Ассасин 1: миссия в Сараево

Глава 8 Проникновение

Я сидел в тени старого каштана на углу улицы Бжозовой и Кржива, прислонившись спиной к шершавой коре. Отсюда открывался идеальный обзор на дом номер двенадцать, обшарпанное четырехэтажное здание с треснувшей штукатуркой и слегка покосившимся балконом на втором этаже.

Был восьмой час вечера. Солнце село час назад, оставив после себя сине-фиолетовые сумерки, характерные для майских ночей в Варшаве. Газовые фонари вдоль улицы еще не зажгли, в этом бедном квартале их зажигали поздно и гасили рано, экономя городскую казну.

В окне второго этажа, втором слева, горел желтоватый свет керосиновой лампы. Квартира номер семь. Жилище Ивана Крупского.

Я наблюдал за этим окном уже два часа, не двигаясь, дыша размеренно и неглубоко. Халим ибн Сабах научился ждать в горах Аламута.

Там, в крепости ассасинов, терпение было не добродетелью, а необходимым навыком для выживания. Часами мы неподвижно лежали на скалах, наблюдая за караванами внизу, вычисляя направления движения охраны, слабые места в обороне. Кто не мог ждать, тот умирал молодым.

Сейчас я ждал, когда Крупский уйдет. Вчера я проследил за ним от кафе «Под орлом» до этого дома, запомнил адрес, расположение квартиры. Еще он обмолвился на встрече, что сегодня у него смена, на целые сутки.

Может, что это правда, а может и нет, но я не мог упустить такой шанс. Куда бы он не ушел, я должен воспользоваться его отсутствием.

Пусть только он уйдет. И оставит квартиру пустой.

Вокруг меня продолжалась обычная жизнь городского квартала. С Кржива доносились голоса.

Там мужчины играли в карты у входа в трактир «У Юзефа», их смех смешивался с хриплым пением пьяного, вышедшего покурить. Где-то наверху плакал ребенок, женщина успокаивала его монотонным шепотом. Из открытого окна первого этажа соседнего дома тянуло капустой и дешевым табаком.

Обычная бедность. Обычная жизнь людей, которые работали на фабриках и заводах, возвращались домой усталыми, ели скудный ужин и ложились спать, чтобы завтра повторить все заново. Среди них жил провокатор охранки, носивший маску «своего парня», обманывающий таких же простых людей, как и он сам.

В половине девятого окно квартиры номер семь потемнело. Свет погас.

Я напрягся, сосредоточив все внимание на входной двери дома. Прошло секунд тридцать. Сорок. Минута.

Дверь подъезда скрипнула, открываясь. В темноте появился силуэт Крупского.

Он был одет в простой рабочий костюм — черные брюки, темно-серая куртка, кепка надвинута на глаза. Рабочий, идущий на ночную смену или в трактир. Ничего примечательного. Никто не обратит внимания.

Крупский постоял у входа, оглядываясь. Проверял, не следят ли за ним. Осторожный. Подозрительный.

Я замер, превратившись в часть дерева, за которым прятался. Даже дыхание стало поверхностным, почти незаметным. Он смотрел в мою сторону несколько секунд, но видел только темное пятно каштана на фоне сумеречного неба.

Удовлетворенный, Крупский повернулся и зашагал в сторону центра города. Неторопливо, руки в карманах. Исчез за углом.

Я досчитал до ста. Медленно, размеренно. Прошлая жизнь научила меня не спешить. Спешка убивает чаще, чем вражеские клинки.

…девяносто восемь, девяносто девять, сто.

Крупский не вернулся. Никто не выскочил из-за угла с криком «Попался!»

Я медленно поднялся, разминая затекшие мышцы. Шея хрустнула, когда я повернул голову.

Два часа неподвижности давали о себе знать, но тело Бурного было молодым и сильным. Несколько глубоких вдохов, растяжка плеч, перекатывание с носков на пятки, и мышцы снова готовы к работе.

Я пересек улицу не торопясь, как местный житель, возвращающийся домой после работы. Руки в карманах пальто, голова чуть опущена.

Ничего подозрительного. Еще один уставший человек в городе равнодушных людей.

Подъездная дверь дома номер двенадцать не запиралась, я это уже знал из сегодняшних наблюдений.

Толкнул ее плечом. Петли жалобно скрипнули. Внутри пахло все той же капустой, табаком, сыростью и еще чем-то кислым, что я не смог опознать. Немытые тела? Гниющее дерево? В таких домах всегда был этот запах бедности.

Все это я уже видел вчера ночью. Лестница уходила вверх, деревянные ступени истерты до блеска сотнями ног. Перила шаткие, один балясин вообще отсутствовал. На стене доска с фамилиями жильцов, написанными мелом. Второй этаж: Винницкий, Милик, Хомич, Крупский.

Я начал подниматься. Медленно. Ступенька за ступенькой.

Ступал на края ступеней, где дерево крепче и не скрипит так сильно, как в центре. Еще один навык, сохранившийся из Аламута — умение двигаться бесшумно, умение превратить свое тело в тень.

Второй этаж. Коридор узкий, освещенный единственной керосиновой лампой в конце, у окна во двор. Три двери справа, три слева. Вторая слева — квартира номер семь.

Я остановился у двери, прислушиваясь. Никаких звуков изнутри. Тишина. Но я должен быть уверен.

Достал из кармана тонкую металлическую проволоку, инструмент для взлома, который я изготовил сам, ориентируясь по памяти Бурного. Вставил ее в скважину, осторожно, чувствуя внутреннюю механику замка. Нащупал штифты, начал манипулировать ими.

Щелчок. Первый штифт встал на место.

Пауза. Прислушался. В квартире справа кто-то храпел. Глубокий, размеренный звук. Слева тихо. Внизу женский голос что-то говорил, ребенок всхлипывал.

Снова сосредоточился на замке. Второй штифт. Щелчок.

Это простой замок, старый, изношенный. Не то что в дворцах и особняках, где ставили современные механизмы из Франции и Англии. Здесь, в рабочем квартале, замки покупали самые дешевые. Экономия. Радость для взломщика.

Третий штифт. Четвертый. Последний.

Замок поддался. Я повернул проволоку, имитируя ключ. Дверь открылась.

Я скользнул внутрь и бесшумно прикрыл дверь за собой. Осторожно запер на замок.

Темнота. Полная, плотная. Окна закрыты занавесками, теми самыми ситцевыми с цветочным узором, которые я видел вчера.

Я замер, давая глазам привыкнуть. Медленно, очень медленно квартира начала проявляться перед моим взором. Лунный свет просачивался сквозь щели в занавесках, создавая тонкие серебристые полосы на полу.

Маленькая прихожая. Справа вешалка с единственным пальто, рабочим, серым, с протертыми локтями. Под вешалкой грубые ботинки, покрытые засохшей грязью. Никакой роскоши. Легенда Крупского выдержана до мелочей.

Прямо передо мной дверь в жилую комнату. Я сделал шаг вперед. Половица слегка скрипнула под моим весом. Замер. Прислушался. Тишина.

Еще шаг. Еще один. Достиг двери, толкнул ее. Она открылась с тихим шорохом, петли уже давно проржавели.

Жилая комната-спальня. Типичная для таких домов, все в одном.

Железная кровать у дальней стены, застеленная грубым серым одеялом. Стол у окна, на нем керосиновая лампа, остывшая чашка чая, пепельница с окурками. Шкаф у левой стены, старый, с облупившейся краской. Комод с зеркалом. Полка с книгами, я не смог разобрать названия в темноте, но по корешкам видел, что это польские издания.

И картина на стене справа от окна. Небольшая, в простой деревянной раме. Я не мог разглядеть, что на ней изображено, но интуиция подсказывала: именно там.

За картиной.

Я тихо направился к ней, ступая осторожно, проверяя каждую половицу перед тем, как перенести вес. Еще в прошлой жизни на задании я приучил ходить себя так, словно пол — это тонкий лед на озере. Одно неосторожное движение, и провалишься.

Достиг картины. Протянул руку, чувствуя, как сердце бьется чуть быстрее. Профессиональное возбуждение охотника, который почти настиг добычу.

Картина изображала обычный пейзаж. Поле под голубым небом, одинокая мельница на горизонте.

Дешевая репродукция, какие продавали на рынке за пару злотых. Но рама добротная, деревянная, тяжелая. Слишком хорошая для такой посредственной картины.

Я осторожно снял картину со стены. Она была легче, чем казалась, на ней отсутствовала задняя стенка.

За картиной открылось аккуратно выдолбленное углубление в кирпичной кладке, а в нем таился небольшой металлический сейф, старой конструкции, с простым ключевым замком.

Я улыбнулся. Люди всегда думают, что картина на стене — это надежное укрытие. Но на самом деле это одно из первых мест, которые проверял любой опытный вор или шпион.

Я поставил картину на пол, прислонив к стене, и достал из кармана набор тонких металлических инструментов. Для сейфа не подойдет обычная проволока. Нужно кое-что посерьезнее.

Что же, хорошо, что я попал в будущее. В прошлой жизни мне иногда приходилось пользоваться проволокой и заточенными костями. Прогресс.

Вставил первую отмычку в замочную скважину. Металл скользнул внутрь с тихим скрежетом.

Я пощупал механизм снаружи. Старый замок, немецкого производства, судя по конструкции. Два засова, пружинный механизм.

Работал медленно, методично. Каждое движение продуманное, осторожное. Спешка убивает не только на поле боя, но и здесь, в темной квартире, где один неверный звук может погубить всю операцию.

Первый засов. Щелчок, такой тихий, что едва слышно даже мне.

Пауза. Я прислушался. Внизу кто-то прошел по коридору — шаги, потом хлопнула дверь. Затем воцарилась беспокойная тишина.

Второй засов. Еще один щелчок.

Сейф открылся.

Внутри было темно. Я достал спички из кармана, чиркнул одной. Крошечное пламя вспыхнуло, отбрасывая дрожащие тени на содержимое сейфа.

Документы. Небольшая стопка аккуратно сложенных бумаг.

Я взял первый документ. Служебное удостоверение, обложка из темно-зеленого картона с двуглавым орлом. Открыл.

«Казимир Орловский, секретный сотрудник Варшавского охранного отделения. Регистрационный номер 247. Дата принятия на службу: 15 марта 1908 года.»

Фотография. Знакомое лицо. Иван Крупский, кузнец с Праги. Но печать на фотографии была настоящей, оттиск четкий, с характерными неровностями государственного штемпеля.

Спичка обожгла пальцы. Я стряхнул ее, спрятал обломок в карман и зажег новую.

Следующий документ. Рукописное донесение, датированное сегодняшним днем. Почерк мелкий, аккуратный, канцелярский:

'Господину начальнику Варшавского охранного отделения, полковнику Ларионову.

Имею честь донести, что студенческий кружок «За освобождение Польши» продолжает собрания два раза в неделю. Участники: Казимир Пулавский (идеолог), Стефан Коваль (химик), Анна Залуская (пропагандист), Ежи Домбровский (юрист). Сегодня к ним присоединился новый участник — Александр Борисов, русский офицер, представился разочарованным в режиме'…

Меня уже занесли в донесения. Крупский работал быстро.

Я пролистал дальше. Еще несколько донесений, все о разных революционных группах. «Кружок польских патриотов» — провален в октябре, семь арестованных. «Общество друзей свободы» — разгромлено в декабре, участники сосланы в Сибирь. «Союз за независимость» — ликвидирован в феврале.

Каждый раз схема была одинаковой: Крупский проникал в группу, подталкивал к радикальным действиям, а потом в последний момент охранка накрывала всех с поличным.

Спичка погасла. Я зажег третью. Их оставалось немного.

Глубже в сейфе лежал конверт, запечатанный сургучом. Печать уже сломана — Крупский читал это письмо. Я вытащил конверт и развернул бумагу внутри.

Женский почерк, округлый, с наклоном вправо:

'Милый Казимир,

Я знаю, что ты не хочешь меня слушать, но я должна это написать. Вспомни, кем был твой отец. Он отказался предавать, даже когда это стоило ему жизни. А ты… ты предаешь людей, которые доверяют тебе. Предаешь память отца.

Когда ты пришел ко мне в прошлый раз, я видела в твоих глазах стыд. Значит, ты еще не потерян. Значит, где-то внутри ты помнишь, кем должен быть.

Умоляю тебя, оставь эту службу. Уезжай из Варшавы, начни новую жизнь. Я жду тебя в Кракове. Мы можем быть вместе, можем начать все заново.

Твоя Ядвига'

Датировано 1912 годом. Крупский не уехал. Не оставил службу. Но и письмо не сжег, хотя сжег все остальное. Единственное, что он хранил у себя.

Значит, совесть еще не умерла окончательно. Слабость. Которую можно использовать.

Я аккуратно сложил письмо обратно в конверт и продолжил поиск.

На дне сейфа лежала толстая папка, перевязанная тесьмой. Развязал узел. Внутри оказался план операции, напечатанный на машинке, с рукописными пометками на полях.

'СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

План операции «Губернатор»

Цель: провокация покушения на варшавского генерал-губернатора для обоснования массовых арестов польских националистов.

Срок исполнения: 1 июня 1914 года, во время визита губернатора в университет.

Исполнители провокации:

1. Студенческий кружок «За освобождение Польши» (прямые исполнители)

2. Члены подпольной организации «Strzelec» (поставщики оружия)

3. Представители боевой группы Польской социалистической партии (техническая поддержка)'

Спичка опять догорела. Я зажег последнюю и быстро читал дальше.

План был детальным, продуманным до мелочей. Крупский должен убедить студентов в необходимости «решительного действия». Через подставных посредников им предоставят бомбы и револьверы. Оружие будет настоящим, но бомбы — с дефектами, которые не позволят им взорваться.

Покушение провалится. Губернатор останется невредим. Но кто-то все равно умрет, да и сам факт покушения даст охранке повод для массовых арестов.

И дальше — список.

Имена. Адреса. Подробные характеристики. То, что я уже видел у Редигера.

Ежи Домбровский — лидер группы, студент права, потомок участника восстания 1863 года.

Казимир Пулавский — идеолог, фанатик идеи Великой Польши, легко поддается на провокации националистического характера.

Стефан Коваль — химик, может изготовить взрывчатку, но неопытен и доверчив.

Анна Залуская — эмоциональная, мстительная, потеряла семью в 1905 году, готова на крайние меры.

А дальше — новые имена. Те, кого я не знал.

Тадеуш Войцеховский — офицер в отставке, связан с подпольной организацией «Strzelec», имеет доступ к складам оружия в Модлине.

Станислав Бжезинский — представитель боевой группы ППС в Варшаве, участвовал в экспроприациях, разыскивается с 1908 года.

Мария Конопницка — курьер между Варшавой и Краковом, передает корреспонденцию для эмигрантских изданий.

Всего двадцать три имени. Двадцать три человека, которые должны быть арестованы одновременно, в один день, 1 июня.

Операция «Губернатор» не просто провокация против студенческого кружка. Это был спланированный удар по всей сети польского подполья в Варшаве. Крупский проник не только в кружок студентов, но и установил связи с более серьезными людьми — боевиками, оружейниками, курьерами.

И всех их собирались взять одновременно.

На полях документа рукой Крупского приписка: «Борисов — под вопросом. Выяснить истинные намерения до 25 мая».

У меня мало времени.

Спичка обожгла пальцы. Я чуть не уронил ее, и она погасла в руке. Темнота снова окутала комнату.

Я стоял в темноте, держа в руках документы, которые могли спасти двадцать три жизни. Или отправить их всех в сибирскую каторгу, если я ошибусь.

Нужно все запомнить. Каждое имя. Каждый адрес. Каждую деталь плана.

В прошлой жизни Ибрагим научил меня искусству запоминания сведений. Мы сохраняли в голове карты крепостей, списки целей, маршруты караванов. Тренировались часами, повторяя последовательности из сотен элементов.

Я закрыл глаза и начал создавать дворец памяти. Мысленный образ знакомого места — крепости Аламут, с ее коридорами, комнатами, двориками. В каждую комнату я помещал одно имя, один адрес, одну деталь плана.

Казимир Пулавский — в первой комнате справа, у окна с видом на горы.

Стефан Коваль — во второй комнате, у очага.

Анна Залуская — в третьей, где хранились книги.

Тадеуш Войцеховский — в коридоре, ведущем к арсеналу.

Станислав Бжезинский — в подвале, где тренировались бойцы.

Каждое имя, каждая деталь заняли свое место в ментальной архитектуре.

Когда я закончил, то аккуратно вернул все документы в сейф, кроме удостоверения и письма Ядвиги. Точно в том порядке, в каком они лежали. Закрыл сейф, услышал тихий щелчок засовов. Повесил картину обратно на стену, выровнял ее так, чтобы она висела точно под тем же углом.

Оглядел комнату. Все на своих местах. Ни один предмет не сдвинут. Ни одна половица не скрипнула громче обычного. Как будто здесь никто не был.

И вдруг — звук.

Шаги на лестнице.

Тяжелые, медленные, поднимающиеся со второго этажа на первый. Нет, ошибся — со второго на третий. К этому этажу.

Я замер. Сердце забилось быстрее, но дыхание осталось ровным. Халим научил контролировать страх. Превращать его в топливо, а не в помеху.

Шаги приближались. Остановились. Прямо за дверью квартиры номер семь.

Крупский вернулся.