Башня мертвых

XXXVII. Перед концом

Тэвия коротко постучала и немедленно вошла. В комнате Крау всегда властвовал беспорядок, и он наотрез отказывался впускать в нее служанку Мэриет, которой всегда натерпелось прекратить весь этот бардак. Но в этот раз было по-другому.

— Вот это можешь выбросить… И это. — Крау передал ей в руки кипу писем и древнюю лампу с ажурными створками, — Так, а вот это нужно попробовать опубликовать… Мэри, когда прибудет Рэдо, передай ему, что тут стихи всякие и проза. Пусть предоставит коллегии, что на его взгляд не будет откровенно паршивым.

— Хорошо…

Мэриет понурив голову, с грустью рассматривала неаккуратные письмена.

Тэвия сложила руки и склонила голову набок. Она покашляла, чтобы Крау ее заметил.

— О!.. А вот это тебе сегодня пригодиться на собрании.

Крау раздвинул кучу хлама и подобрался к картине, выглядывавшей на четверть из-под завала. Он показательно сдул с нее пыль и протянул Тэвии.

— Ужасное зрелище… — девушка нахмурилась и, поискав взглядом, нашла подпись.

«Ричарден».

— Не знала, что он еще и картины писал.

— Он был одарен во всем, к чему прикасался.

Ричард изобразил Кафиниум в полную величину. Взгляд снизу придавал ощущение, что башня бесконечно тянется к небесам.

— И для чего она мне?

— Как это? У тебя же сегодня будет крайне деликатный разговор с Торнами. А Бломос Торн вообще-то известный коллекционер картин. Поверь мне, тебе будет достаточно предложить ему это и… считай сделка в кармане.

Теперь Тэвия посмотрела на картину совсем по-другому, как и на Крау.

— Откуда ты это знаешь?

Крау ухмыльнулся:

— Его сын, знаешь ли, не аленький цветочек. Мы с ним часто соприкасались кружками в «Южном пути».

Тэвия улыбнулась и отложила картину:

— Иногда даже ты бываешь полезен.

Крау не ответил ей. Он продолжил нагружать Мэриет хламом. Периодически ей на помощь прибегала пара садовников и оттаскивала вещи, мебель и бумаги куда-то к амбару. Тэвия, подтянув платье, села на единственный ветхий стульчик и стала наблюдать. У нее еще оставались час или два до встречи. Она должна была потратить время с пользой: проследить за подготовкой, проверить вино, подобрать одежду… Но она решила немного отдохнуть. Здесь.

Ведь в этом нет ничего странного? Разумеется нет.

Солнечный свет проникал в окна по касательной. Пыль вихрями кружила по комнате. В затхлом запахе комнате запекались нотки грусти. Все это было ей знакомо. Много лет назад маленькая Тэвия так же сидела на небольшом стульчике и успокаивала маму, пока отец собирал вещи. Незаметно для нее, по щеке одиноко скользнула слеза, которую она сразу утерла сетчатым рукавом. Затерев до красна глаза, Тэвия улыбнулась сама себе.

Ну и чего это я раскисла?

Крау аккуратно положил руку ей на плечо.

— Птичка сидит и грустит на рассвете. Ей далекими кажутся бескрайние выси, и лезут ей в голову всякие мысли: о доме, семье, любви и полете. Какое уж счастье? О чем вы поете? Но птичкам другим не слышен сей возглас. Клювик ее, дрожащий как колос, тих слишком и неуверенный очень. Счастьице здесь; не в небе, не в море. Здесь, на земле, на ветках зеленых.

Тэвия почувствовала, что вот-вот разрыдается. Она закрыла лицо руками и тяжело задышала.

Крау опустился на колени и обнял ее:

— Как бы не было тяжело, всегда думай о хорошем. Не о том, чего у тебя нет или о том, чего тебе не достигнуть. А о том, что есть. А у тебя есть многое. Не становись грустной птичкой.

— Заткнись, прошу.

Крау кивнул сам себе: мне это тоже не помогло, ха-ха.

Внезапно вбежала Мэриет.

— Госпожа, Торны приехали раньше, чем мы ожидали!

Тэвия вскочила, резко переменившись в лице. Она бросила убийственный взгляд на Крау, а тот лишь с улыбкой развел руками. Дверь с грохотом закрылась.

— Картину не забудь! — крикнул он ей вслед.

Мэриет извинилась, поклонилась и, забрав картину, вновь прикрыла дверь. Крау медленно прошелся по комнате. Похоже, ничего не забыл… И тут на глаза ему попалась любовь всей его жизни. Черная сталь поблескивала на солнечном свету рядом с кроватью. Он с опаской коснулся ее, но она не ответила ему болью. Тогда Крау взял оружие в полный ухват и уткнул кончик в потолок.

— Еще совсем чуть-чуть, брат.

Фидель налила вино в бокалы и пододвинула один к Крау.

— Спасибо. Похмелье доводило меня до предсмертного состояния куда чаще, чем любой противник.

Крау залпом выпил весь бокал и, схватив бутылку, подлил себе еще.

Фидель смотрела на его выходки с опаской. Конечно, она знала, что по случаю, он был способен держать себя в обществе наравне с самыми благородными особами. Ведя себя таким образом, он проявляет ко мне доверие или же слишком сильно отчаялся?

— Сколько мы не виделись? Должно быть лет эдак пять? — Но жизнерадостности в нем было хоть отбавляй.

— Вроде того… В последний раз мы виделись, когда победили.

Крау призадумался:

— Помню… на тебе было восхитительное платье. Тогда ты мне годилась в дочери, но теперь, знаешь ли, такого язык не повернется сказать. В столице ты расцвела.

Чего не скажешь о тебе… — хотела ответить она, но сдержалась.

— Приятно, что ты помнишь.

Крау кивнул и задумчиво уставился в окно. Вечерело. Ранние сумерки загоняли людей в дома. Полная луна постепенно набиралась сил. В горящих светом окнах слонялись силуэты.

— То, что ты сказал Румьеру… это правда?

Крау тепло улыбнулся:

— А… Румьер. Я одобряю. Он бы стал для тебя отличным мужем.

Глаз Фидель задергался, но она быстро себя успокоила.

— Значит вы успели немного поговорить?

— Да. Я рад, что он не стал извиняться, хотя ты наверняка его об этом просила. В нем есть стержень, воля и тяга к жизни.

— У нас нет друг на друга планов. Мы на службе, коллеги. И так оно и будет ближайшие десять лет.

— Но ты все же подумай. — Крау снова пригубил бокал.

Фидель резко встала и отвернулась к окну.

— Мне это надоело. — заявила она, сложив руки накрест, — Какая к черту башня, Крау? Что за восхитительная идея родилась в твоей голове?

Крау присоединился к ней, взирая на чернеющую улицу.

— Если тебе все надоело, так отправься в путешествие. У тебя есть деньги! Ты сам рассказывал, что твой брат так и поступил!

— И все же мы с ним очень разные. Да и не уверен я, что он нашел то, что искал.

— Не знаю я, чего искал он, но ты точно ищешь смерти.

— Может быть. Знаешь, есть люди, которых неизведанное пугает, а есть те, кого напротив — притягивает, как постель после плодотворного дня.

Фидель отрицательно покачала головой:

— Чушь какая-то. — Фидель повернулась к Крау и с улыбкой положила руку ему на плечо, — В этом месяце уже в любом случае не получиться. Отряд уже сформирован. Так что у тебя есть время хорошенько все обдумать и вернуться, если окончательно решишься.

Крау положил на нее свою руку и перенял ее выражение лица:

— Я слишком хорошо знаю, чего стоит ненадолго отложенное решение. Не успеешь оглянуться, как уже никогда не сможешь его принять.

Девушка тяжело вздохнула:

— Я напомню — в башню могут войти лишь пятеро, и эти пятеро уже предопределены.

— Но я ведь знаю, что ты можешь немного скорректировать планы судьбы.

Фидель скорчила гримасу отвращения:

— Чтобы я когда-нибудь предала клятвы, которые дала в стенах Подиума… Никогда. Уходи, Крау.

Крау встал на колени и, взяв ее руку прислонил к своему лбу. Не отводя от нее взгляда, он заговорил:

— Были и другие клятвы. Ты клялась, что, если когда-нибудь мне будет нужна твоя помощь… все что угодно, Крау. Фидель, если я не войду в Кафиниум, я умру здесь. Я уже не молод, но я никак не могу понять, чего я хочу. У меня в сердце зияет такая пустота… Она кричит и не дает мне заснуть по ночам. Выпивка ненадолго унимает это чувство, но вместе с этим она отнимает у меня здоровье и разум. Я не хочу этого… Всю жизнь мой брат словно знал, чем здесь и сейчас он должен заниматься. Словно некая рука вела его. А я хватался за его руку в надежде, что она поведет меня. Но он ушел. Он умер. — тлеющие, словно угли глаза наполнились слезами, — А я так и не узнал у него, чему мне следовать. На небе нет такой звезды, что указала бы мне путь. Всегда я шел по его стопам, но, когда я наступал на его следы, мои же ноги казались мне лживыми. Я больше ничего не хочу. Мне не нужны ни женщины, ни богатство, ни слава… Я хочу смысл. И если я не найду его в башне — значит его нет нигде. Но я должен убедиться в этом лично. Знай же, Фидель, если сегодня ты отправишь меня домой с ничем, я погибну. Я задушу себя своими же руками, даже если я и не хочу этого. Мне нужно туда… Пожалуйста. Я тебя умоляю.

Ее сердце сжалось, а тело жалостливо содрогнулось. Она отступила на два шага и прижалась спиной к стене. Крау опустил руки, словно он был куклой, у которой обрезали все нити. Немного погодя, взгляд его стал пустым-пустым. Ничего не выражающим, безразличным ко всему миру.

— Прости, Крау. Когда закончилась война… мне нужно было хотя бы навестить тебя! А я… А я забыла о тебе…

Это хуже, чем нарушить клятву — знала она.

— Ничего бы не изменилось. — ответил Крау.

Он поднялся с места и медленно пошел к двери.

Фидель остановила его, схватив за руку:

— Оставайся сегодня здесь. Я обо всем тебе сообщу после обеда.

Крау покачал головой:

— Спасибо.

Багровый закат пламенем горел на горизонте. Малиновые волны языками огня целовали их ступни. Матросы неустанно грузили ящики на борт гигантского торгового корабля. Скоро он отправится к берегам Терадонской республики, все еще находящейся в чудовищном упадке. Гудели песенные трубы, провожавшие мореплавателей в изнурительное и долгое путешествие. В космической колыбели загорелись первые звезды, а в метре над землей, словно вторя им, подрагивали магические огни. Отсюда, с берега молодые ученицы академии запускали в небо красноватые фонари. Они отпускали свои сердца в свободный полет, чтобы их когда-нибудь поймал их будущий муж. Говорят, чем больше ты соорудишь фонарь, чем больше огня ты в него вложишь — тем красивее и вернее будет суженный.

Медленно-медленно они уплывали в диск дремучего солнца. Вскоре огонь потухнет, и огни угаснут в море. Волшебство действует только пока ты рядом.

Крау с тоской и улыбкой смотрел на свою самую любимую картину. Именно закаты в Линемийском порту всегда провожали его. Не важно куда: на войну или к друзьям, на поиски брата или в башню. Восхищение всегда было одинаково. Теперь же, когда он был здесь в последний раз, он хотел запечатлеть все в настолько мелких деталях, чтобы потом, перед смертью, оказаться только тут и больше нигде.

— Я буду скучать по тебе. Наверное, больше всех прочих. — Рэдо медленно похлопал длинными ресницами.

Одет он был по случаю. Красная роба, подпоясанная золотом и черные матовые сапоги с юсдисфальским национальным узором.

Крау приобнял его за плечо:

— А я скучать не буду. Потому что… ты всегда будешь в моем сердце. Особенно теперь, когда ты разделил со мной этот вечер.

Рэдо улыбнулся — он редко себе это позволял. Всегда строил из себя серьезного подданного короны.

— Если когда-нибудь возьмусь за перо не только для того, чтобы подписать кучу указов… обязательно изложу историю нашего знакомства. Такие истории должны быть записаны, знаешь ли.

— Ха, самому тошно, что не сделал этого.

— Пройдемся?

— Сразу за тобой.

Они шли вдоль берега, мимо людей, мимо судов. Прохладный бриз обветривал губы. Морской запах пробирал до мурашек.

— Я подготовил все нужные документы. Тебе осталось только поставить свои печати… Не жалеешь? Вернее… жалеть, наверное, стоило бы мне. Прости, что подобрал тебе такую ужасную супругу.

— Все в порядке. Недавно я понял, что она не так уж и плоха. Просто мы разные. Мне даже пришла мысль, что если мы будем смотреть на один и тот же мазок на холсте, то если я с уверенностью скажу, что это красный, она увидит в нем отчетливо желтый. Такое бывает и это… не повод для вражды. Я правда жалею, но только о том, что некоторые вещи приходят ко мне слишком поздно.

— Но ведь так же и в этом случае! Я имею ввиду башню.

— Нет. С Кафиниумом все было предрешено. Это ясно, как солнце, всегда восходящее утром.

— На моей памяти все же был день, когда оно не взошло. Кажется, это наши академики называли затмением.

Крау рассмеялся.

— Знаешь, что я вспомнил? Незадолго до последней битвы с Шорданом. Той, что при Орилее. Он посчитал затмение дурным знаком, а потому не повел войска на наши в край ослабшие силы. Этого времени нам хватило, чтобы подготовиться к осаде. А ведь сейчас бы над Подиумом Юсдисфала развивался бы другой флаг…

— Чудеса случаются. — Рэдо остановился и сел на валун, намертво вросший в песок. — И в одно такое чудо мне очень хочется верить. Чтобы вернулся ты спустя много лет, пошли бы мы так же вдоль берега, а ты рассказал бы мне, где скитался, чего нового увидел… как любил и прощал. Как только ты умеешь любить и прощать людей.

Я сел рядом.

— Кто знает, Рэдо? Кто знает. — Крау протянул огрубевшие за годы руки к закату, — Но я бы тоже хотел вернуться. Однажды.

Мартин нервно держалась за бокал красного. Обнаженная она сидела на окне, даже не думая о чувстве стыда. Рьяма довольно постанывала в объятиях Крау. Представлять ее стоило, как кошку, напавшую на пригретое для нее местечко.

— Если ты внезапно вернешься, даже не думай о том, что для тебя найдется потом место. — Мартин бросила клубок слов в шелковую постель.

— Брось, Марти. Это же так романтично! Разве ты сама не предлагала недавно отправиться в путешествие?

Мартин позволила себе совершенно не женственный плевок в окно:

— Дура, ты хоть что-нибудь знаешь о Кафиниуме?

Рьяма захихикала и укралась одеялом.

Крау смотрел в потолок, и даже покрытая лаком древесина казалась ему искусством. Ведь надо же было богу задумать все эти предметы, окружающие его, и сделать их такими красивыми!

— Никогда не думал, что ты хочешь путешествовать. — пьяный язык Крау кое-как выдавил из себя слова.

Мартин хмыкнула и отвернулась:

— Ты, наверное, считаешь нас совсем падшими.

— Да, но зачастую на самое дно опускаются те, кто больше всех мечтает.

— Ха-ха-ха, Крау! — Рьяма шлепнула Крау по груди. — Да, мы мечтательницы. Я вот мечтаю о куче денег. А ты, Марти?

— О куче денег.

— А я мечтаю о бесконечной бутылке вина. — Крау схватил воображаемую бутыль и наклонил ее, чтобы отпить.

— Осторожно, всю кровать зальешь! Хи-хи-хи!

Крау защекотал ее, и Рьяма вся в судорогах свалилась с кровати.

Примерно в этот момент в дверь постучали.

— Пошли вон! — рявкнула Мартин и бросила бокал в дверь. Тот разлетелся на кусочки.

Постучали вновь. Крау схватил случайные свои вещи и неаккуратно напялил их.

— Не стоит. — сказал он, когда Мартин решила открыть дверь, но это ее не остановило.

Паршивое настроение часто приводит к проблемам. Замок провернулся дважды и дверь с треском распахнулась.

Доу Робертс свалил Мартин хлестким ударом по щеке. Налитые кровью глаза уставились на Крау, как на добычу.

— У тебя что-то с лицом, друг. Случилось что-то плохое?

Перехватив удар бугая из дома Робертсов, Крау слабо заехал ему в челюсть. Для того, чтобы потягаться хоть немного на равных, ему стоило сегодня не пить. Одной левой Доу свалил Крау на пол.

— Ох… как я тебя ненавижу, Крау. Ты же это знаешь? — Доу сел на него всем своим весом.

— Кха-кха… я все гадаю, почему?

Могучие руки надавили на шею. Крау на секундочку стало грустно, что он закончит вот так, но потом ему как-то полегчало, когда он понял, что ноги-то у него все еще свободны. Рьяма проскользнула мимо них и наклонилась, чтобы помочь поняться Мартин.

Заехав кончиком сапога Доу в затылок, Крау ослабил его хватку достаточно, чтобы вырваться. Какой-то секунды ему не хватило, чтобы перегруппироваться. Еще один удар настиг его висок и почти вырубил. Продолжив удушающую хватку, Доу с легкостью поднес Крау к окну, словно тот был легче бревнышка.

— Жаль, что ты не понимаешь, за что тебе это. — сказал он, — Но так даже лучше. Бессмысленная смерть очень тяжело переносится.

Крау улыбнулся. Он не испытывал злости. Более того — фраза показалась ему достаточно правдивой и хлесткой.

Заведующий таверной ворвался в комнату так же внезапно, как и его предшественник.

— Доу! Какого черта!? Отпусти его сейчас же!

Доу повернулся и с улыбкой произнес:

— Ах, да! Прошу прощения!

Крау попытался зацепиться за подоконник, но пальцы его почти мгновенно сорвались. Через какую-то секунду полета он почувствовал жгучую боль в области спины. Первая мысль в голове — всю жизнь я куда-то падаю…

Но то не было концом его мучений. Его глаза встретились с лицами дорогих сердцу Доу друзей, с которым он постоянно здесь выпивал.

Его отнесли за угол и принялись долго и с усердием избивать. После того, как он потерял сознание, побоявшись, что они доведут дело до конца, двое выбросили его в холодную сырую канаву недалеко от таверны.

Несколько раз Крау очухивался и пытался встать, но усилия долгое время оставались тщетными. Позже, к нему пришла Рьяма и накрыла его оставленным в комнате плащом. Она сказала, что заведующий пообещал, мол это последний раз, когда Доу наслаждается стенами «Южного пути». Крау это не особо волновало, но вот ее теплый поцелуй позволил ему сладко уснуть, несмотря на боль.