Бездарь и домовой

Глава 6 Срочно в номер!

Сил на продолжение осознавания всего на меня обрушившегося не оставалось, поэтому, вежливо послав Нафаню на отдых, я упал в кровать и мгновенно уснул. А разбудил меня стук в дверь. За ней обнаружился грустный гном с фотоаппаратом на шее.

— Хуеморген, молодой человек, — изрек бухгалтер «Тарсусских вестей». — Я, конечно, весьма извиняюсь, но в городе творится такое, что просто ой.

— Доброе утро, Отто Брунович, — зевая ответил я. — И что такого интересного у нас случилось?

— Случилось такое, что просто срочно в номер, молодой человек. — Поэтому старому Отто достали из сейфа фотографический аппарат и сказали: «Беги уже до герра Теодора, несносный альтерналь, и пусть он уже покажет всем, что мы-таки на высоте».

— Ничего не понятно, но очень интересно. Поэтому давайте с начала. Кофе хотите?

— Ой вэй, дорогой вы мой! Этот напиток, увы, больше не для сердца старого кхазада. Но вы-таки умеете уговаривать, поэтому давайте. Так, что у нас случилось? Да, в общем-то, ничего, кроме снажьего погрома. Несколько десятков снага — я, знаете ли, так-то не люблю их, но куда деваться — устроили себе немножко пожить на пустыре возле кладбища. И прошлой ночью кто-то к ним пришел и устроил очень даже помереть. Подробности расписывают вовсе жуткие, но вы же понимаете, что я работаю в настоящем средстве массовой информации, и потому не могу принимать на веру устные слухи, даже если их говорит такой уважаемый кхазад, как сам Рудольф Шляппербзяхель. Но все сходятся в одном: там клочки по закоулочкам.

— Жуткая жуть, — кивнул я, ставя перед бухгалтером чашку кофе и вазочку с печеньем. — Немедленно займусь, такое, действительно, «срочно в номер». Давайте фотоаппарат.

— Какой чудесный у вас кофе, Федор Иванович, — кажется, он впервые назвал меня нормальным именем. — Совершенно не по-кхазадски, и теперь в груди у меня будет сущий флам мотор, так что никто не поверит, что Отто Бумерзумер таки да очень старый гном. Прежде, чем я дам вам это чудо электронно-оптического искусства, придется поставить подпись в паре тройке мест, — он потянул из древнего крокодилового портфеля какие-то бумаги. — Материальная ответственность, я извиняюсь.

Я подписал, после чего получил в руки зеркальную фотокамеру «Nikonov» и, пока кхазад смаковал кофе и хрустел печеньем, успел вполне разобраться с его устройством. Навел камеру на угол комнаты, щелкнул, посмотрел на экран… и офигел: в кадре отчетливо был виден сидящий на спинке дивана Нафаня, который так-то, вообще, нигде не просматривался.

Последнее, что будет читать уважающий себя мужчина, получив в руки новую технику, так это инструкцию по эксплуатации оной. Но пришлось наступить на горло собственной гордости: если я таким аппаратом начну снимать на давешнем пустыре, один Чандрагупта знает, что или кто будет на этих снимках, а оно мне точно не надо, на кол не хочется. К счастью, инструкция была среди предоставленных Отто Бруновичем бумаг — да здравствует бюрократия!

«36.7. Режим 'Маг» предназначен для фотосъемки последствий магического воздействия, остаточных магических эманаций, а также хтонических сущностей и явлений любого порядка, в том числе не наблюдаемых визуально. Важно! Фотосъёмка в режиме «Маг» ведет к повышенному расходу энергии аккумуляторной батареи, поэтому для фотофиксации не связанных с магией кадров рекомендуем перевести камеру в режим «Авто».

Фух, полегчало. Переведя аппарат в рекомендованный режим, сделал еще один кадр: никакого Нафани, отлично. Потом посмотрел на как раз отставившего чашку гнома.

— Я готов, Отто Брунович. Поспешу теперь на место происшествия. Увидимся в редакции.

— До встречи, молодой человек. С вашим кофе старый Отто теперь до полуночи будет заставлять скучные цифры заниматься весёлым развратом. Но скажите вот какую интересную вещь. Я готов отрезать свою старую бороду и отнести ее заложить в ломбард, но со вчерашнего дня вы таки да изрядно всхуднули! Килограммов так на десять, если на выпуклый глаз. Не поделитесь секретом?

— Отчего ж не поделиться секретом с приятстственным во всех отношениях челове… кхазадом? — плел словесные кружева, пытаясь придумать, что отвечать. Я заметил, что, вроде, стал слегка потоньше, но был уверен, что показалось, поскольку так не бывает. Вот именно: поднять пару утопленников со дна реки или бригаду зомбарей на кладбище — бывает, а мгновенно похудеть — ну, это сказки. Но теперь надо как-то выкручиваться. — Дело в том, дражайший Отто Брунович, что я принял Капли Датского Короля — старинный эликсир, созданный алхимиками невесть когда. Его до сих пор делают, но стоит это столько, что вот просто ой, как вы могли бы выразиться. Скажу только, что моя ныне покойная маменька начала копить на это средство, когда мне и семи не исполнилось, а уже было ясно, что злокозненный метаболизм не оставляет мне шансов стать писаным красавцем. И вот буквально недавно я получил с анонимного адреса посылку — и употребил. Результат вы видите.

— Вы отменно храбры или вовсе безрассудны, мой юный друг, — озадаченно покачал головой кхазад. — Пить неведомую алхимию, присланную незнамо кем — это полный абгестагдес абендессен, я вам скажу!

А я положил себе докопаться до настоящих причин резкого похудения. Нет, никаких возражений, но хорошо бы знать, почему.

Место происшествия оцеплено не было, тут царил веселый бардак с участием городской милиции, хмурых и бледных гоблинов с носилками из коммунального хозяйства и изрядного количества зевак, которым, как известно, любое море по щиколотку, зато как интересно и можно будет рассказать соседу, хотя вот он, зараза.

Большую часть «клочков по закоулочкам» гоблины из горхоза уже куда-то убрали, но поснимать еще было что, чем я и занялся.

— Так, никаких мне тут фотосъемок, сказал! — раздался над ухом неприязненный голос.

Оглянулся — явно блюститель порядка, сиречь милиционер. Да не простой, офицер-начальник. Опустив фотоаппарат, нарочито медленно достал из кармана редакционное удостоверение, предъявил в развернутом виде.

— Работает пресса. Фёдор Нетин, «Тарусские вести».

— Опа как, ять. А Лапшённикова где?

— Позавчера уволилась, и фьють — только и видели.

— В Калугу подалась, поди, — кивнул милиционер. — Там же сервитут, жизнь ключом и тридцать три удовольствия, прямой путь в эти… сервитутки, — он изволил заржать. — Ну, тогда будем знакомы, что ль? Капитан милиции Копейкин, Петр Сергеевич. Как нетрудно догадаться — всей тарусской милиции голова.

— Нетин Федор Иванович, редактор, всем «Тарусским вестям» руки, ноги, глаза и всё в таком духе — третий день пошёл, как.

— Ну, знакомство обмоем во внеслужебное время как-то потом… Так! Червонский! Вон тех копателей мне возьми, сказал! Совсем обнаглели — место преступления раскапывать!

Я посмотрел — на пригорке, который явно входил в границы «места происшествия», два мужичка, не обращая внимания на происходящее, споро махали лопатами.

— Петр Сергеевич, для прессы, срочно в номер. Что здесь произошло и что предпринимается?

Милиционер приосанился. Я догадался, и пару раз щелкнул камерой, после чего включил на планшете диктофон.

— Значит, так. В вечерне-ночной период суток на указанной территории произошел массовый вооруженный конфликт между группировкой снага под предводительством Агафона Хренактаева, 1987 года рождения, проходящего в ориентировках под кличкой «Хмурый», и некоторым числом пока неустановленных лиц. В ходе конфликта группировка «Хмурого» была полностью уничтожена при помощи неизвестных тупых и острых предметов, коими всех ее участников расчленили на мелкие фрагменты. Численность группировки удалось установить по количеству сохранившихся голов, в количестве восемнадцати штук.

Сегодня утром по подозрению в организации упомянутой расправы задержан и помещен под стражу житель города Тарусы, имя которого в интересах следствия пока не разглашается. Ведутся следственные действия, о ходе которых городское управление милиции будет информировать жителей по мере достижения значимого результата.

— Спасибо, господин капитан. В ближайшем номере дадим во всех известных подробностях.

— Ну, и добро, — кивнул Копейкин. — Чую, сработаемся.

— Теперь не для печати. Кого взяли-то?

— Да Никанорова, библиотекаря, кого ж еще. Он нам, веришь ли, этим пустырём давно все мозги задолбал — мол, нельзя тут ничего делать, историческое место…

— А что, купцы уже выкупили его? А то видел табличку, мол, «частная территория».

— Да где там, — махнул рукой капитан. — То процесс небыстрый. Но вот тоже: охота им свой базар возле кладбища ставить, а? Хотя, пусть их, всё лучше, чем бурьян и снажьи разборки.

Тем временем к нам подвели копателей. Перегаром от обоих разило за версту.

— Так! — сказал капитан Копейкин. — Пошёл я работать, Фёдор. Будет что — прибережем для следующего номера. А с этими голубями сизоносыми я сейчас дважды предметно побеседую. Потому как лопата — это предмет. А тут мы их имеем в количестве двух штук. Ну, бывай, Фёдор Иваныч, — и жестом дал понять, что мое дальнейшее присутствие нежелательно.

Ну и ладно, материал у меня уже есть, его еще нужно написать и переделать всю верстку. Но этого мало. Потому что, хотя эту суматоху можно растащить аж полосы на полторы, еще один материал по любому нужен.

— Погоди, господин капитан. Сейчас уйду, подскажи только, у нас в Тарусе благоустроительные работы ведутся где?

— Какие-какие работы? — вытаращился Копейкин.

— Ну, там дорогу замостить, цветочки посадить, детскую площадку сделать…

— Ну, ты спросил! Вот уж хрен его знает… Хотя… Обратно иди по Кладбищенской, там старик Панфилов что-то копал — может, палисадник делает?

«С паршивой овцы хоть шерсти клок», — мысленно вздохнул я и, поблагодарив капитана, пошел на Кладбищенскую.

Искомого старика Панфилова я нашел на углу Кладбищенской и Лесопильной. Пока полгорода продолжало пялиться на исторический пустырь, сей горожанин, в самом деле, весьма почтенного возраста, с иконой в руках ходил вокруг ямы, старательно распевая псалмы. На контакт он не сразу, но пошел, и сразу же обрадовал, что делает он тут не клумбу, не палисадник, а самую настоящую детскую площадку, да ещё общественного пользования. Мотивы у старика оказались насквозь прагматичные: окрестные мальчишки часами изводили дразнилками его цепного пса Полкана, так что тот улаивался до полной потери голоса, при этом куры, принадлежавшие Панфилову, на фоне перманентного стресса, вызванного бесконечным лаем, нестись отказывались наотрез. Вот и придумал старик нагородить всяких горок, качелей и тарзанок. Вопросы безопасности запланированных аттракционов не волновали его ни в малейшей степени: «Убьются — так и хрен с ними», — махнул рукой благоустроитель. Записав всю эту историю и сделав несколько портретов героя, я совсем уже собрался идти в редакцию, но напоследок, теша любопытство, спросил, зачем дед освящал площадку.

— Тут вон кака хреновина, — задумчиво ответил он. — Копал я, значить, яму, для самой большой качели. Под столбы, значить. И нашёл какую-то ерундовину. Да вот, веришь, не нравится она мне. Ажно сердце жмёт. Ну, думаю, надо хоть молитв каких прочесть, прежде чем вынуть-то, а то мало ли. Ну, тут ты и пришёл.

Я посмотрел. На дне ямы, в комьях земли угадывался какой-то крупный бронзовый сосуд — очевидно, весьма древний. Сделав несколько снимков находки, я тоже что-то почувствовал. Но не описанные стариком саднящие, тягостные ощущения, а, скорее, наоборот, вполне приятное томление. И по наитию перевел камеру в режим магической съёмки, сделал кадр. Посмотрел на экран — и вскрикнул: на меня смотрело концентрированное Зло. Такая жуткая жуть, по сравнению с которой все мои кладбищенские сны — не более чем детские мультики рядом с настоящим фильмом ужасов.

— Матерь Божья, — ахнул заглянувший в экран любопытный старик и лишился чувств.

Какая бы жуть ни пялилась на меня с экрана, нет ничего страшнее, чем дедлайн по сдаче номера, уж поверьте на слово. Поэтому дальнейшие действия были исключительно осмысленными, выверенными и подчинялись ровно одной задаче: как можно скорее попасть в редакцию, как можно скорее доделать номер, утвердить его, отправить в типографию и только после этого с чувством выполненного долга предаться запоздалой панике или же более рационально выпасть в осадок.

Первым делом добрыми оплеухами я привел старика Панфилова в чувство и заставил сбегать домой, оставить там икону и привести пса для временной охраны опасного объекта. Когда он вернулся с собакой, я помчался обратно на пустырь, искать Копейкина. Там его уже не застал, побежал в милицейское управление, заодно разузнав, где оно у нас находится. Вновь увидев меня, капитан удивился и, кажется, начал сердиться, но на это я ему времени не дал: показал снимок и в двух словах объяснил, что это такое. Капитан моментально проникся и развил бурную деятельность: отправил на Кладбищенскую наряд с дознавателем — последнего, чтобы опросить старика и отпустить его с барбосом наконец домой, а наряд, конечно, для охраны потенциально опасной находки.

После этого, дав и подписав уже свои свидетельские показания, я наконец примчался в редакцию, где вовсю бухтели Екатерина Матвеевна и Деанор, которые не горели желанием работать до утра. Тем не менее, работа пошла споро, мы даже успели установить, что на зловредной кубышке изображен — сюрприз лично для меня — герб князей Ромодановских, старинного, правда, начертания, которое вышло из употребления лет триста назад. Но эту информацию в материал писать не стали — акцент сделали именно на добром деле, то есть строительстве детской площадки, а о том, что нашлась какая-то неведомая хрень, упомянули вскользь: ну, нашлась и нашлась, археологи разберутся. «Археологи» из Чародейского приказа обещались приехать завтра после полудня. Чай, не того уровня тревожности повод, чтоб им конвертоплан выделять или телепорт открывать, а на своих колесах на ночь глядя из Александровской слободы в Тарусу кататься дураков нет.

Номер был подписан и сдан в печать без малого в десять вечера. Отпустив сотрудников, допил чай — кофе в меня уже не лез, вышел из редакции в притихший город, вдохнул свежего воздуха и подумал: «Чёрт возьми, а ведь хорошо! Интересно даже. И вся жизнь впереди!»

В этом благостном настроении я пришел домой, где неспеша отужинал чем бог послал, а я приготовил — то есть картошкой с говяжьей тушенкой, позвал Нафаню и приступил к прояснению пары не дававших мне весь день покоя вопросов.

— Что до вашего моментального выздоровления, мой добрый сеньор, так тут ничего удивительного, — пояснил Нафаня. — Эликсир этот известен давно, излечивает он почти все существующие в мире телесные напасти, кроме Черной Немочи. Стоит один пузырёк — примерно, как средний мобиль, поэтому большого распространения не имеет.

— Занятно. А где ты его раздобыл?

— Мне удалось позаимствовать пару пузырьков в аптечке лекаря вашего батюшки, — потупил глазки этот прохиндей.

— И как, совесть не мучает?

— Смею заверить, мой добрый сеньор: понятие «совесть» и домовой достославного рода Террибле Бромиста — понятия несовместимые! — ухмыльнулся арагонский нахал, но тут же уточнил: — Но верность сеньору у нас всегда безусловна, на том стоим! — Милота какая, он даже глазами гордо сверкнул, а мне оставалось лишь вздохнуть.

— Хорошо. А похудел я тоже из-за этого волшебного средства?

— Вот это вряд ли, во всяком случае, никогда не слышал, чтобы оно обладало такими свойствами — иначе дамы замучили бы до смерти тех, кто этот эликсир производит, требуя кратно увеличить выпуск, и неминуемо разорили бы своих мужей.

— А что тогда? — удивился я.

— Мне кажется, тут дело в ваших новых способностях. Сеть здесь вообще не ловится, но, насколько понял, книга, которую я по исключительной случайности захватил из вашей библиотеки, сможет дать ответ на этот вопрос.

И передо мной на стол лёг «Справочник начинающего некроманта». Уже через четверть часа я имел возможность убедиться в правоте домового, читая:

«Необходимо понимать, что необученный, едва инициированный маг и, в особенности некромант, не умеющий ещё управлять собственным хранилищем маны, рискует во время затратных магических практик расходовать физические ресурсы своего организма, что может приводить к быстрому, а в некоторых случаях — к моментальному! — истощению»…

Вот так. Хочешь похудеть? Спроси меня, как. Идешь на кладбище, читаешь Прокоповича, поднимаешь нескольких покойников, после чего десяток кил бесполезного сала — как корова языком. То есть, еще пару-тройку раз так колдануть — и стану стройным и красивым. Ага, и с колом в заднице.

В дверь постучали. Посмотрел на часы: полночь. Хм. Кто это там? Давешние мертвецы, не утерпев, пришли требовать новой работы? Открыл. Обалдел: за дверью стоял улыбающийся до ушей Панфилов, с ним два милиционера. Все трое пьяные настолько, что загадка, как на ногах-то стоят.

— Вы это что здесь? — опешил я.

— Иваныч! Слушай, вот, значить, какой анекдот, прямо тебе для газеты! — заржал старик. Стражи порядка с красными рожами сдержанно хихикали. — Так вот, значить. Это, заходит Бабай Сархан в курятник…

— Стоп! Господа, а что вы делаете у меня дома? И кто охраняет артефакт?

— А, кому он нахрен нужен, — махнул рукой Панфилов. — Нам всё объяснили! Пришел, значить, анженер, объяснил, что эта хреновина — она как батарейка, только старая очень, времён первых Грозных. Магиццкая, во. Значить, любому простому человеку, как мы с тобой, с нее ни горячо, ни холодно, так что бояться нечего, да и охранять незачем. Душевный мужик, слушай, байки у него — я т-те дам! А самогон — слеза! Не, это, ты анекдот слушай! В сам-раз для газеты твоей подойдёт — ну, там, рядом с крестословицей. Значить, заходит Бабай Сархан в курятник…

В ужасе метнулся я к рюкзаку, схватил фонарь, и, оттолкнув пропойц, как был, в халате и тапках, рванул на Кладбищенскую. Разумеется, никакого артефакта в яме больше не было.