Бездарь и домовой

Глава 10 Инициация

Наташа вернулась домой еще засветло. Проскользнула к себе, приняла душ, оделась в домашнее. Заглянула к родителям.

— Мам, пап, я дома.

— Всё ли хорошо? — спросил Константин Аркадьевич.

— Да, пап, — улыбнулась Наташа. — Отличный день. И премилая Таруса! Я, представь, у самой Цветаевой автограф взяла!

— Да ты что? У академика аэромантии?

— У великой русской поэтессы, прежде всего.

— Но что-то ты грустна, радость моя, — Ирина Сергеевна продемонстрировала материнскую проницательность.

— Я не грустна, мам. Просто…

— Ни слова больше! Константин Аркадьевич, я ясно вижу, что наша дочь влюбилась!

— С каких это пор ясновидение стало твоей сильной стороной? — изумленно поднял бровь отец.

— Не спорь с женой!

— Не буду, не буду, — вскинул он руки и обратился к дочери: — И что, действительно влюбилась, что ли?

— Ну, может быть, — смущенно пожала плечами дочь, твердо знающая, что родителям врать нехорошо.

— И в кого нас угораздило влюбиться?

— В экскурсовода, — с большим достоинством ответила Наталья. — Зовут его Фёдор, по батюшке — Юрьевич, а по фамилии — Ромодановский. Хорошего вечера! — и, кивнув остолбеневшим родителям, Наталья Константиновна удалилась.

— Это что, шутка была такая? — осторожно спросила Ирина Сергеевна. — Я-то как раз пошутить хотела.

— Сейчас посмотрим, — ответил Кудашев, включая компьютер. — Было бы обидно числиться старшим розмыслом по цифирьному приказу и не пользоваться возможностями родной конторы. Так… Так… Ох, мать моя женщина!

Повисла странная пауза.

— Ирина Сергеевна, — прокашлявшись, официальным тоном начал глава семейства. — Соблаговолите распорядиться принести сердечных капель. Максимальную дозировку.

— Максимальную? — натурально удивилась она.

— Да. Вам, уверяю, тоже понадобится.

Пожав плечами, Ирина Сергеевна взяла со столика колокольчик и позвонила. На пороге возник слуга.

— Бутылку Нахичеванского ВК, два бокала и яблоко, — приказала она.

Через пару минут, прошедших в звенящей тишине, слуга доставил требуемое, разлил коньяк по бокалам и удалился.

— Сначала смотрим, потом лечим сердечную мышцу, — предупредил муж. — Иди и смотри.

Ирина Сергеевна подошла, посмотрела на экран и, охнув, схватилась за грудь. Было с чего: жестокосердный Константин Аркадьевич растянул фото на весь экран, и изображена там была премерзостная жирная харя без малейших признаков интеллекта, к тому же, очевидно, пьяная напрочь.

Не чокаясь, Кудашевы выпили. Залпом.

— Не верю! — категорично заявила Ирина Сергеевна, цитируя знаменитого театрального режиссера Алексеева. — Она не могла.

— Но и в то, что она могла подшутить над нами столь жестоким образом, я тоже не верю, — парировал муж.

— Тогда в чем соль этой интриги?

— Пока не знаю, но постараюсь разузнать. Есть такой интересный молодой человек по фамилии Дубровский. Несмотря на юные лета, имеет прочную репутацию человека, способного решить многие вопросы. Кроме того, о русском дворянстве он знает всё или почти всё. Позвоню-ка я ему.

— А я позвоню Мише Телятевскому. Он хороший мальчик, и был на этой экскурсии.

— Давай.

Ирина Сергеевна взяла телефон, выудила из записной книжки номер, набрала.

— Ваша милость, — ответили на том конце. — Его милость Михаил Александрович не может ответить на ваш звонок по причине скверного самочувствия.

Тем временем на заднем плане раздался рёв Телятевского:

— Богдан, сука! Кому сказал, наливай! — и связь оборвалась.

В замешательстве Кудашева посмотрела на мужа. Тот тоже выглядел несколько растерянным.

— Дубровский на каких-то переговорах, — проговорил он. — Но успел сообщить, что этот Ромодановский — в высшей степени достойный молодой человек.

— А Телятевский чудовищно пьян, чего я за этим славным мальчиком уж и вовсе не упомню.

— Эрго?[1] — спросил Константин Аркадьевич, берясь за бутылку.

— Бибамус[2], — пожала плечами Ирина Сергеевна. — Но что нам делать с этим всем?

— Наблюдать за развитием событий, иного не дано, — ответил Кудашев, разливая «сердечные капли» по бокалам.

[1] Следовательно?.. (лат.)

[2] Выпьем (лат.)

В Тарусе всё маленькое, и идти от Цветаевой до Серпуховской площади — всего ничего. Но я все равно опаздывал. А дойдя до условленного трактира, стал свидетелем сценки, после которой всё вообще пошло наперекосяк.

Невзрачный пьяненький мужичок лет под сорок отчитывал мальчонку едва старше десяти, ну, может, двенадцати.

— … а, поскольку я старше тебя и вообще старший в семье, ты обязан меня слушаться. И наука твоя в том, что я пойду в трактир пиво пить, а ты будешь тут стоять и меня ждать! — развернулся и вошел в трактир, куда стремился и я. Мальчик с несчастным лицом остался близ дверей.

— Папка, зачем… — всхлипывая, еле слышно проговорил пацан. — Зачем ты так? Я же… Я же горы ради тебя сверну!

Твердь под ногами ощутимо зашаталась, с деревьев, заполошно каркая, взвилось вороньё. Толчки, тем временем, не проходили — наоборот, усиливались. Ветхая будка, в которой обычно сидел специалист по замене батареек в часах и подобному нехитрому ремонту мелкой техники, издав истошный скрип, сложилась, как карточный домик. Из окрестных зданий повалили перепуганные люди. По всей округе орали петухи, гуси, заливались испуганным лаем собаки.

Я посмотрел на мальчика — не замечая всего этого, он просто стоял и плакал, медленно погружаясь в землю. К нему подскочил отец, с ходу влепил затрещину:

— Что за слёзы на людях, не понял? Отца позорить? Убью!

— Стоять! — хлестнул явно привыкший командовать голос. — Слово и дело государево! Работает Сыскной приказ! — и из трясущегося вместе со всей площадью трактира спокойно вышел Дубровский.

Количество моих вопросов к этому человеку, как бы невзначай возникшему на пути одного скромного земского обывателя, резко возросло. Владимир погладил ребенка по голове, прошептал что-то ему на ухо, потом позвонил по телефону, и лишь после этого подошел ко мне. Землетрясение, тем временем, пошло на убыль.

— Инициация, первый порядок, — пояснил он почти шепотом, хотя вокруг такой гвалт стоял, что его все равно бы не услышали. — Эпическая сила! Натуральный геомант, возможно, очень мощный. Встречу придется отложить ненадолго, сейчас тут станет весьма людно. Ваше присутствие будет логичным, но лучше бы вам выйти после прибытия основных официальных лиц. Помните реакцию капитана Копейкина? Ручаюсь, он на пути сюда. Есть возможность переждать минут пятнадцать поблизости?

— Редакция, — я указал на здание на противоположном конце площади. — Я там работаю.

— Чудесно, Фёдор Юрьевич, не теряйте времени!

Не вполне понимая происходящее, но чувствуя, что Дубровский дал дельный совет, я помчался в редакцию. Помимо прочего, стоило проверить, как там после землетрясения.

Прибыл вовремя, чтобы наорать на впавшего в прострацию охранника и вернуть его к жизни. В редакционном кабинете жертв и разрушений не обнаружено, разве, бумаги со столов послетали, но это не беда. Согрел было себе чаю, но он в меня больше не лез, так что просто стоял у окна, наблюдая за развитием событий.

Сперва приехал наряд милиции. Следом — капитан Копейкин, злющий, как тысяча чертей — отсюда видно. Затем, сверкая и завывая, с противоположных краёв на Серпуховскую площадь влетели пожарная машина и вагончик Скорой помощи. Отовсюду выбежали «сотрудники экстренных служб», толпились, размахивали руками. Следом приехал экипаж Автоинспекции и немедленно принялся расчищать площадь от автомобилей. Зачем — стало понятно минут через семь, когда с низким гулом на Серпуховской приземлился конвертоплан с опричной эмблемой на борту. Пожалуй, теперь и мне пора — и, достав из сейфа камеру и проверив сохранность редакционного удостоверения, Фёдор Иванович Нетин, редактор, отправился работать, то есть делать репортаж о непонятных событиях, произошедших в городе Тарусе субботним вечером.

— Вход воспрещен! — попытался остановить меня милиционер.

— Вход разрешен, — провозгласил я, и, размахивая редакционным удостоверением, вежливо отодвинул ретивого стража порядка. — Фёдор Нетин, «Тарусские вести», пресса. Добрый вечер, господа! Что у нас случилось?

Грустный мальчик стоял на том же месте, его отец, изрядно заробевший, молча буравил землю расфокусированным взглядом неподалеку.

Капитан Копейкин посмотрел на меня с немалой тоской, но, глядя на камеру, профессионально приосанился. Я сделал пару кадров и включил диктофон.

— Как удалось установить, примерно двадцать две минуты назад у обывателя города Тарусы Ильи Солнцева, двенадцати лет, произошла инициация первого порядка. Процесс сопровождался умеренными разрушениями. Жертв и тектонических сдвигов не зафиксировано. Инициированный передан под надзор… отставить… под опеку соответствующих специалистов из опричнины — Копейкин кивнул на группу людей в умопомрачительных доспехах.

— Благодарю за комментарий, Петр Сергеевич, — изобразил я полупоклон и повернулся к опричникам. — Господа, может кто-нибудь дать комментарий о дальнейшей судьбе инициированного мальчика?

— Я могу, — кивнула стервозного вида барышня в доспехах, смерив меня весьма неприязненным взглядом.

— Большое спасибо. Я — Фёдор Нетин, редактор газеты «Тарусские вести». С кем имею честь?..

— Мария Лопухина, специалист по практической эмпатии, опричный полк царевича Димитрия Иоанновича. Инициированный Илья будет помещен в специальное учебное заведение. Какое именно — определит компетентная комиссия. Как обычно в таких случаях, понесенный городом ущерб будет с лихвой возмещен из казны, родители инициированного также получат материальную компенсацию.

— Большое спасибо. Вопрос. Во время инициации явственно ощущались сильные подземные толчки. Есть ли способ как-то компенсировать возможные разрушительные последствия во время самого процесса инициации? Магическим, так сказать, путем?

Магичка посмотрела на меня как на вовсе уж конченого дебила.

— К сожалению, в данный момент наука не располагает такими возможностями, и именно поэтому материальные компенсации от государевой казны исчерпывающи и даже избыточны. Кроме того, позволю себе напомнить, что осуществлять любую магическую деятельность в земщине категорически запрещено Уложением об уголовных преступлениях, и им же установлены не отличающиеся гуманностью наказания за нарушение этого правила. Исключение составляют лишь инициации, поскольку являются неконтролируемым процессом, да самооборона при нападениях магического характера.

— Благодарю за развёрнутый ответ, — кивнул я и принялся за фотосъемку, не забыв включить магический режим. В кадр попала и стервозная опричная волшебница, и несчастный мальчик.

Тем временем собеседница решила присмотреться ко мне повнимательнее.

— Позвольте, — пробормотала она удивленно. — Но это же… Твою же ж мать!

Мгновенно опричники наставили на меня автоматы.

— Ни слова больше, Мария Алексеевна! — Дубровский был тут как тут. Подойдя к Лопухиной, он что-то сказал ей на ухо, после чего изумленно-испуганное выражение на ее холеном лице сменилось на прежнее, брезгливо-стервозное.

— Под твою личную ответственность, Дубровский! — процедила она. — Головы, если что не так, тебе не сносить.

Володя развёл руками и сделал мне приглашающий жест: мол, пойдем уже поужинаем наконец. Но тут на сцене появилось новое действующее лицо.

Наплевав на оцепление, к трактиру подъехал роскошный лимузин «Bojarin», из-за руля стремительно вышел отлично одетый человек средних лет.

— Добрый вечер, господа, — произнес он. — Купец второй гильдии Афанасий Нешкваркин. Мне срочно нужен редактор местной газеты, господин Нетин. Не подскажете, как его найти?

— Я к вашим услугам, сударь, — шагнул я вперед.

— О, как удачно! Идёмте, идёмте же куда-нибудь, господин Нетин, мне совершенно необходимо немедленно поговорить с вами! Господа, прошу извинить, мне нужно похитить у вас господина редактора на какое-то время, дело решительно не терпит отлагательств. Идёмте, идёмте! Это сенсация, поверьте мне! Это просто сенсация!

Он энергично подхватил меня под локоть, но вдруг покачнулся, схватился за сердце и рухнул наземь.

— Врача! — крикнул я.

Немедленно протолкался все еще остававшийся на площади врач Скорой.

— Мёртв, — констатировал усталый дядька в белом халате. — То ли магическое воздействие, то ли яд. Предполагаю второе, но вскрытие покажет, — и принялся куда-то звонить.

— Фёдор! Что это за едрить твою мать? — громким шёпотом спросил Копейкин.

— Вот что, Дубровский, — произнес рослый опричник — офицер, наверное. — Или ты мне сейчас предъявляешь полномочия, или я через минуту забираю вас с этим так называемым Нетиным для начала в Калугу, а там, глядишь, и в Слободу. Странноватая череда непоняток для земского захолустья, я бы сказал!

— Свободно, господин ротмистр, — спокойно произнес Дубровский. — Предъявлю немедля. Ваш сканер, пожалуйста — и протянул ему свой браслет.

— Полномочия подтверждаю, — нехотя кивнул оставшийся для меня пока безымянным ротмистр минуту спустя. — Так, мальчика забираем, родителя домой, смерть купца — в компетенции тарусской милиции, по меньшей мере — на данном этапе. Остальные свободны. Прошу разойтись.

— Офигенный выходной ты мне сделал, Фёдор, — прошипел Копейкин. — Сперва мост порвал, теперь «глухарь» подсунул.

— Осмелюсь возразить, господин капитан, — встрял Дубровский. — Убийство купца — а мы, я уверен, имеем дело именно с убийством — отнюдь не безнадёжно в рассуждении скорейшего раскрытия. Я, как консультант Сыскного приказа, готов оказать вам содействие в расследовании этого дела.

— Благодарю вас, сударь, — чётко, но с оттенком иронии козырнул Копейкин. — Премного обяжете. — Капитан еще раз злобно зыркнул на меня и удалился.

— В Тарусе есть еще какие-нибудь кабаки? — спросил меня Дубровский. — А то в этом нам точно поговорить не дадут, а мне, полагаю, предстоит ответить на много вопросов.

— Кабаки есть, но после этой сцены поговорить нам не дадут нигде. Так что предлагаю наконец поесть прямо здесь, а потом или пройтись по городу или, наоборот, засесть в редакции, но там охранник может уши греть.

— Уши греть? Отличное выражение, надо запомнить, — ухмыльнулся Владимир. — Но ты прав, начнем с ужина. Жрать охота — это что-то, эпическая сила!

— Нет, — покачал я головой. — Начнем с того, что ты мне кратенько расскажешь, кто ты такой. И когда мы успели испить брудершафт. Нет, я не против общения на «ты», просто интересно.

— Ну, мне показалось, что в нашем положении можно отбросить некоторые условности — жизнь понеслась по кривому козьему следу, откровение за откровением, церемонничать некогда. Кроме того, на мосту ты сам обратился ео мне на «ты», — напомнил он.

— Вообще-то, пожалуй, ты прав. Но не стоит забывать слова великого Конфуция, который утверждал, что откровение без церемониала есть всего лишь хамство, и знать разумную меру во всём.

— Ого, Конфуций! Не часто в наших краях встретишь того, кто о нем хотя бы слышал!

— Не соскакивай с темы, Владимир Андреевич. Что по первому вопросу?

— По первому вопросу всё элементарно, Фёдор Юрьевич. Я — гениальный сыщик. И прислан сюда именно по твою душу.

— Ого, какие люди за нашей скромной тушкой! «Я гениальный сыщик, мне помощь не нужна: найду я даже прыщик на теле у слона!» — пропел я и получил искреннее наслаждение, наблюдая за растерявшимся «крепким орешком» Дубровским.

— Умеешь же ты пафос сбить! Вот умеешь, — улыбаясь, покачал головой он. — Ну, что, в трактир?

— Вот теперь можно и в трактир, — согласился я, понимая, что изгнанного бездаря, он же начинающий молодой некромант, похоже, обложили со всех сторон. Неясно только пока, кто именно и зачем. И еще не очевидно, сумею ли я сбежать. Видимо, всё-таки нет. Что дальше? Сейчас узнаем.