Ассасин 1: миссия в Сараево

Глава 18 Граница

Франц Шульц, гауптман австро-венгерской армии, помощник коменданта гарнизона в Земуне, человек, которого называли «Мясником из Темишвара», лежал мертвым в грязном переулке Белграда, в луже собственной крови.

Над ним стоял Милован Чабринович и смотрел на дело своих рук. Револьвер дымился в его руке. Запах пороха смешивался с запахом крови.

Он ожидал облегчения. Триумфа. Чувства справедливости, наконец свершившейся.

Но чувствовал только пустоту. И тошноту. И дрожь в руках, которая усиливалась с каждой секундой.

Один австриец мертв. Но ничего не изменилось. Отец все еще мертв. Мать все еще мертва. Сестра все еще в плену у другого австрийца.

— За что? — прошептал Милован, глядя на труп. — За что все это?

Он услышал крики. Далекие, но приближающиеся. Мужские голоса на немецком языке. Кто-то услышал выстрелы.

Милован попытался бежать, но ноги не слушались. Адреналин отпустил, и тело вдруг стало ватным, чужим. Он сделал несколько шагов и закашлялся. Кровь брызнула на землю, не от ран, а изо рта. Легкие горели.

Голоса приближались. Он различал слова теперь: «Шульц! Где Шульц⁈» Это сослуживцы гауптмана, те, кто пил с ним в кафе. Трое австрийских офицеров.

Милован попытался поднять револьвер, но руки дрожали так сильно, что он выронил оружие. Оно упало к его ногам со звоном металла о камень.

Три фигуры появились в конце переулка. Офицеры в форме, с револьверами в руках.

— Halt! — крикнул один из них. Стой!

Милован нагнулся за револьвером. Пальцы нащупали холодный металл.

Первый выстрел ударил его в плечо. Боль взорвалась белой вспышкой. Он упал на колени, но сумел поднять револьвер.

Второй выстрел попал в грудь. Милован почувствовал, как что-то горячее и мокрое растеклось внутри. Легкое пробито. Дышать стало невозможно.

Он упал на спину. Револьвер выпал из руки. Над ним нависло ночное небо Белграда, звезды мерцали сквозь облака.

Три австрийских офицера окружили его. Один из них, лейтенант с рыжими усами, поднял револьвер и направил прямо в лицо Милована.

— Сербская свинья, — прошипел он. — Ты убил Шульца.

Милован хотел ответить, но из горла вырвался только хрип. Кровь заливала рот. Он задыхался.

Он вспомнил отца. Того последнего взгляда, когда Петар Чабринович лежал на площади с разбитой головой.

Сейчас он понимал этот взгляд. Не боль, не страх. Просто удивление. Как будто отец не мог поверить, что все заканчивается так бессмысленно.

Милован вспомнил сестру Милену. Ее глаза, пустые и мертвые, когда она приходила домой из дома австрийского майора. Прости, Милена. Я хотел отомстить за тебя.

Он вспомнил майора Танковича. Клятву в подвале. «Я клянусь моей кровью служить освобождению Сербии». Клятва выполнена. Один австриец мертв. Много ли это?

Лейтенант с рыжими усами нажал на курок.

Последний выстрел прогремел в переулке. Пуля вошла в голову Милована Чабриновича, двадцатичетырехлетнего члена организации «Черная рука», и убила его мгновенно.

Лейтенант с рыжими усами опустил револьвер и посмотрел на труп Шульца. Его товарищ, человек, с которым он пил всего час назад. Теперь мертв, лежит в луже крови с разбитой головой.

— Проклятые сербы, — сказал он тихо. — Они заплатят за это.

Второй офицер, старший по званию, майор Клейст, кивнул.

— Доложим в комендатуру. Начнем аресты. Всех подозрительных. Пусть знают, что убийство австрийского офицера не останется безнаказанным.

Третий офицер, молодой фенрих, смотрел на два трупа и молчал. Ему было двадцать два года, он служил на Балканах всего три месяца. Это была его первая смерть товарища и его первый убитый человек.

Он чувствовал тошноту. И страх. И понимание того, что что-то началось. Что-то страшное, что уже не остановить.

Поезд замедлил ход, и я почувствовал, как вагон качнулся на стрелке. За окном проплыли таблички на немецком и венгерском: «Zemun — Zimony. Grenzstation». Пограничная станция. Последний рубеж Австро-Венгерской империи перед Сербией.

Я сидел в купе второго класса у окна и смотрел на платформу, где уже выстроились пограничники в темно-синих мундирах. Много пограничников. Больше, чем обычно. Что-то случилось.

Напротив меня сидел венгерский коммерсант средних лет, господин Ковач, с которым мы разговаривали всю дорогу от Будапешта. Полный, румяный, торговал зерном, ехал в Белград по делам. Безобидный собеседник для русского корреспондента.

— Странно, — пробормотал Ковач, глядя в окно. — Обычно здесь два-три жандарма дежурят. А сегодня целый взвод.

Я промолчал, но внутри Халим насторожился. Усиленная охрана границы. Либо ждут кого-то важного, либо что-то произошло.

Поезд остановился с протяжным скрипом тормозов. Паровоз выпустил облако пара, и в окно ворвался запах угля и машинного масла, смешанный с речной сыростью. Дунай был рядом, я чувствовал его присутствие. Темную медленную воду, которая разделяла империи.

По перрону зашагали пограничники, попарно направляясь к вагонам. Я видел их лица. Напряженные, настороженные. Один из офицеров отдавал команды резким голосом. Что-то определенно случилось.

— Приготовить документы! — крикнул кто-то по-немецки снаружи. — Всем пассажирам приготовить документы!

Ковач полез в портфель за паспортом, ворча себе под нос:

— Вечно эти формальности. Три года езжу по этому маршруту, и каждый раз как первый раз.

Я достал из внутреннего кармана пиджака свои документы. Паспорт на имя Александра Дмитриевича Соколова. Корреспондентское удостоверение «Нового времени». Рекомендательные письма от редакции. Все подлинное, проверенное Редигером лично. Но подлинность не гарантировала безопасности, если пограничник решит копать глубже.

В кармане жилета, под документами, лежала шифровальная книга, замаскированная под обычный блокнот с адресами. В чемодане на верхней полке одежда, книги, записные книжки корреспондента. Под двойным дном чемодана Браунинг, две обоймы патронов, флакончики с симпатическими чернилами, фотоаппарат «Кодак», ампула с цианидом.

Если обнаружат, то мне конец. Арест, допрос, тюрьма. В лучшем случае высылка с позором. В худшем будет виселица как шпиону.

Но внутри я оставался спокоен. В прошлой жизни я сотни раз проходил через пограничные посты. Караваны-сараи на Шелковом пути, крепостные ворота Алеппо и Дамаска, контрольные точки крестоносцев.

Всегда одно и то же. Сохраняй спокойствие, играй роль, не выдавай себя жестом или взглядом.

Впрочем, для беспокойства тоже достаточно поводов. Это мое первое настоящее задание за границей, первый раз, когда я рисковал всем. Я чувствовал, как ладони слегка вспотели. Вытер их незаметно о брюки.

Дверь купе распахнулась. Вошли двое: пожилой унтер-офицер и молодой рядовой.

Унтер-офицер лет сорока пяти, с усталым лицом, покрытым сетью морщин, и холодными серыми глазами человека, который видел слишком много лжецов. На груди две медали, видимо, ветеран балканских кампаний. Рядовой молодой, лет двадцати, нервный, рука лежит на кобуре.

— Документы, — коротко сказал унтер-офицер по-немецки.

Ковач первым протянул паспорт, улыбаясь:

— Добрый вечер, господин унтер-офицер. Прекрасная погода сегодня, не так ли?

Пограничник не ответил на любезность. Взял паспорт, открыл, долго изучал фотографию, сверяя с лицом Ковача. Перелистнул страницы, проверяя печати. Наконец кивнул и вернул документ.

— Цель визита в Сербию?

— Деловая поездка. Закупка зерна для экспорта в Австрию.

— Сколько времени планируете пробыть?

— Неделю, может, десять дней.

Унтер-офицер кивнул и повернулся ко мне.

— Ваши документы.

Я протянул паспорт и удостоверение. Пограничник взял их, и я заметил, как его глаза сузились, когда он увидел русский герб на паспорте.

— Русский, — сказал он не вопросом, а констатацией факта.

— Да, господин унтер-офицер.

Он открыл паспорт. Долго смотрел на описание, потом на меня, потом снова на паспорт. Я держал лицо спокойным, расслабленным. Не слишком уверенным, но и не испуганным. Обычный путешественник, привыкший к пограничным проверкам.

— Александр Дмитриевич Соколов, — прочитал пограничник вслух, коверкая русское отчество. — Род занятий — корреспондент.

— Верно.

— Корреспондент какого издания?

Я указал на удостоверение в его руках.

— «Новое время», Санкт-Петербург. Там все написано.

Пограничник изучил удостоверение. Оно было подлинным, Редигер ведь договорился с редакцией. Если кто-то решит проверить, в Петербурге подтвердят: да, Соколов числится в штате, командирован на Балканы для серии статей.

— Что вы собираетесь делать в Сербии? — Голос пограничника стал жестче.

— Писать статьи о славянском вопросе. Моя редакция интересуется ситуацией на Балканах.

— Вы выбрали неудачное время для визита.

Я приподнял бровь, изображая любопытство:

— Что-то случилось?

Пограничник не ответил сразу. Посмотрел на меня долгим оценивающим взглядом. Я выдержал взгляд спокойно, с легким недоумением.

— Вчера ночью в Белграде убили австрийского офицера, — наконец сказал он. — Гауптмана Франца Шульца. Застрелен сербским террористом на улице.

Я почувствовал, как внутри что-то сжалось. Убийство австрийского офицера. Именно то, чего опасался Редигер. Именно то, что могло послужить поводом для эскалации.

Но внешне я показал только удивление и сочувствие:

— Боже мой. Это ужасно. Убийцу поймали?

— Убит на месте. Сербская сволочь по имени Чабринович. Член террористической организации «Черная рука».

Молодой рядовой рядом с унтер-офицером сжал кулаки, лицо его исказилось:

— Гауптман Шульц был храбрым офицером. Они заплатят за это. Все сербские собаки заплатят.

Унтер-офицер бросил на него строгий взгляд, и рядовой замолчал. Но ненависть в его глазах не погасла.

Пограничник вернул внимание ко мне:

— Поэтому проверки усилены. Ищем сообщников убийцы. — Он помолчал. — Русский корреспондент, едущий в Белград сразу после убийства австрийского офицера. Выглядит подозрительно.

Сердце забилось чаще, но я удержал голос ровным:

— Господин унтер-офицер, я выехал из Варшавы три дня назад. Не мог знать о том, что произойдет в Белграде. Это просто несчастливое совпадение.

— Совпадения бывают редко, — сказал пограничник. — Откройте ваш чемодан.

Я встал, потянулся к верхней полке. Одновременно я просчитывал варианты. Если найдут оружие, придется драться.

Унтер-офицера ударить в горло, рядового обезоружить, выпрыгнуть в окно. Вагон на уровне платформы, десять метров до края перрона, дальше темнота, склады, река. Шансов мало, но есть.

Это, конечно, нежелательный исход. Нельзя убивать австрийских пограничников. Это провалит всю миссию. Нужно пройти проверку.

Я снял чемодан и поставил на сиденье. Расстегнул замки. Открыл крышку.

Пограничник начал методично перебирать вещи. Рубашки, брюки, пиджак. Книга Достоевского «Братья Карамазовы» на русском. Несколько последних номеров «Нового времени». Записные книжки с заметками о балканской ситуации, переписанными из энциклопедии.

— Что это? — Он поднял книгу Достоевского.

— Роман для чтения в дороге.

— Русская книга. — В голосе недоверие.

— Я русский, господин унтер-офицер. Естественно, читаю русские книги.

Он перелистал несколько страниц, словно ожидая найти там тайные записи. Ничего не найдя, бросил книгу обратно в чемодан.

Потом взялся за записные книжки. Открывал, пробегал глазами по страницам. Я записывал туда факты из истории Балкан, статистику населения, цитаты из газет, все то, что должен знать корреспондент, пишущий о регионе.

Пограничник читал медленно, подозрительно. Я стоял рядом, стараясь выглядеть терпеливым и слегка раздраженным, как человек, которому надоела бессмысленная проверка.

Ковач сидел напротив, нервно теребя свой паспорт. Молодой рядовой стоял у двери, рука на револьвере, глаза враждебные.

Наконец унтер-офицер отложил записные книжки и взялся за чемодан сам. Начал простукивать стенки, ища двойное дно.

Я замер. Вот оно. Критический момент.

Непроизвольно я напрягся, готовый к действию. Расстояние до унтер-офицера полтора аршина. До рядового три аршина. Окно купе закрыто, но стекло тонкое, можно разбить плечом за секунду.

Пограничник стучал по дну чемодана. Звук был глухим. Подозрительно глухим.

— Это что? — Он посмотрел на меня острым взглядом.

— Усиленное дно, — ответил я спокойно. — Чемодан старый, еще отца моего. Делали прочно в те времена.

— Или там что-то спрятано.

— Ничего там нет, господин унтер-офицер. Это просто старый чемодан.

Он продолжал простукивать, ища способ открыть двойное дно. Я знал, что там есть потайная защелка, незаметная глазу, но если искать достаточно долго и методично…

— Ганс! — крикнул унтер-офицер рядовому. — Иди сюда, посмотри.

Молодой пограничник подошел, начал изучать чемодан. Они склонились над ним, ощупывая края и проверяя швы.

Я стоял рядом, внешне спокойный. Подсознательно считал секунды. Еще немного, и они найдут защелку. Тогда увидят Браунинг, патроны, шифровальную книгу, фотоаппарат. Тогда все кончено.

Нужно что-то делать. Отвлечь. Переключить внимание.

Я кашлянул:

— Господин унтер-офицер, я понимаю вашу бдительность после трагедии с гауптманом Шульцем. Но я всего лишь журналист. Вот мои рекомендательные письма от редакции.

Я достал из внутреннего кармана пиджака конверт с письмами, красивыми, на бланке редакции, с печатями, подписями главного редактора.

Пограничник взял письма, но не переставал следить за чемоданом боковым зрением. Рядовой продолжал ощупывать дно.

В этот момент Ковач вмешался. Неожиданно, но очень вовремя:

— Господин унтер-офицер, простите, что перебиваю. Но мы уже двадцать минут стоим. Поезд опаздывает. У меня важная встреча в Белграде сегодня вечером. — Он посмотрел на меня, потом на пограничника. — Этот господин всю дорогу со мной разговаривал. Обычный русский интеллигент. Никакой не террорист. Говорили о литературе, о политике. Он даже не одобряет сербских радикалов, сказал, что терроризм не метод цивилизованных людей.

Это правда. Мы действительно говорили об этом по дороге, и я специально высказывал умеренные, либеральные взгляды. Именно то, что должен говорить корреспондент солидной газеты.

Унтер-офицер посмотрел на Ковача, потом на меня, потом на письма в своих руках. Читал долго, проверяя каждое слово.

Рядовой все еще возился с чемоданом. Пальцы его нащупали что-то в углу дна. Защелку?

— Господин унтер-офицер! — позвал он. — Здесь что-то…

В коридоре вагона раздался громкий голос:

— Эй, где вы? Нужна помощь в третьем вагоне! Там какой-то офицер пытается провезти оружие!

Унтер-офицер дернулся, услышав обращение. Посмотрел на дверь купе, потом на меня, потом на письма. Колебался. Долго колебался.

Потом швырнул письма мне в руки, вместе с паспортом и удостоверением:

— Ладно. Проезжайте. — Голос жесткий, недовольный. — Но будьте осторожны в Белграде. Сербы взбесились после ареста их дружков. Любого корреспондента могут принять за австрийского шпиона и убить.

— Благодарю за предупреждение, господин унтер-офицер.

Он кивнул рядовому:

— Идем, Ганс. Там работа.

Они вышли из купе, хлопнув дверью. Я услышал, как их шаги затихли в коридоре. Потом свисток где-то снаружи. Крики на немецком. Шум на платформе.

Я медленно закрыл чемодан. Руки дрожали, совсем слегка, но дрожали. Я поставил чемодан обратно на полку и сел на свое место у окна.

Ковач облегченно вздохнул:

— Вот черт! Думал, не отпустят. — Он посмотрел на меня с сочувствием. — Извините, что вмешался. Но эти пограничники совсем озверели после убийства. Всех подряд проверяют.

— Благодарю вас, господин Ковач. Вы очень помогли.

— Да ничего. — Он махнул рукой. — Мы же вместе ехали, я же видел, что вы нормальный человек. Не террорист какой-нибудь.

Поезд дернулся и медленно тронулся. За окном поплыла платформа, пограничники, склады, мост через реку. Мы пересекали Саву, узкую речку, которая отделяла Австро-Венгрию от Сербии.

Я смотрел в окно и чувствовал, как напряжение медленно отпускает. Граница пройдена. Первое испытание позади.

Впереди Белград. Город, где вчера убили австрийского офицера. Город, где напряжение достигло предела. Город, где «Черная рука» готовила новые удары. Город, где майор фон Урбах плел свои интриги.

Город, где я должен предотвратить войну.

Поезд набирал скорость. За окном проплывали сербские поля, деревушки с деревянными домами, церкви с куполами вместо шпилей. Другая страна, другая культура, другие опасности.

Солнце садилось за горизонт, окрашивая небо в кроваво-красные тона. Красное небо. Как предчувствие.

Убийство гауптмана Шульца. «Черная рука» нанесла удар. Австрийцы ответят жестко. Аресты, репрессии, давление на Белград. Сербы озлобятся еще больше. Спираль насилия раскручивается.

Нужно действовать быстро. Проникнуть в организацию. Найти тех, кто готовит следующий удар. Остановить их. Вербовкой, манипуляциями, дискредитацией. А если не получится мирными методами…

Конечно же, я знал ответ. Если мирные методы не сработают, придется убивать. Снова. Как в Аламуте. Как всегда.

Но на этот раз цена выше. На этот раз на кону судьба Европы.

Поезд мчался в сгущающихся сумерках к Белграду. Я сидел у окна и смотрел на красное небо, думая о том, что ждет впереди.