— Есть! — коротко сказал я, когда экран старушки — «Юности» вспыхнул зелёным светом. Аппарат пискнул, словно зевнул после долгого сна, и бодро показал: все блоки активны, датчики живы, генератор запустился.
Инна потянулась, глядя на экран, прикрытая моей курткой от госпитальной пижамы.
— Он работает… — прошептала, будто боялась спугнуть. — Ты настоящий волшебник, Костя.
— Мастер-радиолюбитель, — уточнил я, кладя паяльник на подставку. — Но в целом, да. Можно ещё подгонять клиентов.
Она уже собиралась уходить, собирая волосы в привычный пучок.
— У меня в восемь автобус. Мама ждёт. Обещала сварить куриный бульон. Если, конечно, ночью не рвало…
Я на миг задумался.
— А какой у неё диагноз, ты же говорила?
Инна оперлась на дверной косяк.
— Рассеянный склероз. Пока в ремиссии, но правая нога почти не ходит. Я ж поэтому и ушла с четвёртого курса. Хотела на реабилитолога…
— Ты всё ещё можешь им быть, — сказал я тихо.
Она посмотрела внимательно. В глазах у неё — и недоверие, и надежда. Но вслух произнесла:
— Тогда начни с завтрака. Ты совсем с ума сошёл: всю ночь на ногах, секс, паяльник и никакой каши. Умрёшь, и что мне потом делать.
— Хорошо бы не ты, а кто-нибудь попроще… — буркнул я, надевая куртку и поправляя воротник.
Инна, уже в уличной одежде, ткнула пальцем мне в лоб:
— Не расслабляйся, волшебник. Сегодня ты получил больше, чем заслужил. А завтра — кто знает?
Она поцеловала меня быстро, почти по-деловому, но с тем самым оттенком, который оставляют только настоящие женщины.
И исчезла за дверью.
Я, всё ещё слегка одуревший от бессонной ночи, держал поднос с кипящим какао, хлебом с маслом и кашей — то ли рисовой, то ли манной, уже не важно.
На раздаче всё те же девчонки, что вчера. Одна подмигнула, другая насыпала поварёшку от души.
— Ну что, боец, сегодня без подливки, зато с победой? — хихикнула кто-то из-за спины.
Я кивнул, забираясь за стол в углу.
— Взял плоть под контроль, — пробормотал я в пустоту, улыбаясь.
«Друг» молчал. Видимо, давал мне возможность просто побыть человеком.
Сбросив пижаму на стул, лег, откинулся, уставившись в потолок.
— Ну вот и утро, — сказал я себе.
Госпитальная тишина ласкала слух. Где-то медленно катили каталку. Сестра смеялась в коридоре. Из окна — птицы, свежесть, жизнь.
Мир, в котором я сначала был чужой. Но теперь — уже не совсем.
Глаза закрылись.
Сон пришёл быстро. Крепкий.
Я ел. Много и вкусно. Я тягал железо. Серьёзно и с наслаждением. Я мылся в душе так долго, что горячая вода почти закончилась.
У меня был ключ от каптерки — от моего нового маленького мира. Сейчас моя плоть снова требовала хлеба, а не зрелищ. Мысли текли медленно. Тело дышало уверенно. «Друг» молчал, видимо, наслаждаясь редким покоем.
В понедельник, после обеда, я только вышел из столовой, где мне снова положили борща погуще, когда санитар по фамилии Панкратьев догнал меня на лестнице.
— Борисенок, к начальнику госпиталя. Срочно. Он уже ждёт.
— За что опять? — буркнул я, хотя внутренне напрягся. Вроде не косячил. Даже наоборот.
Полковник медицинской службы Дубинский был типичным представителем породы «боевых врачей»: крепкий, немного седой, вечно мятая белая форма и взгляд, который просвечивает тебя до пуповины.
Он смотрел в бумаги, когда я вошёл, потом поднял глаза и сразу сказал:
— Садись ефрейтор. Я коротко.
Я сел. В кабинете пахло кофе и йодом.
— Ты, Борисенок, парень не из простых. И я уже знаю, что за два дня ты успел оживить электронож, и даже воскресить аппарат УЗИ. Плюс по госпитальной части — порядок, дисциплина, спорт, даже девочки на кухне жалуются, что ты слишком вежлив.
— Простите?
— Это шутка, расслабься. — Он усмехнулся. — Слушай, у тебя дембель через месяц?
— Да, товарищ полковник. Первые числа октября.
— Я свяжусь с полком, задержки не будет, уйдешь день в день — 29 сентября. Так вот. Я предлагаю: оставайся после демобилизации. Гражданским. Какая у тебя гражданская специальность?
— Год до армии электромонтер связи, и «мастер-радиолюбитель»…
— Пойдешь пока радиотехником по аппаратуре. Документы мы пробьём, жильё — койко-место в общежитии при госпитале, с питанием — решим. Зарплата — скромная, но стабильная и бесплатное питание в офицерской столовой. Ты госпиталю нужен.
Он подвинул ко мне лист бумаги. Там уже было всё: расписано, что куда подавать, когда и кто подпишет. Он готовился. Не просто с бухты-барахты.
Я помолчал. Вот так, за секунду, появляется развилка в жизни. С одной стороны — свобода, дембель, путь в никуда. С другой — место, где ты уже что-то значишь.
— Я подумаю, — тихо сказал я.
— Думай, — кивнул Дубинский. — Только прошу, не слишком долго. У меня такие, как ты, не каждый день с неба падают.
Он протянул мне руку. Я пожал — крепко, по-мужски. И вышел из кабинета с головой, полной мыслей.
Понедельник уже свернул на вечер. Солнце навострилось за горизонт, но сентябрьский воздух ещё держал дневное тепло. Я сидел на скамейке у входа в административный корпус и ждал. Минут через десять двери открылись, и появилась Инна Ивановна. Белый халат скинула на руку, волосы заколоты шпилькой, на плече — сумка. Она увидела меня и, не удивившись, направилась прямо ко мне.
— Ты что тут? Неужели караулил? — прищурилась она, улыбаясь.
— А что, не имею права проводить красивую девушку после трудового дня до остановки?
— Имеешь, — хмыкнула. — Особенно если эта девушка тебе доступ в душ дала… и аппарат УЗИ.
— Насчет УЗИ… В этом деле больше моей заслуги положим. Ты просто нагло и цинично воспользовалась моим практически беспомощным состоянием… — В моих глазах был неприкрытый стеб над нами обоими.
Я встал, шагнул к ней и мы пошли вдоль аллейки, где пахло хвоей и аптекой.
— Слушай, Инна… меня сегодня начальник госпиталя вызывал.
— Накосячил?
— Наоборот. Предложил остаться работать в госпитале после дембеля. Гражданским. Радиотехником по аппаратуре.
Инна резко повернулась ко мне, в глазах — и удивление, и насмешка.
— Ха! А чего не сразу в замначальника по кибернетике?
— Так и сказал почти! С койкой в общаге и пайком.
— Эээ… Пайком? — Она вздохнула. — Умеет он заманивать.
Я пожал плечами:
— Я думал, сначала домой. Может, на гражданке что найду. А тут вдруг — оставайся, мол ты местный гений с паяльником.
Инна на секунду помолчала. Потом серьёзно сказала:
— А ты подумай. Это не просто койко-место. Это — стабильность. Медсанчасть — не завод, тут всегда работа будет. Да и врачи тут нормальные. И ты уже в теме.
Я посмотрел на неё в полутьме. Линия шеи, лёгкий румянец от усталости, а глаза горят.
— А ты? Ты-то что думаешь?
Она сделала пару шагов вперёд, потом обернулась:
— Если честно — я бы осталась. Но это твой путь. Не мой.
— Твой какой?
— Пока дома. Пока мама лежит. А потом… — она вздохнула, — потом, может, и вернусь в институт. Или — в новую жизнь.
— А вдруг эта новая жизнь уже началась? — сказал я и вдруг сам удивился, как это прозвучало.
Инна не ответила сразу. Только посмотрела пристально. Долго. И тепло.
— Смотри, чтоб не испортил её первым же шагом, Борисенок.
— Постараюсь. Только ты меня не теряй. Даже если уйду. Договорились?
— Договорились.
Мы дошли до ворот. Автобус уже подъехал, фары мягко светили сквозь туман.
Она шагнула на подножку и вдруг, не оборачиваясь:
— А если останешься — купи мне когда-нибудь новые прокладки для УЗИ. А то наши совсем…
— В лепёшку?
— Во! — и, наконец, обернулась. — Умный ты, чёртяка с Хрустального Футляра.
Автобус уехал. А я остался на темнеющей дороге. С предложением в голове. С девушкой — в сердце. И с ощущением, что всё это — всерьёз.
Наступило утро вторника. Мой организм после сытного завтрака, имел бодрое настроение.
Плоть, как говорится, снова была под контролем. А раз всё так серьёзно закручивается, решил — надо смотреть жильё, чтоб потом не было мучительно поздно за вчерашние иллюзии.
Нашел зам по тылу, и он только усмехнулся:
— Ну, комендант знает. Пусть покажет, что есть.
Комендант оказалась сухонькой женщиной с глазами без единого сна, зато с множеством расписаний, графиков и ключей. Указала мне путь жестом:
— Иди сам, смотри. Только без фокусов. Это же не курорт.
И я пошёл.
Общежитие госпиталя — девятиэтажная «свечка» с вечно пахнущими линолеумом коридорами.
Шёл, как по музею человеческих жизней: из-за дверей доносились запахи тушёнки, звуки «Кабачка 13 стульев», перешёптывания и возня.
Первые пять или шесть этажей — «плотная застройка».
Комнаты забиты под завязку. Где-то по четверо, где-то даже шестерых насчитал. Около некоторых комнат, в коридоре стояли чайники на табуретках — видно, места уже не хватало и для техники.
Дальше было — полегче.
Здесь обитали «старослужащие» гражданские. В основном, как я понял семейные. Часто встречались коляски, трехколесные велосипеды, санки на гвоздях в стене. Приглядно, но всё равно — не то.
И вот лестничный марш ведет с последнего этажа выше.
Я поднимался с небольшой надеждой и лёгкой грустью, а когда шагнул в холл — … залип.
Огромное пространство двойной высоты. Потолок метрах в шести. Стены покрашены в типичный «серо-зелёный утешительный», но окна во всю стену давали отличный свет. И лоджия на всю длину…
Вдоль одной стены стоял шкаф без дверей, дальше — пара списанных тумбочек, в углу — гордый ржавый холодильник, который выглядел как кот с астмой.
Но всё остальное было пусто. Свободно.
В холле — перспективно.
Если выгнать из кирпича перегородку, то можно будет так развернуться…
Да, рядом машинное отделение лифтов — оно гудело, как сосед-алкоголик, только более пунктуально. Но это — ерунда.
— «А может, и не так всё плохо», — пробормотал я, подходя к окну. Открыл створку — пахнуло верхними соснами, крышей и дальними трубами прачечной.
Отсюда был виден госпитальный двор, и даже — родной корпус. Где-то там сейчас Инна, наверно, пьёт свой чай. Или ругается с медбратом, который опять потерял грелки.
Я провёл ладонью по батарее.
— Ну что, «Друг», как тебе квартирка?
В ухе щёлкнул голос искина:
— По сравнению с каютой «Лузитании — 7», удобства отсутствуют. Но если ориентироваться на текущий вектор адаптации, — годно.
— То есть, жить можно?
— При наличии перегородки, розетки и регулярного доступа к горячей воде — да.
Я усмехнулся.
— Значит, первым делом сделка с начальником госпиталя, если даст «добро», тогда и буду думать… остаться — или драпать к звёздам.
Военный госпиталь
Кабинет начальника госпиталя
Вторник. После полдника
Секретарь по внутреннему телефону доложила о моем приходе.
— Проходи ефрейтор.
Я постучал.
— Заходи, Борисенок. — Не отрывая взгляда от бумаг, он кивнул на стул. — Решил? Или пришёл поторговаться?
Полковник Дубинский сидел за столом, вычеркивая что-то из папки с грифом «Секретно». Очки на лбу, рука на телефоне, в воздухе — стойкий запах чёрного кофе и «Кармен» из приёмной.
Я уселся. Взял с подоконника фарфоровую пепельницу — пустую, но тяжелую. Подержал в руках. Посмотрел на полковника. И сказал:
— Пришёл с предложением. Честным.
Дубинский отложил ручку. Смотрел на меня, как хирург — на пациента перед наркозом: не спеша, но внимательно.
— Ну?
— Остаюсь. После дембеля. Работаю техником, чинилкой, кем надо. Готов взять и операционные, и УЗИ, и всё, что из железа. Сам всё обустрою, нужен только хороший инструмент и оборудование. Кое что у меня есть в части. Личное. Но…
Он приподнял бровь.
— … я себе нашёл место где жить. Достойно. На техническом этаже общежития, в холле, рядом с машинным отделением. Там просторно, светло, и никто не мешает. Поставлю перегородку, железную койку на первое время, сделаю розетки, лампу повешу. Даже плитку в душ сам положу, если дадите ее и цемент.
Но условие одно: никого ко мне туда больше не подселять. Никогда. Иначе — увольняюсь в тот же день.
Полковник молчал. Снял очки. Потёр переносицу.
— Жёстко.
— Уж как есть. Мне нужна личная территория. Зона тишины. Там, где я могу нормально отдыхать. Без этого — не потяну. Не та я личность, чтобы с кем-то делить три квадратных метра и носки на батарее.
Он усмехнулся.
— Говоришь, как разведчик.
Я пожал плечами. Повисла тишина. Потом Дубинский поднялся, подошёл к окну, постоял. И, не оборачиваясь, сказал:
— Ладно, Борисенок. Убедил. Я подпишу приказ, что ты заселяешься как «радиотехник-ремонтник с нестандартным проживанием». Запишем в исключениях, что размещение индивидуальное. Но учти — обустроить ты должен всё сам. Своими руками.
— Только так и собирался. Приступить могу завтра, на первый день нужен кирпич, песок, цемент, инструмент каменщика и пару ведер.
Он повернулся ко мне, снова надел очки.
— Договорились. Дам команду. Подойдешь с утра к зампотылу — он обеспечит.
— Спасибо, товарищ полковник. Не пожалеете.
— Да я уже… не жалею. Но, если ты ещё и чайник в приемной наладишь — поставлю тебя на доску почёта. Прямо над дверью в столовую.
Мы оба рассмеялись. Выходя из кабинета, я почувствовал себя… не ефрейтором, не техником и даже не пришельцем. А просто мужиком, который начал строить себе жизнь. Свою. Здесь. И сейчас.