Бездарь и домовой

Глава 14 Как стать аристократом за пять минут

Едва вопящего и впавшего уже в полный бред Никанорова уволокли в камеру, межведомственное совещание закончилось. Цветаева откланялась первой и упорхнула домой, следом, качая головой, ушел задумчивый кхазад. Милиционеры вернулись к текущей работе, а опричники, Дубровский и я задержались на улице у дверей управления на перекур. То есть, это они курили, а меня пока не тянуло.

— Шустро ты это дело размотал, — одобрительно заметил Шереметев.

— Ну, тут, во многом, сыграл фактор везения: не нарвись он на нас в Калуге — кто знает, сколько ещё возиться пришлось бы. Да и по местным делам один эпизод непроясненным остался: кто покрошил снага на пустыре?

— Ой, Володь, прекрати, а? — скривилась Лопухина. — С твоей честной мордой только комедию ломать… На пустыре по сей момент не развеялись следы неслабого магического воздействия с некротическим душком. На расположенном рядом кладбище, на самом краю, лежат от трех до пяти поднятых мертвецов, все в активной фазе. Рядом с тобой стоит недавно инициированный некромант. И что еще ты собрался прояснять?

— Я земский обыватель, — произнес я. — И твердо намерен им и оставаться.

— Да-а? Да что вы такое говорите! А если я, как законопослушная подданная, как офицер опричного полка, сообщу в Сыскной, да и инициирую два дела разом — о применении некромантии в Земщине пустоцветом Ромодановским и о неполном служебном соответствии внештатного консультанта Дубровского, который нелепо отмазывал указанного пустоцвета, прикрываясь доверенностью, выданной старым некромантом князем Ромодановским? Вот тогда — что вы скажете?

— Скажу, что я, пустоцвет Нетин, действовал исключительно в рамках самообороны, — хладнокровно ответил я. — И уверен, что любое расследование это подтвердит. А если в Сыскном не дураки сидят, то маршрут, которым они отправят вас со вторым заявлением, будет зависеть исключительно от степени их воспитанности.

Помолчали.

— Фёдор, — тихо спросила Лопухина. — Вам что, отца совсем-совсем не жалко? Ему же голову отрубят.

Я честно попытался вспомнить князя Ромодановского: мерзкого старикашку, который сперва приказал меня пороть — и меня, на минуточку, запороли насмерть, — потом отвратительно глумился и паясничал за завтраком, а после с пафосным видом лишил меня всего и выставил вон.

— Нет, ничуть не жалко, — ответил я и вдруг понял, что соврал. Князь — дурак и сволочь, конечно, но не на плаху же за это тащить…

Она покачала головой и снова повисла пауза.

У Дубровского зазвонил телефон.

— Да? Добрый вечер, Иван Иванович, — Володя как-то резко подтянулся: видать, начальство. — Да, всё выяснили, все документы есть. Понял, передам. Нет. Нет, господин целовальник, упомянутые вами мысли не имеют отношения к обсуждаемому делу. Никак нет, поэтому уж позвольте оставить их при себе. В остальном полагаю себя вправе действовать в соответствии с понятиями чести и законами Государства Российского. И вам хорошего вечера, Иван Иванович.

— Это ты самого Риковича так жёстко? — неверяще спросил Шереметев.

— Увы и ах, его, отца родного, — вздохнул Володя.

— Да ты крутой мужик, Дубровский! — восхитился ротмистр. — Прими уважение!

— Чего он по делу сказал? — спросила Лопухина.

— Никанорова в слободу везти не надо. Рикович будет завтра к полудню в Калуге, в опричном квартале. Заберет там.

— Ну, бывайте здоровы, господа, — полез прощаться ротмистр. — Авось, свидимся ещё!

— Опять ночевать в гостинице горуправы — это, конечно, предел мечтаний, — закатила глаза Лопухина, и они ушли.

Свидеться нам предстояло уже на следующий день, но никто пока об этом не подозревал.

Мы с Володей тоже распрощались: на утро запланировано бегство из города, а пока мне нужно успеть сбацать свой «дембельский аккорд» для газеты. Справился я с ним быстро, часа за полтора всего, и собрался было домой. Но тут зажужжал смартфон. Посмотрел — «Пульс», так называется здешний мессенджер. Пишет Наташа.

«Добрый вечер! Уже почти вторник, а фотографии вы нам так и не прислали. Плохо получилось?»

«Здравствуйте, Наташа! — написал я в ответ. — Нет, получилось замечательно, просто это я, нехороший человек, забегался и совсем забыл прислать вам обещанное. Немедленно исправляюсь!» — и отправил ей фотографии, заодно и сам их пересмотрел.

И ничего не понял, и сердце забилось, но не от гнева, а от радостного удивления и просто потому, что это же Наташа. Фотографий оказалось гораздо больше, чем я на самом деле снял. Вот они — те несколько кадров на мосту. А перед ними — Наташа. Встревоженная — на пустыре у кладбища. Весёлая — в музее скульптора Заблудовского, когда мы разглядывали скульптурную группу «Репка» в масштабе 10:1, и высота деда там была 50 сантиметров. Я предложил ребятам пофантазировать на тему размеров мышки в оригинальной скульптуре, установленной в одном из парков Ингрии[1].

[1] Разгадка миниатюрности скульптур Заблудовского кроется в его происхождении: он уроженец Ингрии. А в этом городе, если не знаете, скульптуры живут весьма насыщенной хтонической жизнью. Поэтому чем меньше их размер, тем безопаснее для окружающих.

Вот крупный план: Наташа смотрит на Оку — хотя она ее и так всю жизнь видит, но у нас в Тарусе, верно, какая-то другая Ока, уж больно Наташа мечтательная. Правая рука на груди, глаза чуть прикрыты, губы то ли шепчут что, то ли просто приоткрыты… И еще с дюжину таких снимков. Но их делал не я! Хотя, отметая небывалое, оставляем единственно возможное: есть у меня в хозяйстве одно устройство, могущественное во многих областях сразу — похоже, заодно и в фотосъемке, и в передаче данных. Хотя, видит Бог, мне бы не хотелось считать его устройством! Спасибо, Нафаня…

«С ума сойти, какие снимки! Меня никогда так здорово не снимали! Спасибо большое!»

«Не за что. Доброй ночи, Наташа».

«Доброй ночи, Фёдор Юрьевич. Спокойных снов».

Ровно в полдень в редакцию «Тарусских вестей» вошли трое: один пожилой, двое молодых, все — в «оливе» без знаков различия, все — усачи.

— Господа, вы к кому? — привстал бдительный охранник.

— К редактору вашему, — махнул издали какой-то «корочкой» пожилой. — Мы ненадолго, не беспокойтесь.

Войдя в редакционный кабинет, пожилой спросил:

— А кто тут у вас редактор будет?

— Я, — несколько растерянно ответил юноша за столом.

— Очень приятно, — ответил пожилой усач. — Берём его, ребята!

Двое молодых немедленно накинули редактору на голову мешок, заломили руки за спину и вынесли вон.

— Не утруждайтесь волнениями, сударыня, — галантно обратился полковник Азаров к побледневшей даме. — Работает Обоянский гусарский полк! Просто объясним вашему редактору кое-что о сыновней почтительности, и вернем обратно. Честь имею! — козырнул старый вояка и вышел.

Ответственный секретарь Екатерина Матвеевна сперва тихонько захихикала, потом, не удержавшись, засмеялась в голос, и смеялась ещё очень долго.

В моей прошлой жизни, которую чем дальше, тем больше забываю, я долго не мог поверить, что выражение «холодное бешенство» — не фигура речи, не книжная красивость, но лаконичное описание реально существующего явления. Не верил — пока на себе не испытал. Мы тогда с коллегами из самых разных изданий катались в составе пресс-тура по одной южной курортной местности. Смысл был в том, чтобы в своих статьях мы потом расписывали, сколь прекрасна эта местность для отдыха, сколь комфортабельны ее отели, вкусна кухня, безупречен персонал санаториев и тому подобное.

Передвигались мы на автобусе, который вероятно, возил по этим краям еще первых космонавтов, так что нет ничего удивительного, что этот раритет однажды, испустив особенно зловонное облако дыма, приказал долго жить без особых перспектив на реанимацию. Организатор не растерялся, куда-то позвонил, приехали улыбчивые южные люди на машинах разной степени раздолбанности, которые и возили нас остаток тура.

А в финале, перед отбытием в аэропорт с одной труднодоступной турбазы, нам выставили счет за их услуги и всё с той же улыбчивой вежливостью объяснили, что, пока не оплатим, никто никуда не поедет. Большинство коллег выпало в полный осадок: кто бы что там ни думал, журналист, если он не «говорящая голова» в телевизоре, персонаж не особенно зажиточный, а командировочные, выдаваемые редакциями, во все времена носили весьма символический характер. Меня же накрыло это самое холодное бешенство: лютейший гнев, но при этом эмоции не захлестывают разум, голова работает четко, как часы, сделанные на Втором Московском часовом заводе, мир его руинам. Вместе с еще одним не потерявшим самообладания журналистом мы объяснили уважаемым южанам, что приглашал их конкретно вот этот организатор. И если он не заплатит (а нам проверить нетрудно, телефоны водителей мы переписали), то за весь свой шашлык-машлык и умопомрачительные виды на горы и море получит серию статей в федеральной прессе о том, какая жуткая дыра их регион, а ведь мог бы процвести, если поменять погрязшее в праздности и коррупции руководство. Разумеется, сработало…

И вот теперь я снова находился в этом хорошо забытом состоянии холодной ярости. Опричники, забрав с утра Никанорова из милиции, повезли его в Калугу для передачи Сыскному приказу. В славном городе Алексине сделали остановку возле торгового центра, в который и направились, чтобы, в том числе, купить по стаканчику кофе. Едва они скрылись в дверях, водитель опричной машины открыл заднее отделение, выпустил Никанорова, снял с него наручники, вручил свой пистолет, после чего с чувством хорошо сделанной работы прилег поспать на травку. Никаноров же времени не терял. Бодрым шагом войдя в зал, он схватил первую попавшуюся девушку, приставил к ее голове пистолет и громогласно озвучил свои требования. Требовал он не слишком много: чтобы в городе Тарусе редактор газеты по имени Фёдор Нетин пошел к нему домой, забрал из сарая репону и доставил пред его, Никанорова, светлы очи в этот самый торговый центр. Иначе девушка умрет, а ему, мол, и так терять нечего. А девушку ту звали Наташа Кудашева…

Спасибо холодной ярости — я не впал в ступор или истерику. Мы как раз намеревались стартовать из города, так что были в сборе и готовности. Я попросил у Володи сигарету, и, пока курил, продумывал порядок действий. В итоге уже через две минуты Дубровский и Нафаня просветили меня о процессе и последствиях опустошения манохранилища. Спустя пять минут после звонка я вернулся в стройные ряды российской аристократии, и еще через три минуты я уже пер репону из никаноровского сарая. Маго-техническое обеспечение, по собственному почину, взял на себя Нафаня.

— Вы готовы, мой добрый сеньор? — спросил домовой.

Я проверил: в багажнике лежали все наши нехитрые пожитки, включая гитару, и проклятая репона. Действительно, тяжеленная хрень. Одна радость: таскать мне ее недолго. В кармане — официальная бумага за подписью старого князя, полученная от Дубровского, бумажный паспорт на подлинные данные, а на руке — идентификационный браслет с ними же. В свою очередь, сыщик увозил князю собственноручно написанное мною согласие считать себя Фёдором Юрьевичем Ромодановским, единственным наследником княжеского рода, и не позднее первого сентября приехать в родовое имение и предстать пред родительские очи.

— Фёдор, не пропадай, и не забудь: на свадьбу — жду! — пожал мне руку Володя.

— Бывай, сыщик, — кивнул я и ответил домовому: — Да, готов!

На пару ударов сердца вокруг потемнело, а потом вдруг выяснилось, что мы больше не на тарусских задворках, а на парковке крупного торгового центра в Алексине. Территория вокруг была оцеплена опричниками в броне и закрытых шлемах. К машине тут же подбежали трое с автоматами наперевес. Я ждал их за рулем, выставив в окно земский паспорт.

— Здравствуйте, господа. Фёдор Нетин, из Тарусы. Это меня ждет террорист.

— Подпоручик Тишин. Имею приказ вас проводить.

— Спасибо, подпоручик. Важно: предмета, который я буду нести, не должен касаться никто, кроме меня. Вообще никто. Это вопрос не только нашей с вами жизни и смерти, но и существования города Алексин на лике Тверди. А также, вполне вероятно, весьма обширной прилегающей территории. Вот теперь провожайте.

— Ты должен был сдохнуть еще в Тарусе! — удивленно крикнул мне Никаноров. — В прорыве хтони! — Он держал Наташу захватом за шею, приставив к ее голове пистолет, у входа в выгородку парфюмерной лавки.

— Ну, как видишь, я здесь, — пожал я плечами. — Отпусти девушку.

— Нет! Тогда мы устроим прорыв хтони здесь! Открывай хранилище!

— Хозяин, я ничего не могу с ним сделать, включен негатор, — шепнул Нафаня.

— Негатор не причем, он нулевка. А в лоб ему засветить можешь чем-нибудь?

— Что ты там бормочешь, придурок! Открывай! Не-ет! Я не хочу… Открывай! Хтонь! Я жить хочу! Жи-и-ть… Открывай! — по лицу терзаемого шизофренией бывшего библиотекаря и краеведа катился пот пополам со слезами, палец явственно дрожал на спусковом крючке пистолета. — Открыва-ай! Да поглотит нас хтонь!

Тут я обратил внимание, что медиаэкраны в центре вместо рекламы новейших средств от раннего облысения или хотя бы курортов Сан-Себастьяна дружно показывали фразу «Хтонь! Нам нужна хтонь!» Но удивляться этакой «рекламе» времени не было.

— Открываю, открываю, — спокойно произнес я. — Не дёргайся.

И открыл. В эту секунду злодей отвлекся на миг от Наташи и получил в лоб двадцатиденьговой монетой, которую домовой раздобыл в моем кармане. Никаноров завалился на спину и упал, в падении выстрелив — по счастью, в высоченный потолок — но мне уже было не до него, в меня хлынула Сила. В каких-то неимоверных, чудовищных количествах. Я стоял на коленях перед раскрытым магическим сосудом, опустив в него руки — и впитывал, впитывал… Перед внутренним взором в калейдоскопной вакханалии возникали и осыпались шедевральные склепы, выстраивались и растворялись в рассветной дымке уходящие за горизонт ряды могил. Миллионы голосов одновременно звучали в моей голове, и откуда-то я знал, какие из них живые, а какие мёртвые, и внезапно в их хор вплелся шёпот Наташи «Держись, Феденька, я с тобой» — а ведь девушка должна на грани обморока пребывать, если не в нём уже. И я ухватился за этот милый шёпот, и плыл на нем через океаны голосов и кладбищ, и мир, кажется, понемногу начал возвращаться ко мне.

Наконец репона опустела, я поднялся на ноги.

— Никаноров мертв, — послышался шепот домового. — и, кажется, это не я.

— Фёдор! — бросилась ко мне на удивление бодрая для такой ситуации Наташа. Я обнял девушку, прижал к себе. Сразу стало видно, что приключение далось непросто: её ощутимо потряхивало. Но какова сила воли!

— Третий раз — уже тенденция, — усмехнулся я. — Придётся вам, сударыня, выйти за меня замуж.

— Ого! Это предложение? Я, конечно, согла…

— Э-э-э, нет, молодые люди, в среде аристократии у нас, в Государстве Российском, так дела не делаются, — к нам подошёл примечательный мужчина. Лет, на вид, около сорока, рыжий, с глазами разного цвета. Одет — внезапно для ситуации — в белый не то лабораторный, не то медицинский халат, не сказать, чтоб очень чистый. — Сперва Фёдор Юрьевич должен заслать сватов к почтенным родителям Натальи Константиновны. Можем попросить прохвоста Дубровского, конечно. Но мне будет приятно выполнить эту роль самостоятельно. Доверите?

— Почту за честь, ваше высочество, — поклонилась Наташа. Я с легкой заминкой тоже поклонился.

— Наталья Константиновна, мне необходимо поговорить с Фёдором Юрьевичем с глазу на глаз, после чего ему придется нас покинуть — возможно, надолго. Прощайтесь быстренько, и я поручу вас заботам светлейшего князя Воронцова.

— Ты что-нибудь понимаешь? — тихонько спросила Наташа.

— Немногое. Но то, что я переполнен маной, и ее нужно срочно куда-то деть, мне объяснить успели.

— Не исчезай надолго, ладно?

— Я всегда буду рядом. И у нас есть «Пульс», — улыбнувшись, я поцеловал ее в лоб и повернулся к рыжему высочеству.

— Я в вашем распоряжении.

— Зовут меня тоже Фёдор, отчество — Иоаннович, фамилия — Грозный. Можешь обращаться ко мне «ваше высочество», не обижусь, — всё еще под маской улыбки, всё ещё благожелательно произнес царевич, но сквозь эту маску сквозили и серьезность, и усталость, и нетерпение. — Идем-ка поговорим, немного времени у нас еще есть.