Бездарь и домовой

Глава 3 Явление Чандрагупты гоблину Ереме

В моём давнишнем детстве одной из главных радостей жизни было чтение книг. Я читал всё. К десяти годам до донышка прочитал весь фонд расположенной неподалеку детской библиотеки, а пятью годами позже осилил и взрослую. И одной из любимых книг была «Москва и москвичи» Гиляровского. Я читал эти очерки запоем, воображая быт давно сгинувшей эпохи. И, отчетливо помню, всегда особо поражали описания ресторанных загулов и купеческих застолий. С подробным перечислением разновсяких расстегаев, консоме и прочих чем попало фаршированных рябчиков: простому советскому пионеру этакое, понятно, и не снилось. Так вот, князь Юрий Григорьевич Ромодановский своим завтраком, пожалуй, смог бы и дядю Гиляя удивить — столько яств, по-другому и не скажешь, украшали огромный стол этого чревоугодника.

Коротко поклонившись и буркнув что-то, я дал волю организму, и набросился на все эти пирожки с осетриной, перепелиные яйца с черной икрой и прочие атавизмы прогнившего царизма (только бы вслух такое не ляпнуть, на кол не хочется). А князь — о, он являл собою просто образец родительской доброты, прямо-таки лучился благодушием, и всё приговаривал:

— Изголодался, бедный ты мой! Ажно щёчки ввалились! На-ткось, паштетцу непременно утиного отведай, по старинной рецептуре сделали!

И я послушно, но всё менее поспешно, отведывал, отведывал… Меню завтрака наводило на мысль, что князь являлся завзятым славянофилом — никаких тебе авалонских ростбифов, галльских бланманже и прочих импортных изысков отнюдь не наблюдалось — всё исключительно отечественное. А князь всё кудахтал заботливой наседкой:

— Что, чадушко, насытился ли? Сбитеньку вот хлебни ещё малость… Жопка-то, болит ещё, поди?

— Ох и болит, батюшка, — в тон ему закивал я. — Ох, и болит!

— То наука в тебя входит, — назидательно поднял палец Ромодановский. — Поздновато, правда, но тут уж лучше поздно, чем вовсе никогда!

— Ваша правда, батюшка, — болванчиком кивал я, стараясь предать обрюзгшей морде максимально глупый вид, что, в целом, было несложно.

Князь нарочито ломал комедию — уж не знаю, зачем. Но ничего иного не оставалось, как подыгрывать ему.

— Что за день завтра, помнишь ли? — уже немного серьезнее спросил Ромодановский.

— Как не помнить, батюшка! Вы ж меня из дома изгонять будете, — всплеснул я лапищами, стараясь сохранять идиотскую морду.

— Буду, непременно буду, — заверил старый князь. — И что ж, Феденька, ты делать-то будешь?

— Пойду прочь, солнцем палимый.

— Так и пойдёшь?

— А как же иначе-то, батюшка? Воля ваша священна. Сказал «вон» — значит, вон.

— А жить как думаешь?

— Того пока не ведаю, батюшка. Мира не знаю толком, к чему прибиться, где голову преклонить — ничего не знаю пока, ибо сущеглуп есмь!

Князь от меня аж отпрянул, посмотрел недобро. Но балбес Феденька продолжал умильно хлопать поросячьими глазками, и старик решил, что показалось: «Не может этот идиот столь утонченно надо мной издеваться», — прочел я в его глазах.

— Что ж, — всё ещё несколько растерянно протянул Ромодановский. — Ну, пусть так. А сегодня чем займёшься?

— А на речку пойду, батюшка. С детством прощаться, — и я вполне натурально всхлипнул.

— Девок с собой наберёшь, поди?

— Как можно, батюшка! Сам-один. А девки… что девки, чай, не самая большая редкость на Тверди!

— Просто на берегу сидеть станешь?

— Не-е, — плотоядно оскалился только что плотно позавтракавший я. — Костерок распалю, мясца пожарю, винишка пригублю…

Пожалуй, это был верный ход: услышав про мясцо и винишко, князь брезгливо скривился и уверился, что Федя как был дебилом, так им и остался, и никаких тебе чудес.

Так что я откланялся и вальяжно прошествовал в свои покои.

Едва Фёдор вышел, князь стер с лица скоморошескую ухмылку. Налил сам себе полстакана вина, махнул без закуски и только после этого позвонил в колокольчик.

— Родиона ко мне, — бросил он негромко моментально появившемуся слуге.

Управляющий вошёл через минуту, вытянулся перед князем:

— К вашим услугам, ваше сиятельство.

— Родион, — всё так же негромко и серьезно произнес Ромодановский. — Бездарь мой на речку собирается, говорит, с детством прощаться. Сделай так, чтобы мы знали, чем он там заниматься будет. А то что-то он мне особенно не нравится сегодня.

— Будет исполнено, — поклонился управляющий.

Пожалуй, было бы странно, если б, обожравшись за завтраком, я немедленно ушлёпал на пикник. Поэтому ещё добрых полтора часа провалялся на кровати с книжками. Дочитал историю, ознакомился, пусть и поверхностно, с географией — тут тоже были серьезные отличия от привычной. Британские острова занимал Авалон — твердыня эльфов-эльдаров, метрополия гигантской колониальной империи. Испания отличалась очертаниями и именовалась Арагоном, и несть числа иным отличиям.

— Хозяин, я стесняюсь спросить, — рядом материализовался Нафаня, который за то время, что я состязался с папенькой в скоморошестве, приволок и собрал впечатляющих размеров рюкзак. — Так вот, мне просто интересно, вы планшетом по незнанию не пользуетесь, или по какой иной причине, напимер, от пламенной любви именно к печатным книгам? — с этими словами он аккуратно, покряхтывая, положил передо мной планшет «Yablochkov». Размерами гаджет слегка превосходил габариты самого домового.

— Нет, — честно ответил я. — Просто мне в голову не пришло, что здесь могут быть такие вещи.

— Я так и подумал, мой добрый сеньор, — кивнул Нафаня. — Но теперь я в некоторых раздумьях. Планшет совершенно разряжен, и где и когда мы зарядим его в наших странствиях, пока неизвестно. С другой стороны, это устройство могло бы нам пригодиться. Но сумку выносить нужно уже сейчас: еще немного, и станет поздно.

В итоге решили не усложнять: планшет зарядить, а вынесет его Нафаня уже утром и будет ждать меня у тайника. Оставалась мелочь: обустроить сам тайник. Для этого придется разыграть следующий акт комедии. И, вскинув на плечо немалый рюкзак, в котором прямо сверху призывно позвякивали три бутылки арагонского вина, я направил стопы свои на кухню.

— Чего тебе, Фёдор Юрьич? — то ли простецки, то ли невежливо спросил на кухне пожилой дядька в поварском колпаке.

— Мне бы мяска, — осклабился я. — Свининки. И лучка пару-тройку луковок, и сольцы с собой немножко.

— Чего затеял, шебутная твоя голова?

— С детством прощаться стану, — вздохнул я. — Ведаете поди, что батюшка-от порешил меня от дома отлучить? Ну, гульну напоследок.

Повар головой покачал неодобрительно: Федя явно не пользовался любовью обслуживающего персонала. Тем не менее, всё запрошенное было предоставлено, и отправился я на пикник.

План был простейший: из окна я видел край какого-то водоема, возможно, широкой реки. А где ещё устраивать шашлыкинг, как не на речном бережочке? Отойти только как можно подальше — но там, вроде, вдоль берега рощица тянется, она-то нам и поможет.

Роща у князя, вероятно, играла роль фортификационного сооружения типа «засека». Во всяком случае, легкой прогулки не вышло, она моментально превратилась в турпоход не самой слабой категории. Ну, да тем лучше. Нагуляю аппетит.

— За нами следят, — тихонько сказал Нафаня. — Гоблин. Идет медленно и пока далеко, но идет.

— Что делать будем? — так же тихо спросил я.

— Найдем местечко почище, сгрузим там бутылочку вина. Местные гоблины за выпивку мать родную продадут. Вот там, под густым дубом.

— А почему под дубом? — удивился я. Вроде, только что говорили про местечко «почище», хотя, похоже, тут таких не было.

— Тссс! Над нами дрон!

— Дааа! — удивленно покачал головой князь Ромодановский, глядя на непрерывно передающуюся с дрона картинку. — Пойти «прощаться с детством» на Заокскую Засеку — до такого идиотизма мой дурак даже с пьяных глаз никогда не доходил. Ладно, посмотрим, что дальше.

Долго ли, коротко ли, но продрался я сквозь эти дебри и вышел к реке. Притащил с собой несколько сухих деревяшек, изладил костёр, заквасил шашлык, достал из рюкзака бутылку, куда мудрый Нафаня налил клюквенный морс вместо вина. Вообще, удивительно, как он тягает предметы сильно крупнее и тяжелее себя самого? Надо поинтересоваться…

— Дрон летает вокруг, — шепнул невидимый Нафаня. — Мне не отвечайте, пейте из бутылки и пойте песни. А я встречу гоблина.

И настала тишина. Хотя нет, на пределе слышимости, действительно, что-то стрекотало — возможно, тот самый дрон, о котором предупредил домовой. Значит, на меня смотрят и, возможно, даже слушают. А раз так, придется давать представление.

Сделав добрый глоток морса из горлышка, я размашисто утёр сахарные уста рукавом, и запел:

Чёрный ворон, что ж ты вьёшься над моею головой…

Ох, ничего себе голосина у Феденьки! И со слухом всё прекрасно — ишь, как выводит, да драматично, заслушаешься. Но это не дело, так и до провала недалеко, надо вывозить в другую сторону. А то вдруг папаша очаруется, да и оставит — хоть на правах тенора при домашнем театре? Хотя, какой тут, на хрен, тенор — бас без малого…

Оборвав песню, снова приложился к бутылке. Одновременно, стараясь делать это незаметно, хватанул лука из миски с шашлыком, мазнул по глазам. Ожидаемо хлынули слёзы — то, что надо.

— Сукабаран! — всхлипнул я во весь голос. — Козёл старый, аристократ хренов! Родную кровиночку не пожалел! А я вам покажу-у-у! — Тут настало время очередного глотка из бутылки. — Я всем вам покажу! Вы еще вспомните Федю Ромодановского! На коленях приползёте, падлы! У-у-у, гады зажравшиеся, аристо, мать вашу, краты!

— Ну и мразь, — брезгливо процедил князь, выключая монитор. — Отзывайте дрон, с этой сарынью всё ясно. Всё окончательно ясно.

Нафаня, он же Хосе Натаниэль де Лос Трес Барбосес Террибле Бромиста, проказником был профессиональным, ибо фамильное мастерство в этой области досталось ему по факту рождения и было отточено во время полных головокружительных приключений детства и юности в родной Сарагосе. В последнее время, правда, когда он на птичьих правах дальнего всеми нелюбимого родственника проживал в доме Ромодановских, блеснуть умением не удавалось, так что представившуюся возможность домовой собирался использовать по полной — проказы ему были жизненно необходимы для душевного равновесия.

Логика его была несложной: чтобы остановить противника, его надо хорошенько напугать. А лучше всего пугать детскими страхами, сидящими на задворках памяти всю жизнь. Оставалось только извлечь эти самые страхи, что домовому было вполне по силам: этим созданиям оказались доступны, в том числе, зачатки искусства, которые современные высоколобые именуют менталистикой.

Детство запомнилось уроженцу города Кемерово гоблину Ерёме, как бесконечный занудный кошмар. Справедливости ради, стоит сказать, что редко какой гоблин может похвастать беззаботным детством: традиционная многодетность при не менее традиционных более чем скромных условиях жизни иного не предполагали. Хотя, если б нашелся сторонний наблюдатель, он мог бы не без удивления констатировать, что именно этому представителю орочьего племени как раз свезло, как мало кому: после того, как почти всю его семью спалили в бане «по причине сильной алкогольной интоксикации», как было написано в протоколе, его подобрал и обогрел учёный дед Макар. Ерёма не вникал, какой именно ученостью обладал тот самый дед, кому он прямо с пепелища попал в услужение, но человеком тот Макар оказался вреднючим и требовательным. Батрачить приходилось с утра до ночи, а еще обучаться грамоте и счету — спасибо, в школу не отдал, добрый человек. Наказание за любую провинность было воистину ужасным. Нет, юного гоблина никто не порол и вообще пальцем не трогал. Его просто ставили на колени в угол — безо всякого, впрочем, гороха, — и заставляли слушать мутнейшую дичь из книги, которую дед Макар называл «Наставления Чандрагупты сыновьям».

Про этого самого Гупту Ерёма понял только, что он-ска большим, ять, царём был в далекой стране Бхарате, ять. Денег нажил много, сыновей тоже, и, так как больше, ять, делать ему нехрен, учил-ска этих самых сыновей всякой придури, коей у него была полная башка. Дед Макар читал, Ерёма вынужденно слушал, категорически ничего не понимал и оттого страдал несказанно. Картинки, к слову, в той книжке были такими жуткими, что ужасали даже почти начисто лишенного фантазии гоблина. И вот одну из них он теперь воочию наблюдал на засеке.­

Прямо под большим старым дубом на траве сидело огромное, больше горного тролля, существо с тёмно-синей кожей. Одето оно было в оранжевые шаровары и розовую распашонку. На ногах — мягкие тапочки с загнутыми мысами. Но это всё ерунда: вместо головы у него на плечах красовалась здоровенная слоновья башка — как и положено, с хоботом и бивнями. И самый ужас, что именно такое чудовище юный Ерёма видел в проклятой книжке деда Макара[1]!

[1] Автор в курсе (и Нафаня, скорее всего, тоже), что это описание более всего подходит Ганеше. Но гоблин Ерёма об этом точно не знал!

— Ч-ч-ч…рагупта? — пробормотал гоблин ставшими непослушными губами.

— Да, я Чандрагупта! — важно изрекло чудовище, и продолжило тем же тоном: — Я явился сюда, чтобы наказать тебя, Ерёма!

— Но за что⁈

— Неважно. На колени!

Гоблин, трясясь от страха, завыл, заплакал, но приказ исполнил.

— Послушай же поучение семь тысяч триста девяносто пятое, — проговорил Чандрагупта, и начал: — Давным-давно, в эпоху седых времен, жила-была семья скромная, близкая сердцу земли и неба. Был среди них старец мудрый, почтенный обладатель великого знания древних секретов земледелия, и звали его Махариши Ахшвабрапудра. Однажды посеял сей мудрец семена дивного растения, которое росло столетиями в землях далеких Севера. Сеял он бережно, полив щедро, оберегая ростки от солнца палящего и ветра злого. Но не знал никто, что растение сие было священным даром богов, дарованным миру для испытания людской мудрости и единства. Прошли дни, месяцы и годы, и вырос плод величественный, громадный, золотистый, сияющий в лучах солнца, будто драгоценность небесная…

— Аыыыбх! — глаза гоблина закатились, он рухнул без чувств и так и не узнал, чем закончилась сказка про репку по версии Чандрагупты.

Нафаня подтащил бутылку вина поближе к нему, пошептал над нею что-то — и был таков.

До чего душевно мы посидели с Нафаней! Убедившись, что никто за нами больше не следит, мы устроили самый настоящий пикник, попутно обсуждая ближайшие планы.

— … мне бы в городе осесть, — рассуждал я. — Привычнее оно как-то. Сам-то я городской человек, как ни крути. Но вот тот фантастически разнообразный город, что на другом берегу реки, нам точно не подойдет: слишком близко. К слову, до сих пор понятия не имею, ни что это за город, ни что за река.

— Река называется Ока. А город на том берегу — Калуга, сервитут, — просветил меня домовой.

— Ох как, — призадумался я. Значение слова «сервитут» по прошлой жизни мне было известно, но здесь оно явно было какое-то другое. — И что там?

— Был я там пару дней — не понравилось. Суета, толпы туда-сюда, прямо тебе Вавилонское столпотворение!

— Поди, и опричники есть?

— А где их нет?

— Визуально наблюдаю на противоположном берегу местного жителя, который ест жареное мясо в компании магохтонического конструкта среднего порядка.

— Тищев, скажи-ка мне, а что у нас на том берегу?

— Юридика Ромодановских.

— Вот именно. И даже если местный будет кататься по реке верхом на русалке с во-о-от такими сиськами, мы не сможем предъявить ему за аморалку, пока он до середины реки не доплывёт. Продолжай наблюдение и не отвлекайся на глупости.

Возвращались кружным путем. Рюкзак отлично спрятали, я вдоволь хлебнул арагонского, немного облился им же и повалялся по оврагу, так что выглядел еще менее презентабельно, чем обычно.

— Любимый город может спать спокойно! — орал я песню, которая и в этом странном мире оказалась популярной, что наводило на мысли. Но вот и дошли — по дороге-то оно куда как быстрее. — Домой хочу, дружочек. Ты бы проводил меня, а? А то ноги не держат, — доверительно попросил я встреченного во дворе слугу, который не успел от меня скрыться.

Разумеется, в своих покоях я быстро протрезвел. Сбросил грязную одежду, хорошенько вымылся и лёг спать. Завтра у меня тяжёлый день — День рождения, однако.

— Гордеич, ска, это конец света, нах! — бормотал несчастный Ерёма, благоухая арагонским перегаром. — Сам Чандрагупта, ска, здесь! Наказ-звал мня, ска, подду… Подду… Под дубом сказки, ять, читал-ска!

— Шаптрахор, — негромко позвал управляющий. — Этого — в погреб, а завтра, как всё успокоится — в гараж.