Бездарь и домовой

Глава 27 Драку заказывали?

— Ах ты засранец! — в комнату ворвался огромный бородатый дядька в белом двубортном костюме с золотыми пуговицами. Вероятно, отец невесты, больше, вроде, некому. — Гад мозгливый, эрудит, ять, доморощенный! Убью! — и с пудовыми кулаками набросился на Дубровского.

— Айййяяяяяя! — откликнулся поэтичного вида друг жениха в песочной паре, бросаясь ему наперерез.

— Есугэй! Не убивать! Только бить, не до смерти! — крикнул я.

— Айййяяяяяя! — кажется, в его визге ощущалось некоторое разочарование.

До Володи разъяренный доктор биологических наук так и не добрался, и у дверей закипел жесткий спарринг. Кирилл Антонович Стрешнев, и впрямь, мужик весьма могучий — даром, что доктор наук — бил со всей дури, но существенного вреда Есугэю нанести не смог бы при всем желании. Разве, пиджак порвал. Мертвецы у меня получаются крепенькие, как на заказ, а этого я перед выходом еще и «дозаправил». Есугэй же получил приказ только бить — а отец невесты удар держал отлично и вообще, как смотрю, рукопашником оказался умелым. Так что нам осталось стратегически отступить в безопасное место, то есть к окну, и немного поскучать в ожидании развития событий. Но насчет «поскучать» я, оказывается, слегка ошибся.

— Девочки, — снимая фату, спокойным голосом сказала невеста подружкам, которые так и стояли рядом с ней, пребывая в полуобморочном состоянии. — Девочки, помогите мне снять платье, пожалуйста.

— Прямо здесь⁈

— Ну, да, это же моя комната.

— Но ты, оказывается, не Маша!

— Ну и что? Я всего лишь хочу снять платье. Помогите мне, пожалуйста.

Офонаревшие подруги послушно расстегнули крючки на спине, платье упало на пол.

— Ух, хорошо-то как! Аж задышалось легче, — все так же спокойно произнесла невеста, поводя плечами.

Крупные полушария с вишнями заходили ходуном. Я сглотнул. Невеста, тем временем, освободилась от трусиков, оставшись в одних белых чулках и туфельках, и я в очередной раз вознес хвалу моей чудесной Наташе, хотя, признаюсь, кровь прилила повсюду.

— Где же он, где-то тут он ведь был-то, — приговаривала голая невеста, перебирая какие-то вещи, лежавшие в углу кровати. — А! Вот же он!

С победным видом, натурально улыбаясь, она надела прозрачный изысканный пеньюар, который, однако, эротическое впечатление только усилил. Вернув на голову фату, невеста принялась крутиться перед зеркалом.

— Всё-таки чудесно. Чудесно же! Девочки, скажите, мне идёт? Девочки?..

— И…идёт, — прошептала рыжая. Кожа ее совсем побледнела, веснушки стали почти черными.

— Спасибо, моя хорошая. Всё просто: я так предвкушала, как выйду на свою первую брачную ночь вот в таком вот виде, а теперь у меня ее, увы, не будет. Но я хотя бы его немножко просто так поношу…

Дубровский, отвернувшись от происходящего, открыл окно и курил, бездумно глядя в сад. Я вертел головой, то отслеживая драку, то, чего уж там, любуясь умопомрачительными прелестями невесты, кем бы она ни была. В открытое окно долетало разноголосье птиц и зверей, и всё — про «слава новобрачным, совет да любовь». Для того, чтобы этот фильм снял Кустурица, мне надо бы взять аккордеон и спеть что-нибудь зажигательное, в тон происходящему. Но ни аккордеона, ни гитары, которая, отчасти, могла бы спасти положение, увы, не наблюдалось.

Тем временем на пороге возник кот — тот самый, что приходил в Кистеневку звать нас. Сев в дверях, зверь ошалело оглядывал происходящее.

— Что здесь пррроисходит? — спросил кот.

— Ничего особенного, Вась, — дружелюбно пояснил Дубровский, поворачиваясь от окна. — Свадьба не состоялась, и теперь идет драка. Но ты не волнуйся: совсем скоро прилетят опричники и всё будет хорошо.

С кота в миг слетел благообразный вид: вскочив, кот выгнулся дугой и заорал:

— Опрррричники? Убийцы, меррррзавцы, палачи! — и бросился вон, вопя: — Мурррка, спасай котят, опррричники едут!

У драчунов все оставалось стабильно, невеста всё вертелась перед зеркалом, подружки, обнявшись, сидели на диване и старались вообще никуда не смотреть.

Послышался рокот, за воротами садился черный конвертоплан с опричной символикой.

— Наконец-то, — процедил Володя, плебейски выбрасывая окурок в окно. — А то подзатянулось.

— Не скажи, — возразил я. — Мало кто может похвастать, что растянул одну минуту примерно на пятнадцать. Но у нас получилось.

— Это да, — вздохнул Дубровский, кинув тоскливый взгляд на невесту.

За окном послышался грохот башмаков.

— Поююю тебя, бог Гименей! — взревел медведь.

— Ять!

— Горчаков, отставить! Это игрушка, все вперед.

— А дать на лапу добрыми мишкам?

— Ять нах! Я тебе на рыло ща начислю!

— Отставить! Не обращать внимания, вперед!

Башмаки прогрохотали по лестнице.

— Дубровский, ты не представляешь, как вы с твоим дружком некромантом мне надоели, — поприветствовал нас, входя, ротмистр Шереметев. — Так, драчунов — разнять.

— Есугэй, ко мне! — крикнул я. Телохранитель послушно оставил в покое Стрешнева, на котором, как собаки на медведе, повисли трое опричников.

— Ну, — продолжил ротмистр, когда баталия прекратилась. — Я жду объяснений. Кстати, барышня, вы бы халатик надели — у меня тут толпа голодных мужиков, однако.

— А мне правда, идёт, да? — спросила невеста, отчаянно кокетничая.

— Ис-клю-чи-тель-но. Исключительно идет, слово мужчины и офицера. Халат. Живо.

— Есть! — козырнула невеста, рассмеялась и надела халат.

— Объяснения непременно последуют, — ответил Дубровский. — Предпочитаете здесь, или пройдем в более подходящее помещение? Кстати, так и не видел госпожу Екатерину Михайловну Стрешневу, мать семейства. Надо бы проследить, чтобы в этом зоопарке с ней не приключилось чего-нибудь.

— Я здесь, — холодно произнесла высокая женщина, входя в комнату, и сразу стало ясно, в кого пошла Маша: такая же космическая красота, только выдержанная. — Ну что, дуралей несчастный, мы доигрались? А ведь я говорила… Господа, столовая в вашем распоряжении, прошу, — и, повернувшись, пошла по лестнице вниз. Мы все, включая невесту с подружками и Есугэя, последовали за ней.

Расселись за столом, повисла тишина. Все выжидательно смотрели на Дубровского, а он внезапно растерял всю свою уверенность. Вообще-то, что бы тут ни происходило, а в ситуацию парень в любом случае попал весьма непростую — надо только понять, какую именно.

— Айййййяяяяя! — внезапно вскричал Есугэй в белой сорочке, галстуке и любимых черных очках. Ему тоже досталось место за столом — очень, надо сказать, удачно.

— Спасибо, Есугэй, — слабо улыбнувшись, кивнул Володя. — Да-да, я сейчас.

Он встал, в полной тишине сделал несколько шагов, вернулся и, держась обеими руками за спинку стула, негромко начал.

— Мне кажется, Машу Стрешневу я любил, сколько себя помню. Как-то вот так сразу она стала привычной и всегдашней частью меня. Возможно, даже, скорее всего, в этой самой привычности и кроется моя ошибка — то, что я проморгал ни много, ни мало, машину смерть. Ведь, вроде бы, все же хорошо, дело бежит к свадьбе, все, как надо — а то, что видимся раз в несколько месяцев — и то, умотанные, немногословные оба — так это жизнь такая взрослая, куда деваться. Но я любил ее. А она умерла. Насколько понимаю, произошло это по какой-то дурацкой бытовой причине — ничего катастрофического в наших краях, слава Богу и Государю, давно не случалось.

— Маша упала с лестницы, — тихо встряла Екатерина Михайловна. — Чуть больше полутора лет назад. Упала с лестницы: подломился каблук, перелом шейных позвонков, почти мгновенная смерть. И, как назло, в доме никого из нас не было, а слуги нашли ее и подняли тревогу минут десять спустя, когда уже ничего не сделать.

— Спасибо, Екатерина Михайловна, — кивнул Дубровский, принимая объяснение. — Вот такое вот горе. Маша умерла. Не знаю, как бы я тогда воспринял известие о ее смерти — понятно, что тяжело. Но было бы мне тяжелее и больнее, чем вот сейчас, в эту минуту? Не уверен. Потому что то, что с ней в итоге сделали, не укладывается в рамки моих представлений о… даже не знаю… наверное, о том, что делать можно и том, чего делать нельзя ни при каких обстоятельствах.

Кирилл Антонович, убитый горем, решил воссоздать свою дочь при помощи маго-хтонических биотехнологий. Будучи доктором соответствующих наук, он представлял себе, что и как делать, и с энтузиазмом сумасшедшего кинулся в этот страшный проект. Когда ему не хватило собственных знаний и опыта, он связался с коллегами из арагонского концерна Лос Трес Барбосес, которые как раз выпустили серию новейших домовых и несколько перестарались: они у арагонцев вышли чрезмерно живыми. Но Стрешневу-то как раз именно это и было нужно! Вот откуда длительные «обмены опытом» в Сарагосе, которые, признаться, даже щекотали мне самолюбие: вот у меня будущий тесть какой, мировая величина! Кстати, «барбосы» на днях очень плохо кончили, если не знаете. Поняв, что их домовые слишком много себе позволяют, они их всех уничтожили, честно вернув владельцам деньги и выплатив щедрые компенсации. Но кто-то из бывших владельцев не согласился с таким решением и буквально стер концерн с лица Тверди…

— Кстати, Федор Юрьевич, — встрял ротмистр Шереметев. — А вашего домового тоже постигла такая участь?

— Да, — как мог бесстрастно, ответил я. — отключился и, судя по уведомлению производителя, навсегда. Зарыт на метровой глубине в степи под Царицыном.

— Господа, вернемся к нашей теме, пока я еще хоть что-то могу говорить и не потерял нить под воздействием эмоций, — попросил Володя. — Я могу понять чувства убитого горем отца, но, простите, так делать точно нельзя. Даже боги подобного себе давно не позволяли, судя по мифологии… Я путаюсь, простите.

Так, теперь давайте о том, как я распознал подмену. В эти полтора года мы с Машей почти не виделись — что теперь, конечно, объяснимо. Насколько понимаю, на первых двух встречах была Екатерина Михайлована — женщина кивнула, — а на недавних, после длительного перерыва — вот это восхитительное создание. Но где-то в глубине меня тлел уголек сомнения, что-то было не так. Но я никак не мог понять, что именно. С Машей мы, вроде бы, общались непрерывно — но в текстовом режиме через «Пульс». И я только радовался, что моя уже почти жена — увлеченный наукой молодой специалист, разъезжающий по конференциям мирового уровня от Сарагосы до Цюриха. А вчера, накануне вот этой самой долгожданной и такой скоропостижной свадьбы, присутствующий здесь друг мой Федор Юрьевич Ромодановский купил плитку кхазадского шоколада «Альпийский мифрил», который вот уже пару веков выпускают в Цюрихе. Я тут же вспомнил, что это любимый машин сорт, а потом пронзила мысль: конференция в Цюрихе — сказал Кирилл Антонович. А ее там не могло быть вообще никогда, потому что после казуса Франкенштейна кхазадам категорически запрещено заниматься магбиологией! Откуда всплыл Цюрих? Я как-то позвонил Маше, трубку взял Кирилл Антонович и сказал, что она улетела в Цюрих на конференцию, а телефон забыла дома. Вероятно, говорил он это, глядя на плитку того самого шоколада с фисташками.

Тут-то у меня тревога и взревела, я окончательно понял, что дело нечисто. Стал искать, а чем дражайший Кирилл Антонович занимался в Сарагосе. По большей части, следов пребывания его там почти не отыскалось, но потом я набрел на отчет о закрытой конференции магбиологов, проходившей там, и не без удивления увидел доктора Стрешнева среди докладчиков. То ли жажда познания, то ли тщеславие сыграли с Кириллом Антоновичем дурную шутку. Потому что доклад назывался «Реконструкция поведенческого стереотипа реально жившего индивида по медиаданным с последующей матрификацией». И, что ценно, ссылка на сам доклад оказалась рабочей. Обратный магтехперевод с арагонского — и вот я уже добрых полночи читаю, как составить подобие личности человека, используя записи телефонных звонков, видео и даже воспоминания о нем. Вы понимаете теперь, почему я крикнул «слово и дело»? Если бы речь шла о банальном покушении на мошенничество — а это, как ни крути, было-таки оно, — то я вполне обошелся бы местными компетентными ведомствами.

— Да, Владимир Андреевич, я вас прекрасно понимаю, — без тени солдафонской или еще какой рисовки произнес Шереметев. — Вы всё очень правильно сделали. И примите мои глубокие соболезнования.

Не теряя времени, ротмистр достал телефон.

— Шереметев. Да, все подтвердилось. Протокол «Аз», с научным усилением по маго-биологии. Плюс усиленный комендантский взвод. Объект будет этапирован в слободу. Понял, отбой. — и посмотрев в глаза Екатерине Михайловне, сказал: — прикажите собрать вещи. Супругу и вам. Вы пока как привлекаетесь как свидетель, если ваша вина не будет достоверно установлена, вернетесь домой.

— Да куда уж я без него… — махнула рукой Стрешнева и удалилась отдавать приказания.

— А со мной что будет? — тихонько спросила невеста.

— Не могу знать… барышня, — чуть замешкавшись, ответил ротмистр. Но рекомендую переодеться во что-то более дорожное, а также собрать вещи с собой. Ваша судьба мне неведома, но не думаю, чтобы с вами стряслось что-нибудь фатальное.

— Спасибо, — серьезно кивнула она, встала и вышла.

Примерно через полчаса, уладив необходимые формальности, мы доплелись до «Урсы». Володя еле переставлял ноги, такое ощущение, что из него жизнь выходила, как воздух из проколотого колеса машины.

— И что я в итоге наделал? — прошептал он, пристегивая ремень безопасности.

— Все ты сделал правильно, Володь. Полноценно жить в плену иллюзий, в несуществующей действительности — едва ли возможно. С ума сойдешь, как несчастный Стрешнев, или быстро помрешь: и то, и другое — плохо.

Мы посетили кладбище с аккуратной безымянной могилкой, и Володя положил на нее свадебный букет.

— Федя, а, может… — начал он, и в глазах его я увидел блеск безумия.

— Даже не думай. Ну-ка, пошли! Оставим мертвое — мертвым.

— Это ты мне как некромант говоришь? — истерично захихикал он.

— Нет, как друг. Поехали!

В Кистеневке, где никто ничего еще не знал, нас встречали торжественно. Сложно описать недоумение, охватившее встречающих, когда они поняли, что мы вернулись тем же составом, да еще и в состоянии как после неслабого боя.

— Потом, всё потом, — отмахивался Дубровский. — Свадьбы не вышло, простите. Мне надо просто поспать пару суток…

Но поспать ему было не суждено. Чихая и кашляя, во двор на посадку заходил маленький белый конвертоплан. Помятый, с несколькими дырами в бортах.

— Доктор Дубровский! — из конвертоплана выпрыгнул кхазад в допотопном шлеме и очках. — Доктор Дубровский! Там ферфлюхтер фердаммте шайзе, вас очень надо!

— Какой я, в жопу, доктор, — отмахнулся Володя.

— В Борисоглебске инцидент. Дизер флюгише швайнехунден в дер гроссе количестве. Очень, очень много. Справились, но раненых — полгорода, включая земщину. Нужны медики. Это срочно, герр Дубровский!

— Понял! Яволь, эпическая сила! Жди меня здесь, только халат возьму, — и Володя, откуда только сил нашел, побежал в дом. Я за ним.

— Без меня не улетай! — крикнул я.

— Ты не поместишься!

— Дело не в этом! Просто не улетай!

— Ладно!

Я метнулся в свою комнату, тут же выскочил обратно с блестящим чемоданом в руке. Дубровского догнал уже на пути к конвертоплану.

— На, держи! Точно пригодится! — вручил я ему чеможан.

— Что за… Ого! Ультимативный набор полевого медика от Пироговых! Крутая штука!

— Давай там без глупостей. Я на связи.

Мы обнялись, и Дубровский улетед на пожеванном конвертопланчике с колоритным кхазадом за штурвалом.

— И всё-таки, что там у вас случилось? — спросила Наташа.

— Сейчас расскажу. Только для этого нужно собрать всех в одном помещении, дважды такое рассказывать будет еще тяжелее, — честно ответил я.

— А что было в чемодане?

— Куча всего, необходимого медику в полевых условиях. Думал, на свадьбу ему подарю.