Ассасин 1: миссия в Сараево

Глава 19 Встреча

Подполковник Николай Степанович Артамонов стоял у окна второго этажа русского читального зала на улице Краля Милана и смотрел на Белград, распростершийся перед ним под майским солнцем тысяча девятьсот четырнадцатого года.

Город прекрасен и опасен одновременно, как красивая женщина, держащая кинжал за спиной.

Внизу, на мощеной булыжником улице, сновали дрожки с пролетками, редкие автомобили с грохотом проезжали мимо, поднимая облака пыли. Торговцы разносили лотки с фруктами и газетами, выкрикивая заголовки на сербском. Женщины в длинных юбках и широкополых шляпах прогуливались под руку с господами в сюртуках и котелках. Обычная жизнь европейского города начала двадцатого века.

Но Артамонов знал, что под этой благопристойной поверхностью бурлит нечто совсем иное.

Он провел на Балканах десять лет. Десять лет наблюдал, как маленькая Сербия, освободившаяся от турецкого ига всего тридцать шесть лет назад, превращается в пороховую бочку Европы. Десять лет плел паутину агентуры, вербовал информаторов, покупал чиновников, распутывал заговоры. И с каждым годом чувствовал, как напряжение нарастает, как пружина сжимается все туже, готовая выстрелить.

Убийство гауптмана Шульца позавчера ночью было еще одним витком этой пружины.

Артамонов провел рукой по смуглому лицу, которое выдавало в нем цыганскую кровь матери, и вернулся к столу, заваленному газетами. «Правда», «Политика», «Дневник», все белградские издания пестрели заголовками о «героическом акте освобождения» и «австрийской провокации». Каждая газета трактовала убийство по-своему, но суть одна: город ощетинился, как раненый зверь.

На столе рядом с газетами лежала шифрованная депеша из Петербурга, полученная через дипломатическую почту три дня назад. Артамонов давно расшифровал ее и выучил наизусть, но все равно время от времени перечитывал, словно надеясь найти там скрытый смысл.

«Направляем особого агента. Поручик Бурный. Лучший выпускник курсов. Необычный человек. Самый ценный актив. Задача — проникновение в „Черную руку“, предотвращение провокаций, контроль ситуации. Обеспечьте всем необходимым. Берегите. Редигер».

«Берегите». Это слово застряло в голове Артамонова, как заноза.

За годы работы он получал множество депеш от Редигера, всегда лаконичных, сухих, строго по делу. Полковник не был человеком сентиментальным. Но здесь, в конце официального текста, он добавил одно личное слово. «Берегите».

Значит, этот поручик Бурный действительно что-то из себя представляет. Или Редигер очень высоко ценит его. Или и то, и другое.

Артамонов взглянул на настенные часы венской работы, тикающие над книжными полками. Без четверти три. Встреча назначена ровно на три часа дня у полки с томами Тургенева.

Он прошелся по читальному залу, проверяя обстановку. Зал занимал весь второй этаж двухэтажного здания с высокими потолками и лепниной в стиле позднего классицизма.

Стены выкрашены в теплый кремовый цвет, на них висели портреты русских писателей, Пушкина, Гоголя, Толстого, Достоевского. Книжные полки из темного дуба тянулись вдоль стен, заставленные томами в кожаных переплетах.

В центре зала стояли длинные дубовые столы с зелеными суконными столешницами и лампами под латунными абажурами. У окон мягкие кресла с высокими спинками для чтения.

Сейчас, в середине дня, зал почти пуст.

У дальнего стола сидел старый профессор Стоянович, филолог-славист, изучавший древние рукописи через толстые очки в золотой оправе. У окна дремала княгиня Трубецкая, престарелая эмигрантка, которая приходила сюда каждый день, чтобы читать петербургские газеты и вспоминать молодость. За стойкой библиотекаря сидела Дарья Павловна Бондарева, сорокалетняя вдова русского инженера, которая вела читальный зал последние пять лет и посвящена в его истинное предназначение.

Читальный зал служил официальным прикрытием для русской агентурной деятельности в Белграде. Здесь встречались информаторы, передавались донесения, проводились конспиративные встречи. Сербская полиция знала об этом, но смотрела сквозь пальцы. Россия была союзником, и Сербия не могла позволить себе ссориться с великим славянским братом.

Но австрийская разведка наблюдала внимательно. Очень внимательно.

Артамонов подошел к окну и бросил осторожный взгляд на улицу. Напротив, в кафе «Москва», за столиком у окна сидел мужчина в темном костюме, читавший газету. Слишком долго читавший одну и ту же страницу. Артамонов видел его здесь уже третий день подряд.

Агент Evidenz Bureau, австрийской военной разведки. Возможно, человек майора фон Урбаха, который превратил слежку за русскими в Белграде в свое хобби.

Артамонов усмехнулся про себя. Пусть наблюдают. Русский корреспондент, приходящий в русский читальный зал, что тут подозрительного?

Соколов легально работает на «Новое время», его документы безупречны, редакция в Петербурге подтвердит его пребывание здесь. Австрийцы могут подозревать, но доказать ничего не смогут.

Если, конечно, Бурный не выдаст себя при первой же встрече.

Артамонов вернулся к своему обычному месту у полки с томами Тургенева. Это хорошая позиция, спиной к стене, вид на входную дверь и все окна. Годы работы на Балканах научили его никогда не садиться спиной к двери и всегда знать пути отхода. В Белграде тысяча девятьсот четырнадцатого года это не параноея, а элементарная осторожность.

Он вспомнил собственный путь в разведку, и горькая усмешка тронула губы.

Незаконнорожденный сын князя Трубецкого и цыганки-танцовщицы. Воспитывался в усадьбе как «племянник ключника», получил хорошее образование.

Отец платил, сохраняя тайну. Князь Трубецкой был человеком чести, пусть и не мог официально признать бастарда. Николая учили языкам, манерам, наукам. Но все знали, кто он на самом деле. Аристократы смотрели свысока, слуги с опаской. Ни туда, ни сюда.

В шестнадцать лет Артамонов сбежал из усадьбы и записался добровольцем в армию. Русско-турецкая война семьдесят седьмого года. Пехотный полк, штурм Плевны.

Пуля турецкого снайпера прошила ему левое плечо навылет, но он спас руку и получил Георгиевский крест. Молодой поручик со смуглой кожей и глазами, в которых смешалась цыганская страсть и аристократическая холодность.

После войны его заметили в Генеральном штабе. Владеет турецким, болгарским, румынским, всеми балканскими диалектами, слышал их с детства от матери и ее родни. Может пройти за местного в любой балканской стране. Умен, осторожен, предан. Идеальный кандидат для разведки на Балканах.

Так двадцатисемилетний поручик Артамонов стал агентом Второго отдела. Сначала в Болгарии, потом в Румынии, наконец, в Сербии.

Прошел путь от курьера до резидента. Женился на сербской дворянке Елене Йованович, дочери обедневшего, но влиятельного рода. У них родилось двое сыновей, Александр и Михаил, десяти и восьми лет, говорящие по-русски и по-сербски с одинаковой легкостью.

Артамонов любил Сербию. Любил этот гордый, упрямый народ, который пять веков жил под турецким игом и не сломался.

Любил эти горы и долины, где каждый камень помнил битвы. Любил Белград, город на слиянии Дуная и Савы, разрушенный и отстроенный заново сорок раз за свою историю.

Но он служил России. И в этом его внутренняя трагедия.

Сербы мечтали о Великой Сербии, объединении всех южных славян под своей короной. Это означало войну с Австро-Венгрией. А война Сербии с Австрией неизбежно втянет Россию. И начнется большая европейская война, к которой Россия еще не готова.

Артамонов знал это лучше, чем кто-либо. Он видел донесения из Петербурга.

Армия после японской войны еще не восстановилась. Реформы идут, но медленно. Флот на дне Цусимского пролива. Промышленность не готова к большой войне. Железные дороги не достроены. Мобилизация займет недели, в то время как немцы мобилизуются за дни.

Если война начнется сейчас, весной тысяча девятьсот четырнадцатого, Россия проиграет. Проиграет так, что может не оправиться.

Поэтому он должен сдерживать сербов. Говорить им «братья-славяне», обещать поддержку, но одновременно тормозить их радикальные планы. Играть в опасную игру, балансируя между союзничеством и предательством.

И ненавидеть себя за это каждый день.

Звук шагов на лестнице вывел Артамонова из размышлений. Он инстинктивно напрягся, правая рука легла на рукоять револьвера «Наган» под пиджаком. Привычка. На Балканах нужно быть готовым ко всему.

Дверь читального зала открылась, и вошел молодой человек.

Артамонов оценил его одним профессиональным взглядом, как оценивал сотни людей за годы работы.

Лет двадцати трех, среднего роста, худощавого телосложения, но с хорошей выправкой. Темно-серый костюм-тройка хорошего петербургского покроя, белая рубашка с высоким воротничком, темный галстук. Котелок в руках.

Лицо молодое, правильных черт, но бледное, словно человек долго болел. Светло-русые волосы аккуратно зачесаны набок.

Глаза… Вот глаза были странными. Серо-голубые, спокойные, но с каким-то внутренним холодом, который не вязался с молодым лицом.

Такие глаза Артамонов видел только у людей, убивавших не один раз. У ветеранов войны, у наемных убийц, у профессиональных революционеров. Старые глаза на молодом лице.

Молодой человек прошел к стойке библиотекаря, снял котелок и вежливо поклонился Дарье Павловне.

— Добрый день. Позвольте осмотреть вашу коллекцию? Я корреспондент из Петербурга, интересуюсь русской литературой.

Голос негромкий, с легким петербургским акцентом. Манеры безупречные. Вежливость неподдельная.

Дарья Павловна кивнула и указала на полки:

— Пожалуйста, прошу вас. Русская классика справа, современные авторы слева. Если нужна помощь, обращайтесь.

Молодой человек поблагодарил и направился к полкам. Двигался бесшумно, почти неслышно.

Артамонов, стоявший в трех шагах, едва уловил звук его шагов по деревянному полу. Это было необычно. Обычные люди так не ходят. Разве что прирожденные охотники. Или убийцы.

Молодой человек остановился у полки с Тургеневым, наклонил голову, изучая корешки книг. Потом негромко произнес, не поднимая головы:

— Ищу «Записки охотника».

Пароль. Правильный пароль, произнесенный точно, без запинки, без лишних слов.

Артамонов сделал шаг вперед, встав рядом. Он был выше и шире в плечах, но молодой человек не дрогнул, не отступил.

Просто спокойно поднял на него взгляд. И в этом взгляде Артамонов увидел нечто, что заставило его внутренне напрячься.

Оценка. Холодная, профессиональная оценка противника или жертвы. Взгляд хищника, который изучает добычу. Взгляд, который вычисляет расстояние до горла, вес тела, скорость реакции.

Этот молодой поручик не просто агент. Это убийца. Настоящий, профессиональный убийца, обученный так, как в русской армии не обучают.

Артамонов ровно произнес отзыв:

— Лучше почитайте «Дворянское гнездо».

Молодой человек едва заметно кивнул. На его лице не дрогнул ни один мускул.

Идеальный контроль эмоций. Еще один признак профессионала высшего класса.

— Подполковник Артамонов, полагаю? — тихо спросил он, продолжая смотреть на книги.

— Верно. А вы Соколов. — Артамонов сделал едва заметный акцент на фамилии прикрытия. — Располагайтесь. Поговорим о литературе.

Он взял с полки том Тургенева и прошел к дальнему столу, где горела лампа под зеленым абажуром. Молодой человек последовал за ним, неся в руках «Отцов и детей».

Они сели напротив друг друга. Артамонов раскрыл книгу, делая вид, что читает. Молодой человек сделал то же самое. Поглядеть со стороны, так это сидят два любителя русской словесности, изучающие классику.

Артамонов заговорил негромко, не поднимая глаз от страницы:

— Как доехали, Александр Дмитриевич?

— Без происшествий. На границе проверяли тщательно. Австрийцы напряжены после убийства гауптмана Шульца.

— Ожидаемо. Весь город на взводе. — Артамонов перевернул страницу. — Вы прибыли вовремя. Ситуация становится критической. «Черная рука» активизировалась. Мои источники сообщают о прибытии группы боснийских студентов. Среди них некто Гаврило Принцев. Вы читали о нем в досье?

— Читал. Девятнадцать лет, туберкулезник, фанатик. Потенциальный террорист-самоубийца.

— Именно. Он и еще двое, Недељко Чабринович и Трифко Грабеж. Все трое прибыли из Сараева неделю назад. Остановились в конспиративной квартире на Дорчоле. Мой агент видел, как их посещал майор Танкович.

Молодой человек поднял глаза от книги. В сером свете от окна его лицо казалось еще бледнее, почти мертвенным.

— Майор Танкович. Второй по значимости человек в «Черной руке» после полковника Дмитриевича. Если он лично инструктирует боснийских студентов, значит готовится нечто серьезное.

— Очень серьезное. — Артамонов сделал паузу, прислушиваясь. Профессор Стоянович продолжал стоять над рукописями. Княгиня Трубецкая похрапывала в кресле. Дарья Павловна перекладывала книги на стойке. Никто не обращал на них внимания. — У меня есть информация, что речь идет о покушении на высокопоставленное лицо. Но на кого именно и когда, источник не знает. Или боится говорить.

— Кто ваш источник?

— Мелкий чиновник в сербском Генеральном штабе. Клерк, который переписывает секретные документы. Я завербовал его три года назад. Оплатил его долги. Надежный человек, но трусливый. Доступ ограниченный, только то, что проходит через его руки. Он слышал разговор между полковником Дмитриевичем и его заместителем. Упоминалось «большое дело», «начало лета». Ничего конкретного.

Молодой человек замер. На мгновение Артамонову показалось, что тот перестал дышать. Потом ровным, безэмоциональным голосом произнес:

— Надо выяснить, что это за дело. Если «Черная рука» планирует покушение на высокопоставленное лицо, мы должны знать об этом…

Он не договорил, но оба понимали последствия. Убийство важного австрийца. Casus belli, повод для войны. Австрия раздавит Сербию. Россия вступится за славянского союзника. Германия поддержит Австрию. Франция поддержит Россию. Вся Европа взорвется.

— Именно, — тихо сказал Артамонов. — Большая европейская война. К которой Россия не готова. Которую мы обязаны предотвратить. — Он посмотрел молодому человеку в глаза. — Любой ценой, Александр Николаевич. Вы понимаете? Любой ценой.

Молодой человек выдержал его взгляд без малейших колебаний.

— Понимаю, господин подполковник. Полковник Редигер дал мне полную свободу действий. Я буду действовать.

В голосе не было бравады, не было колебаний. Только холодная уверенность профессионала, который знает свое дело.

Артамонов почувствовал странное облегчение. Редигер не зря прислал именно этого человека.

Молодой, но с глазами убийцы. Вежливый, но с повадками хищника. Образованный, но способный на то, на что не способны образованные люди.

Он достал из внутреннего кармана пиджака конверт из плотной бумаги и положил на стол между ними, прикрыв книгой.

— Здесь адрес вашей квартиры на Дорчоле, ключи. Квартира чистая, за ней никто не наблюдает. Хозяин, старик Милутинович, думает, что вы обычный русский журналист. Соседи не любопытные. Квартал рабочий, простой народ, в чужие дела не лезут.

Молодой человек взял конверт, убрал в карман. Движение быстрое, незаметное. Опытные руки.

— Также здесь контакты в редакции газеты «Правда», — продолжал Артамонов. — Йован Скерлич, главный редактор. Старый друг, знает о вашем прикрытии. Он даст вам задания, опубликует ваши статьи, обеспечит респектабельность. Пишите о славянском вопросе, о положении сербов под австрийской властью, о панславянском единстве. Чем более пророссийски и просербски звучит, тем лучше. Это откроет вам двери в националистические круги.

— Понял. Когда начинать?

— Немедленно. Завтра же идите к Скерличу, получите задание, напишите первую статью. Параллельно начинайте устанавливать контакты. Кафана «Златни Крст», там собираются поэты, художники, журналисты. Либеральная богема, но многие связаны с «Младой Босной». Будьте заметны, но не слишком. Пусть вас знают как русского корреспондента-славянофила. Кто-нибудь обязательно подойдет.

— А студенческие круги? Где собираются радикалы?

Артамонов достал из кармана листок бумаги, на котором были написаны адреса карандашом.

— Кафана «Аџамова» на Дорчоле. Там собирается молодежь из «Млады Босны». Студенты, гимназисты, рабочая интеллигенция. Горячие головы, готовые на все ради Великой Сербии. Среди них вербовщики «Черной руки». Будьте осторожны. Они подозрительны к чужакам. Но русский, пишущий в их поддержку, может заинтересовать.

Молодой человек взял листок, пробежал глазами адреса, потом вернул. Лицо при этом оставалось совершенно спокойным.

— У меня феноменальная память, — негромко пояснил он. — Адреса запомнил. Бумага с вашим почерком — потенциальная улика. Лучше вернуть сразу.

— Разумно. — Артамонов кивнул с уважением. — Связь со мной через условные знаки. — Он развернул книгу Тургенева на последней странице, где на форзаце были нарисованы едва заметные карандашные пометки. — Три вертикальных черты мелом на заборе дома номер двенадцать по улице Василия Чаича — требуется срочная встреча. Встречаемся здесь, в читальном зале, в три часа дня на следующий день. Крест — опасность, прекратить контакты на неделю. Круг — все в порядке, продолжаем работу.

— Понятно.

— Письма можете отправлять через дипломатическую почту посольства. Я там бываю три раза в неделю официально, как военный атташе. Адресуйте на имя посла, князя Гартвига, с пометкой «Личное. Культурный обмен». Наши люди передадут мне. Все письма шифруйте обязательно. Шифровальная книга у вас есть?

— Есть. В чемодане с двойным дном.

— Отлично. Если возникнет угроза провала, уничтожайте все документы и выходите к посольству. Мы дадим убежище, вывезем дипломатическим путем. Но это крайняя мера. Лучше не доводить до этого.

— Не доведу.