Государево!