Беглый

Глава 21

В таком режиме доехали быстро. Мы шли вровень с раллистами, и хотя у них были модифицированные машины, им не удалось оторваться. Я видел, как в зеркале Лёха нервно крутил головой, а Антон пару раз пытался сыграть в шашечки, но, увы, «Нива» держала темп уверенно.

В Краснодар заехали под вечер, солнце уже опустилось за крыши. Заселились без проблем в гостиницу «Краснодар» на Красноармейской. Администраторша долго вписывала данные в журнал, но в конце концов выделила мне и Инне одноместные номера по соседству, а гонщикам — двухместный с раскладушкой на том же этаже.

Я только успел кинуть рюкзак на кресло и включить телевизор и переключить на первый канал, как в дверь постучали.

— Открыто, — крикнул я, не вставая. — Заходите, если не ревизор.

Вошли трое. Антон первым, с той же хитрой ухмылкой. За ним Виталя — серьёзный, напряжённый. И замыкал колонну Лёха, молча, с бутылкой «Жигулёвского» в руке.

— Вот что, брат, — начал Антон, усаживаясь на край кровати. — Мы тут посовещались… И не поняли. Как, чёрт возьми, ты не дал нам уйти? Мы же гнали, реально гнали. У меня мотор далеко не серийный, а ты с грузом и девушкой — и прямо в спину нам.

— Это магия, — сказал я и усмехнулся. — Но если честно — техническая база. Машина не простая. Она у нас с инжектором, а не с карбом. Плюс еще, там микропроцессорное управление и впрыском, и фазами газораспределения. Мы с другом собирали блок управления на микропроцессорах. Плюс фильтр воздушный нестандартный — с генерацией озона.

— Озона? — переспросил Виталя. — Ты шутишь?

— Не шучу. Озон усиливает окисление бензина в камере сгорания. За счёт этого — полнее сгорание, резче отклик, чище выхлоп, выше КПД. Мощность прибавляется процентов на десять, особенно в верхах.

— Я думал, такие штуки — для авиадвигателей, — удивлённо сказал Лёха, отхлебнув пива. — Или для «немцев».

— Да не, — сказал я. — Просто надо уметь. У нас в Минске есть ребята, что даже на трактор умудряются поставить электронную дроссельную заслонку. Главное — мозги и руки. Ну и чтобы генератор тянул нагрузку.

Антон крутил в руках пластиковую крышку от бутылки:

— Ну ты даёшь… Я, если честно, думал, ты нам просто назло не даёшь уйти. Какой-нибудь упёртый белорус.

— Упёртый — да, но не из вредности. Просто люблю, когда техника идёт правильно. Это как музыка. Не должен мотор хрипеть и страдать. Он должен петь.

Инна заглянула в комнату, уже в халате:

— Ребята, вы бы не шумели — тут люди спать пытаются. Завтра рано вставать.

— Поняли, уходим, — встал Виталя. — Но теперь, брат, уважаю. Не всякий гонщик столько сделает ради серийной «Нивы».

— Это уже не совсем «Нива», — усмехнулся я. — Это инструмент. А инструмент должен быть как скальпель — острым.

Они ушли, а я, выключив свет, задумался. Где-то в темноте Краснодарской ночи, может быть, снова появилась та самая «Волга».

Дорога в горах южнее Цандрыпш начинал сужаться, и я сбавил скорость, бросив короткий взгляд в зеркало заднего вида. Узкая лента асфальта вилась среди леса, как выцветший шнурок, местами исчезая за поворотами. И вот — знакомая морда. Та самая чёрная «Волга». Как призрак. Появилась снова. Она уверенно держалась сзади, будто тень.

— Инна, ты видишь эту машину позади нас? — Я кивнул в сторону зеркала, не отрывая рук от руля.

Инна подняла голову от карты и щурясь посмотрела в боковое зеркало.

— Чёрт… Это ведь та же, что шла за нами после парома, и от которой мы ушли по проселку? И снова она… — Голос её стал сухим, собранным.

— Именно. Сначала я думал — совпадение. Но теперь уже не смешно. Они явно не едут на море как мы.

Чёрный силуэт классической 24-й «Волги» с матовыми колпаками держался в полукилометре позади, не сокращая и не увеличивая расстояние.

Инна отложила карту, расстегнула сумку и нащупала кобуру сигнального пистолета. На всякий случай, я еще в Минске переснарядил несколько патронов крупной дробью.

— Значит, теперь они решили не светиться, а ждать момента. И ты думаешь, он наступит на этом перевале?

— Скорее всего. Тут много глухих поворотов. Обогнать, подрезать — дело пары секунд. Видишь вон тот крутой вираж? За ним я сверну направо. Есть просёлок — я его летом заметил. Вроде старая лесовозная тропа. Держись крепче.

— Может, стоит тормознуть и побеседовать? Или устроим им тест-драйв?

— Сейчас они сами устроят. — Я уловил движение в зеркале. Волга ускорялась. — Держись.

Секунды спустя черный седан резко пошёл на обгон, не мигая и не сигналя. Его кузов опасно приблизился к левому борту нашей «Нивы». Я резко дёрнул руль вправо, съезжая на обочину. Камни хрустнули под колёсами, пыль взметнулась.

— Они хотят нас вытеснить! — Инна вцепилась в поручень над дверью, но голос её был без истерики, сдержанный и холодный.

— Ну, раз хотят — получат. — Я нажал кнопку, отключающую ограничитель подачи воздуха, и рывком включил ручное управление дросселем.

«Нива» зарычала, словно разозлилась, и, не сбавляя, ушла в сторону — на просёлочную дорогу, по которой когда-то, наверное, гоняли лесовозы. В зеркало я заметил, что «Волга» на мгновение замешкалась, но потом, ее водитель вывернул влево, и свернул за нами.

— Они не отстают, — Инна повернулась. — Держат дистанцию, но идут уверенно.

— Пускай. — Я вжал педаль газа, ощущая, как мотор вытягивает, натужно, но стабильно. — У нас не серийная «Нива». Сейчас покажем, чего стоит ручная настройка.

Лес сжимался со всех сторон. Задние амортизаторы жалобно постанывали, но машина шла, словно привыкла к хаосу. «Волга» же казалась чужеродной — слишком тяжёлая, слишком городская для этой дороги. Она то пропадала в пыльном хвосте, то вновь возникала на поворотах.

— Костя, смотри! — Инна ткнула пальцем вперёд. — Там развилка. Если пойдём направо — будет спуск к речке. Слева — в гору.

— Спуск нам выгодней. Если они рискнут, застрянут. — Я вывернул руль вправо и дал газу.

Машину качнуло, на секунду казалось, что мы сорвёмся, но колёса вцепились в грунт, и «Нива» рванула вниз по старой трелёвке. Камни, ветки, ямы — всё это сливалось в одно сплошное испытание подвески.

И вот — тишина. Я взглянул в зеркало. «Волги» не было.

— Инна, ты её видишь? — Я замедлил ход, прислушиваясь к мотору.

— Нет. Исчезла. — Она выглянула в боковое окно, настороженно осматривая лес.

Я заглушил двигатель, вышел и присел у двери, вглядываясь в просёлок. Ветер шевелил верхушки деревьев, внизу журчала речка, пахло мхом и влажной корой. Следов за нами не было видно. Ни пыли, ни звука мотора.

Инна вышла, подошла ближе.

Я вернулся к машине, завёлся и мы поехали дальше, молча, среди звенящей тишины осеннего леса. Ощущение, что за нами всё ещё следят, не отпускало. Но больше ни одного звука, ни одной машины. Только мы и дорога, уходящая вглубь предгорий. Через километр я остановился и заглушил двигатель.

— Это ненормально. Либо они свернули, либо… — Она не договорила.

Я кивнул. — Либо они не совсем «они». Поехали дальше. Медленно, но не останавливаясь.

Мы тронулись снова. Я не торопился, глядя по сторонам и прислушиваясь к каждому шороху. До трассы было ещё километров десять, но сердце стучало как задняя подвеска моей машины полчаса назад.

Что это было — проверка? Демонстрация? Или предупреждение? Я не знал. Но теперь было ясно: они здесь не случайно. И похоже, что кто-то, начал свою игру.

Когда мы снова выехали к трассе, солнце уже начало опускаться к горизонту, рассыпая по горам тёплое золотисто-оранжевое сияние. Инна молчала, только пальцы на дверной ручке дрожали слегка. Я чувствовал, как в ней борются усталость, напряжение и всё ещё не угасший адреналин от погони.

— Ну и денёк, — наконец выдохнул я, глядя в зеркало. — Похоже, оторвались.

— Ты сам это видел? — Инна обернулась ко мне. — Её как будто поглотила стена. Я видела, как она шла за нами, потом один поворот — и пусто. Ни скрежета, ни звука, ничего.

— Это не первое странное исчезновение на моей памяти, — пробормотал я, — но всё равно мурашки по коже.

Дальше ехали молча. Сердце всё ещё держало след прежнего напряжения, но с каждой минутой становилось спокойнее. К тому времени, как мы проехали Алахадзы, ветер сменился на ровный и ласковый, дышалось легко — море было близко. Инна включила магнитолу, и в салоне зазвучала старая, но удивительно уместная вещь — «Осенний вальс» в оркестровке. Я краем глаза заметил, как она улыбается, впервые за весь день.

Когда свернули с главной трассы на узкую дорожку, ведущую в Пицунду, солнце уже начинало падать за горизонт. Морской воздух ударил в лицо едва мы приоткрыли окна: терпкий, сосново-солёный, обалденный. Вдоль дороги росла реликтовая сосновая роща, деревья стояли прямо как шеренга гвардейцев, и лениво шуршала листвой под лёгким ветром.

— Вот она, — сказал я, притормозив у указателя. — Пицунда. Маленькая, но гордая страна солнца и сосен.

— Красиво. Даже слишком, — задумчиво протянула Инна. — Как будто природа тут застывает во времени.

Мы остановились у прибрежной линии, где выстроились семь высоких пансионатов. Я провёл пальцем по списку на указателе: «Маяк», «Амзара», «Амра», «Колхида», «Золотое руно», «Бзыбь» и «Апсны».

— «Амра», — решительно сказала Инна. — Звучит, как что-то благородное. Мне нравится.

— «Амра» так «Амра», — пожал я плечами. — Главное — чтобы был вид на море и приличный ремонт и обслуживание.

В холле пансионата царил полуотдыхающий хаос. Кто-то с чемоданами, кто-то с детьми, кто-то явно уже после первой рюмки. Я подошёл к стойке, отодвинув слегка стопку буклетов, и обратился к администратору — пожилому мужчине с глазами, уставшими от всего на свете.

— Добрый вечер. Нам бы номер на двоих. Желательно с видом на море. Можно «Люкс», но уютный.

Он поднял глаза, окинул нас взглядом: я — в куртке с пылью серпантина, Инна — в джинсах, волосы стянуты в хвост, но глаза яркие.

— У нас всё занято, — проговорил он устало. — Только раздельные одноместные остались. К бархатному сезону всё, считайте, разобрано под групповые заезды.

Я понимающе кивнул, не отходя. Потом, словно невзначай, достал бумажник, вложил в паспорт аккуратно сложенные путевки и четвертак.

— Всё понимаю, — сказал я спокойно. — Может, что-нибудь для уставших путников всё же найдётся?

Он не стал говорить ни слова, просто взял паспорт, заглянул в книгу и через пару минут протянул ключ.

— Двенадцатый этаж, номер 1205. Балкон на юг, море видно. Надеюсь вам понравится.

— Благодарю, — я кивнул, забирая ключ.

Лифт медленно, со скрипом поднял нас вверх, и, когда я отпер дверь, нас встретил номер, в котором пахло морем, деревом и чем-то давно забытым из детства. Просторная комната, окно от стены до стены, за которым — сосны, а за ними — синеющее море. На горизонте солнце скользило вниз, окрашивая воду в оранжево-розовые тона.

— Вот это я понимаю, — сказала Инна, скинув те самые туфли. — Ради такого и стоило трое суток глотать пыль Кавказа.

Мы спустились в столовую, не сильно отличающуюся от ресторана, где нас на удивление хорошо накормили: горячая кукурузная каша с маслом, рыба на углях, салат с черноморскими томатами. Заказали чай с мёдом и лимоном — простое, но родное. Сидели у окна, глядя, как медленно гаснет день.

— Знаешь, — сказала Инна, наклоняясь ко мне, — мне здесь нравится. После всего… этой погони, этих дорог, дыма и тревоги — здесь всё кажется таким надежным и уютным.

— Согласен, — ответил я.

После ужина мы вышли на набережную. Шорох сосен сопровождал нас, как тень. Море тихо плескалось у берега. В небе появились первые звёзды, неяркие, но чистые. Вдали кто-то играл на гитаре — старую абхазскую мелодию, тянущуюся, как сама ночь.

Мы шли медленно, молча. Просто впитывая в себя всё: ветер, запах сосен, тёплую руку рядом.

И в какой-то момент я понял — вот оно. Спокойствие. Впервые за долгие месяцы. Но где-то внутри — глубоко, на уровне инстинкта — ощущение, что оно ненадолго. Потому что те, кто ищет нас, наверняка не дремлют.

Вечер над Пицундой опустился неожиданно мягко, как фланелевое одеяло, запахнувшееся вокруг нас после долгого, утомительного, но всё же захватывающего пути. Мы с Инной неспешно вернулись в номер, разговаривая о деталях прогулки, запахе хвои, соли и лёгкой печали, которая приходит вместе с осенним бризом.

— Костя, знаешь, я совсем не думала, что юг осенью может быть таким… — Инна замялась, подбирая слово, — волшебным. И почти безлюдным.

— Вот почему я и настаивал на бархатном сезоне, — я подмигнул ей и снял куртку, — никакой суеты, шумных соседей, песен под гитару до рассвета и толп на пляже. Только мы и море. И редкие остатки цивилизации.