Багровое сердце

Глава 18

***

Был ранний час, и восточные земли Белой Империи ещё купались в остатках утреннего снегопада. Небо было иссиня-серым. Растянутые ветром тучи, распадаясь на длинные, тёмные клочья, медленно таяли в бездонной черноте, и над опустевшими равнинами графства Вилленхоф, над голыми лесами и обледенелыми полями, усиливаясь и повторяясь, подхваченный множеством голосов, несся голодный волчий вой.

Ломая хрупкий серый лёд, плеща ледяной, стынущей на морозе водой, войска Белиньи спешно переходили лениво текущую Бевельфлоу.

Три элитных отряда уже выстроились на чуть поодаль, охраняя переправу от возможного нападения. Повсюду, по всему склону, усеянному чахлыми кустами, по берегу и обрыву с теснящимися чёрными лиственницами, плескались багровые знамена и среди них, подхваченный ветром, хлопая, бился штандарт Белиньи.

Окруженный толпой телохранителей, герцог тронул коня и осторожно въехал в ледяную воду.

Серебристый поток, лениво перекатываясь, выплёскивался из-под проломленного льда. Белиньи взглянул в искрящуюся рассветными бликами воду и горделиво приосанился. Шумно всхрапывая, скалывая голубоватую наледь ударами мощных копыт, его конь преодолел переправу и легко вынес всадника на влажный илистый берег. Герцог соскочил с седла и с наслаждением прошелся по серому заиндевелому песку, оставляя на нём чёткие следы своих подкованных сапог.

Он попирал ногами земли своего исконного врага, и это ощущение казалось ему слаще грядущей победы.

Пройдя взад-вперед по берегу он обернулся: вдоль Бевельфлоу, теснясь и шумя, кишело войско под алыми флагами, и по всей длине реки, насколько хватало глаз, круша лед, переправлялись длинные колонны наёмников.

— Зрелище завораживает… — прошипел Селем над самым ухом герцога и тот согласно кивнул.

— По прямой до замка около тридцати миль… — тёмный беспокойно хрустнул костяшками пальцев. Герцог брезгливо повел плечами, — можем напасть даже сегодня, если, конечно, успеем добраться затемно.

— Зачем такая спешка? — Белиньи покровительственно улыбнулся и взглянул в лицо Селема. Оно, как всегда, не выражало никаких эмоций, но сегодня герцогу показалось, что Селем чем-то взволнован.

Он даже знал, чем.

— Скажите мне, мой друг… Зачем вам нужны все одиннадцать сердец? — спросил он с еле слышимым нажимом — я знаю, каждое последующее увеличивает силу, но даже сейчас, когда сердец всего восемь, наша с вами мощь практически беспредельна. Представьте на мгновение, что у вас есть все сердца… Что тогда? — Белиньи вдруг почувствовал, что обнаруживает свой интерес слишком явно. Селем, кажется, тоже заметил это. Смерив союзника своим пугающим, зловещим взглядом, он ответил.

— Как только мы соберем все сердца, я открою вам эту тайну. Но до тех пор…

— Тайну? — Белиньи всплеснул руками в притворном удивлении, — я думал, у нас с вами нет тайн друг от друга…

— Это моя личная тайна, — лаконично возразил тёмный, — и не будем более поднимать эту тему, до тех пор, пока не настанет более подходящее время.

Белиньи лишь презрительно хмыкнул.

— Прежде наш союз строился на доверии. Я думал, что так будет всегда, но, кажется, я поторопился с подобными мыслями. Вы начинаете злоупотреблять моим расположением к вам…

— А вы начинаете забываться, герцог… — враждебно сказал Селем. Какая-то странная, жуткая искра мелькнула в его глазах, и Белиньи на мгновение пожалел о своих необдуманных словах.

— Я, верно, не в себе — примирительно заметил герцог, — моя крайняя подозрительность в последнее время служит мне плохую службу.

— Не стану винить вас, — сухо ответил тёмный, — однако же, давайте двигаться дальше. Нам не пристало задерживаться. Нападать нужно быстро: велик шанс, что мы застанем врага врасплох, — тёмный вскочил в седло и плеснул вожжами. Его конь затанцевал на месте, — вы согласны со мной, господин герцог?

— Более чем, — солгал Белиньи.

Меньше чем через час армия переправилась через Бевельфлоу и, не останавливаясь на привал, двинулась в сторону Ротбурга.

Бряцая оружием, войско шло через помертвевшие поля, по разъезженным, разбитым дорогам, изредка окунаясь в голые чащи, засыпанные глубоким снегом.

Когда утренний сумрак рассеялся, багровые знамена уже плескались в самом сердце графства, и когда на землю, осветившись тусклыми редкими звездами, упала тихая облачная ночь, армия Белиньи и Селема вышла к белым, источенным ветром скалам, подножия которых лизали холодные, льдистые воды Бевельфлоу, вернувшейся с севера. С глухим звоном и плеском вода ударялась о камни, играя и бурля меж острых валунов. В глубинах реки, кружась, то всплывали, то пропадали вновь острые куски прозрачного льда.

Вдали, поднятый над отвесными скалами, чернел силуэт громадного замка, и у его подножия россыпью мерцали редкие огоньки.

Селем и Белиньи стояли на вершине занесённого снегом холма и смотрели на засыпающий город.

— Наше появление станет полной неожиданностью для них… нападать лучше прямо сейчас — прошептал Селем, хрустя пальцами, — к утру весь город будет знать, что мы здесь. Мы потеряем много людей.

Белиньи искоса взглянул на него, но на этот раз решил промолчать. Бросать в атаку войско, весь день бывшее на марше, казалось ему проявлением крайнего безрассудства или крайнего эгоизма.

В безрассудство своего компаньона он не верил, оставался эгоизм. Тёмный явно планировал что-то за его спиной, и это очень беспокоило мнительного и осторожного герцога.

Из-за мохнатых облаков, налитая холодным блеском, выплыла бледная, ущербная луна.

«Через несколько дней полнолуние!» — вдруг вспомнил Белиньи: «Селем хочет получить сердце в ближайшее время, чтобы провести очередной обряд».

По лицу герцога скользнула и тут же исчезла, затаившись на тонких губах, неприятная, злая улыбка. Белиньи снова осторожно взглянул на своего компаньона: тёмный сидел в седле неподвижный, как статуя, и отрешенным, немигающим взглядом смотрел на ночной город.

«Если он получит сердце сейчас, ему придется уехать в Вермен, для того, чтобы присоединить камень к порталу,» — размышлял герцог: «Он будет отсутствовать около двух недель, может, чуть меньше… А если… Если мне удастся подговорить солдат к мятежу, то когда он вернется вновь, я пинком вышвырну его из своих владений, разрушу этот чёртов портал, и никто, никто больше не будет лезть в мои планы…» — думал он со все нарастающим злорадством — «Его золото мне больше не нужно: у меня его столько, что я могу купить весь мир… Но вот власть свою я не стану делить ни с кем…»

— Быть может, в ваших словах и есть резон, — произнес Белиньи, и медленно поднял в воздух руку в бронированной перчатке. Он слышал, как шум за его спиной начал постепенно смолкать. Войско замерло, ожидая приказа.

— Вы всё же решили пойти мне навстречу, мой друг… — негромко прошелестел Селем, — мне чрезвычайно льстит сей факт…

— Это лишь благодарность за то, что вы для меня сделали, — Герцог с трудом подавил злорадную усмешку. Обратясь к войнам, выстроившимся за холмом, он поднял коня на дыбы и крикнул.

— Войско, на приступ!

Его стальная перчатка с вычурным вензелем сверкнула в лунном свете, над замершими шеренгами захрипел рог, и армия, обтекая холм, медленно двинулась к уснувшему замку.

Кое в чем Селем оказался прав: Ротбург действительно не ждал вторжения. Первые тревожные огни начали загораться в городе аккурат тогда, когда войско подошло к самым стенам.

Подкатили таран. Тяжёлая, окованная сталью болванка ударила в ворота. Громадные двери содрогнулись и хрустнули, но каким-то чудом устояли. Второй удар сорвал ворота с петель. Поднимая клубы пыли, створки с треском, грохотом и звоном рухнули на истёртую мостовую, и войско Белиньи с криком ворвалось в город.

Стража была смята почти мгновенно. Дикий, многоголосый, торжествующий рёв метался по замершим в страхе улицам. Кое-где, треща, занималось пламя пожаров и слышался звон вышибаемых стекол. Среди охваченных пламенем домов метались орды под багровыми флагами.

Когда Селем и Белиньи въехали в город, Ротбург уже пылал, отраженный в опрокинутой бездне сине-черного неба. По узким улицам, ведущим к замку, двигалось освещённое факелами войско, и зловещие, кажущиеся чёрными стяги полоскались над закованными в сталь колоннами, подхваченные порывами ветра.

Вскорее и замок Вилленхоф был взят в плотное кольцо. На погружённых во мрак башнях один за другим вспыхивали жёлтые огни и беспокойные тени ночной стражи то и дело возникали среди зубьев крепостной стены.

Когда Белиньи подъехал к замку, он с удивлением увидел, что ворота распахнуты. Во внутреннем дворе, выстроившись в две шеренги, ждала немногочисленная замковая стража. Перед ней, опираясь на посох, стоял сэр Мартин Вилленхоф. Рядом с ним, на воткнутом в землю древке, билось по ветру полотнище белого флага.

— Леон Белиньи, — громко и отчётливо сказал Вилленхоф, когда его противник, окруженный свитой телохранителей, въехал во двор, — я предлагаю прекратить это. Я сдаюсь.

— Он сдается! — Белиньи фальшиво расхохотался, и толпа телохранителей ответствовала редкими, натянутыми смешками, — я надеялся, что ты умеешь сражаться как мужчина.

— А ты умеешь? — Вилленхоф сделал несколько шагов вперед и взглянул в лицо своего противника. Белиньи криво усмехнулся, но глаза его не смеялись.

— Ты напал без объявления войны, — продолжал Мартин, — напал ночью, как нападают хищные звери… Победа досталась тебе слишком легко, и я надеюсь, ты проявишь долю благородства и отпустишь моих людей… Они не враги тебе. Я твой враг. И я останусь.

Белиньи молча слушал речь Вилленхофа, и бессильная желчная злоба закипала в его душе. Его раздражало спокойствие, прямота и храбрость побежденного герцога. Он словно был безоружен перед ним. И даже сорваться, излить свою ярость он не мог.

С трудом сдержавшись, Белиньи кивнул головой.

— Так и быть. Твои воины могут идти. Их никто не тронет. Но отпустить тебя я не могу.

— Я и не надеялся,— Вилленхоф передал стражникам белый флаг. Шагнув вперед, он положил посох на землю и протянул руки к телохранителям Белиньи, — можете связывать, — спокойно, без тени страха в голосе, произнёс он.

— Ты доволен? — спросил Мартин, обращаясь к сидящему на коне герцогу.

— Не вполне, — Белиньи слез с коня. Подойдя к Вилленхофу, он сам накинул на его запястья веревочную петлю и, несколько раз обмотав её, крепко затянул узел, — если ты помнишь, история наших родов — это история постоянного притеснения и угнетения рода Белиньи родом Вилленхоф…

— Ты говоришь о событиях слишком древних лет, — возразил пленный герцог, — во времена, когда наши семьи в последний раз воевали, нас ещё не было на свете, а наши отцы были маленькими детьми.

— Это прошлое, которое никогда не умирает, — произнес Белиньи, — знаешь, что я сделаю с тобой? Я посажу тебя в то самое подземелье, где когда-то сидел мой прадед. Месяц ты будешь жить на хлебе и воде, а потом я лично выведу тебя на городскую площадь и отрублю тебе голову тем самым топором, коим твой прадед отрубил голову моему. Интересно, этот топор ещё сохранился?

— Он висит на стене главного зала, — голос Вилленхофа даже не дрогнул. Повернувшись спиной к Белиньи, он медленно побрел в замок, — если бы мой прадед знал, чем это закончится, он отрубил бы голову и твоему деду, и твоему маленькому отцу. Верно, жаль, что он не сделал этого.

— Заткнись! — теряя самообладание, прошипел Белиньи, — куда ты идешь? Я ещё не закончил наш разговор! Ты мой пленник! Куда ты направился?

— Туда, где бы я всё равно оказался. В темницу, — Вилленхоф приподнял связанные руки, — я в твоей власти.

Он сказал это тихо, но достаточно громко для того, чтобы его враг расслышал издевку. Сжав зубы, Белиньи промолчал.

***

Мистрадин, ещё неделю назад бывший полузаброшенным и тихим, снова ожил, закипел, наполнился людским шумом, окутался дымом кузниц и огнями кожевенных мастерских.

На главной площади разобрали брусчатку и вырыли огромную яму. В одну из ночей в неё опустили прозрачно-зеленый камень, сияющий тёплым, изумрудным светом. Сердце забросали землей, засыпали песком и вновь заложили резными плитами. К утру площадь была прежней, и лишь стрелки свежей зелёной травы, пробившиеся сквозь брусчатку, напоминали о сокровище, сокрытом в глубине.

Барвис сдержал слово: кладовая древних была раскопана, оружие и доспехи розданы ополченцам. Теперь над всеми площадями города — малыми и большими — висел звон металла: Арти, Родерик и их помощники тренировали новых бойцов.

Подготовку оставшихся магов поручили Мистре. С восходом солнца волшебники собирались вокруг башни совета и подолгу отрабатывали заклятия, взметая из-под снега крепкие корни и покрытые свежей корой стволы. Иногда их волшебство будило спящее сердце, и тогда весь город покрывался пятнами проталин, и из-под бледнеющих крупиц полупрозрачного снега и голубоватого льда пробивались пучки светло-зелёной молодой травы.

С появлением сердца город как будто бы ожил, родился заново. Кипящий и лихорадочный, он всё больше напоминал военный лагерь. Предыдущие поражения и потери как будто бы забылись, и повсюду, на оживленных улицах и в полутьме лавок, на площадях и в тавернах только и было разговоров, что о грядущем походе и новой войне…

***

Снег валил густыми хлопьями, засыпая улицы Мистрадина. Арти и Шерин, взявшись за руки, тихо шли среди бушующего снегопада.

Утренний сумрак ещё только рассеивался, и голубоватая дымка, кутавшая город, медленно растворялась в звенящем воздухе.

— Ты грустишь… — сказал Арти, приобняв девушку за плечо. Та лишь кивнула.

— Я тебя почти не вижу. С утра ты тренируешь людей, вечером пропадаешь на советах. Ты приходишь только по ночам, но мне мало одних ночей.

— Я знаю, — тихо произнес он, — мне тоже мало… Но мне не дает покоя эта грядущая война. Я чувствую, что нужен им, понимаешь?

Девушка грустно улыбнулась и, тяжело вздохнув, прижалась к его плечу.

— Прежде всего, ты нужен мне… — прошептала она, касаясь его щеки горячими губами — не хочу, чтобы кто-то отнимал тебя у меня, даже на время. А ведь это война, Арти. Я даже думать боюсь, что может случиться…

Он остановился и, обхватив её крепкими руками, поднял в воздух, прижал к себе, защищая от холодных прикосновений снега. Её губы сомкнулись на его губах, и он, не прекращая поцелуя, закружил её в вихре падающего снега и осторожно понес по обледеневшей улице.

Они свернули в какой-то переулок с устремленными ввысь белыми, резными арками, меж которых, словно сжатые с боков, тянулись к небу ладные каменные дома с блестящими скатами серебристых крыш и узкими окнами, закрытыми светло-зелёными ставнями.

Двери одного из домов были распахнуты. На ними, поскрипывая, качалась блестящая медная вывеска с вырезанной на ней огромной кружкой, перевитой виноградными лозами и шишечками хмеля.

Не разжимая объятий, Арти внёс девушку в уютный и жаркий полумрак таверны. Посадив её за стол у окна, он подошел к стойке.

Оглядевшись, он понял, что обстановка таверны кажется ему знакомой. На полу лежала тщательно подштопанная медвежья шкура, а под потолком, мерцая неярким светом, висели три новых масляных светильника. Из-за тёмно-красной шторы, отделявшей кухню от зала, высунулся бородатый трактирщик, и Арти сразу узнал его.

— Эльбо! — радостно вскрикнул он, — вот уж не ожидал тебя увидеть! Думал, ты уехал из Мистрадина…

— Здорово, Арти… — трактирщик перегнулся через стойку и потрепал мага по плечу, — да, признаться, собирался. Так бы и уехал, верно, но началась эта чертова война, решил здесь отсидеться. Как-то пообвыкся с тех пор. Да и денег, вроде, побольше стало… Выпьешь?

— Только вина, пожалуй… Я с подругой, Эльбо, — Арти кивнул в зал, — и чего-нибудь вкусного, домашнего принеси. На твое усмотрение.

Трактирщик кивнул и исчез на кухне. Через мгновение он появился вновь.

— Мясо с грибной подливой сойдет? Вкуснота, во! — заявил он, поглаживая бороду.

— Пусть будет мясо.

Эльбо прошёлся вдоль стойки. Достав из-под неё крупный дубовый табурет, он сел напротив Арти, и взглянул на него усталым, печальным взглядом.

— Я слышал, что стало с Вельбером. Светлая память. Хорошим он парнем был, таких только поискать… Слушай, хочу кое-что отдать тебе, — трактирщик засуетился, — сейчас, сейчас...

Он полез куда-то под стойку. Арти услышал, как зазвенели пустые бутылки, и металлическим лязгом отозвались столовые приборы. Эльбо с шумом выдвинул ящик и склонился над ним, перебирая его содержимое и что-то бормоча себе под нос. Провозившись с минуту, он вытащил туго свёрнутую тряпицу и передал её Арти.

Молодой маг развернул ткань. Перед ним, отливая тусклым сероватым блеском стали, лежал короткий пехотный меч с широкой рукоятью, перемотанной сыромятными ремнями.

Он узнал его. Меч Вельбера. Тот самый, что тот некогда возил в притороченных к седлу ножнах. Арти бережно взял его со стола, взял так, как берут величайшую реликвию.

— Спасибо... — тихо пробормотал он, прижимая меч к груди, — как он попал к тебе?

— Да как? От самого, — трактирщик вытаращился на него, будто не понял вопроса, — перед походом заглянул. На, говорит, сохрани у себя. Сказал, ему новый дали… но думаю, дело тут не в новом мече. Старик твой — он был почти пророк… Ты это, вино какое брать будешь?

— Вина не надо, Эльбо. Мяса вполне достаточно. Спасибо, — Арти завернул клинок в тряпку и спрятал под плащ.

— Как знаешь, — трактирщик развел руками, — но ты потом заходи, выпьем… Ох, напоминаешь ты мне Вельбера, Артлин. Напоминаешь, чёрт возьми! Вот сейчас говорю с тобой, а он как будто бы стоит за твоей спиной, и ты, и он — как одно целое. Навроде как душа одна... — Эльбо со вздохом обокотился на стойку, разглядывая молодого мага, — оно и понятно: он такой мужик был, везде след оставил.

Он помолчал немного, хитро взглянул через плечо Артлина на Шерин, сидящую в конце зала, и спросил:

— Давно с ней?

— Пожалуй, — Арти подавил смущёную улыбку.

— Но ты его кой в чём переплюнул, — хитро усмехнулся трактирщик, — бабы у него были, это да. Много баб. Но чтоб всерьёз… Рад был повидаться. Ты иди: Глэдис мясо принесёт, как будет готово.

Они обнялись через стойку. И Эльбо ушёл на кухню греметь посудой, Артлин — вернулся к Шерин, бережно прижимая под плащом дорогой сердцу клинок.