Змея и Крылья Ночи

Глава

7

С наступлением сумерек по коридорам Лунного дворца разнесся зов — три меланхоличные ноты гимна Ниаксии. Услышав этот звук, я вгляделась в листву и увидела одну-единственную дымчатую нить тени, ведущую через оранжерею к двери и в коридор за ней.

Посыл был очевиден: меня вызывают.

Когда я поднялась и пошла следом, мои глаза болели так, будто туда насыпали песок, а суставы ныли. Бескровное, истерзанное лицо Иланы все еще маячило перед глазами при каждом моргании. Я всю ночь сжимала в руках этот фиолетовый шарф, кровь из моей раненой руки пропитала шелк.

Я не плакала. Нет. Я была полна ярости. Печаль была бесполезной, слабой эмоцией. По крайней мере, гнев был полезен — им можно разрезать чужое сердце, или твердый панцирь, чтобы защитить свое собственное.

Нить тени становилась все толще, когда к главному коридору присоединялись новые полосы. Вызов был послан, похоже, каждому участнику, пережившему предыдущую ночь. В Лунном дворце не было кромешной тьмы, как раньше. Теперь по коридору разливался теплый свет, исходящий от факелов на стенах и свечей, парящих над нами в сводчатых потолках. Пока я шла, я смотрела, как этот свет дрожит на не совсем гладкой мозаичной плитке, и чувствовала себя глупо, когда поняла то, чего не поняла днем: полы были сделаны из раздробленных костей и зубов.

Группы увеличивались по мере продвижения по коридору, все больше и больше присоединяясь к нам с каждым поворотом или дверным проемом, который мы проходили. Мы молча оценивали друг друга. К тому времени, когда мы достигли места назначения — большого зала, здесь было, по моим приблизительным подсчетам, около пятидесяти участников. Большинство явно были членами Дома Ночи — поровну между хиаджами и ришанцами, если судить по тем, кто расправил крылья, но я насчитала около десяти членов Дома Крови и пятнадцать, или около того, членов Дома Тени. Некоторые тревожно оглядывались по сторонам. Оценивали конкурентов? Или искали кого-то, кто пропал?

Сколько из нас погибло прошлой ночью?

Большинство игнорировали друг друга, хотя Кроворожденные вампиры держались ближе друг к другу в одной тесной стае. В этом был смысл, я, полагаю. Никому другому они не нужны. Я посмотрела на женщину в центре их группы. Она была выше всех остальных. Доспехи оставляли открытыми ее плечи, тем самым обнажая внушительные мускулы. Ее волосы свисали по спине длинной серебряной косой. Она должна была быть их лидером, судя по тому, как остальные подчинялись ей.

Я попятилась назад, наблюдая за своими соперниками с комком в горле. Всю свою жизнь я старалась не оказаться в такой ситуации: в ловушке с могущественными воинами-вампирами вдвое больше меня.

В другом конце комнаты Ибрихим поймал мой взгляд. Он одарил меня мрачной, лишенной юмора улыбкой, как будто знал, что мы оба думаем об одном и том же.

На балконе нас рассматривал высокий, худой мужчина с лысой головой и натянутой на череп кожей. Он был одет в простые черные одежды, а на поясе через все тело были изображены три символа: луна, маска и плачущая женщина — символы трех королевств Ниаксии. Церковь была независима от трех вампирских домов, она действовала на территории всех подданных Ниаксии, как некая туманно могущественная и таинственная сила. Самым могущественным и таинственным из всех был сам Министер, который, как говорили, даже не был больше живым существом, а просто плотским сосудом для воли Ниаксии.

Для меня это звучало как бред.

Невозможно было проследить за взглядом Министера — его глаза были сплошного молочно-белого цвета, без радужки или зрачка, но его подбородок опустился, и я не могла избавиться от ощущения, что он смотрит прямо на меня.

Я встретила этот взгляд, не дрогнув, хотя мне хотелось вздрогнуть и отвернуться.

Министер не особо походил на воплощение бога. В основном он был похож на развратного старика. Я встречала его несколько раз на различных религиозных праздниках. Независимо от того, насколько большой была толпа, он всегда был слишком заинтересован во мне. После одной ночи, когда он практически зажал меня в углу, когда мне было тринадцать лет, Винсент больше никогда не отходил от меня, когда находился вместе со мной.

Если Ниаксия нуждалась в сосуде из плоти, а она, вероятно, не нуждалась, то этот не казался мудрым выбором.

Несколько других помощников присоединились к Министеру на балконе справа от него, а слева от него находилось руководство Дома Ночи — Винсент и его кабинет министров. Он был одет в длинный темный плащ, расшитый серебряными звездами. Его крылья были выставлены напоказ, красные нити выделялись на фоне черного, и он даже выставил напоказ свой знак Наследника, оставив несколько пуговиц в верхней части пиджака расстегнутыми, чтобы показать вихри красных чернил на горле.

Это намерение не могло не броситься в глаза присутствующих. Простое обнажение крыльев и его знака служило предупреждением:

— Я сильнее любого из вас. Я стоял там, где стояли вы, и я победил.

Странно было видеть Винсента, так нагло выставляющего напоказ свою власть, но, возможно, это не должно было удивлять. Правители Дома Ночи часто убивали победителей Кеджари. Любой, кто силен, всегда представлял угрозу. И когда я оглядела комнату, то поняла, что многие из этих кровожадных воинов смотрели на Винсента с лютой ненавистью.

Я чувствовала себя немного наивной из-за того, что не понимала раньше другой эгоистичной причины Винсента, побудившей меня участвовать в Кеджари: если я выиграю, значит, остальные проиграют. А в этом мире не было абсолютно никого, ни единой души, кому бы Винсент доверял, кроме меня.

Министер прочистил горло, и в комнате воцарилась жуткая тишина.

— Добро пожаловать, — сказал Министер, — на Кеджари, это величайшая честь во имя нашей госпожи Ниаксии, Матери Алчной Тьмы, Чрева Ночи, Тени и Крови. От ее имени я благодарю вас за преподнесенный дар вашего присутствия. Aja saraeta.

— Aja saraeta. — Эхо молитвы поднялось от участников в туманном рокоте.

— Я наблюдал за двадцать одним Кеджари, — продолжил он. — Две тысячи лет дань уважения нашей Матери Алчной Тьмы. И каждый раз этот канун становится самым значимым. Такая возможность. Такой потенциал.

Пока он осматривал нас, повисло слишком долгое молчание. Затем он произнес:

— Вы пережили первый призыв и первый отбор. Завтра на закате официально начнется Кеджари. Он будет продолжаться в течение следующих четырех месяцев. Когда вы давали свои клятвы, вы отдали нашей Темной Матери свою жизнь. Вы отдали ей свою кровь. Вы отдали ей свою душу. И она сохранит все три подношения. Даже если вы переживете испытания, часть вас всегда будет принадлежать ей. Aja saraeta.

— Aja saraeta, — повторяли мы все.

— Будет пять испытаний, каждое из которых призвано воздать должное истории о том, как наша богиня вырвалась из лап Белого пантеона и пришла к власти: испытание Полнолуния, испытание Убывающей луны, испытание Третьей четверти луны, испытание Полумесяца и испытание Новолуния. Каждое испытание будет проходить через три недели после предыдущего. Подробности каждого испытания будут раскрыты в момент его начала, не раньше. Во время проведения Кеджари вы будете жить здесь, в Лунном дворце. Вы можете покидать его стены между закатом и рассветом, если это угодно Ниаксии, но с рассветом вы всегда должны быть внутри замка. Бессчетное количество почитателей Богини жило здесь до вас. Бессчетное количество других придет сюда спустя долгое время после того как ваша кровь высохнет под вашими ногами. Через Лунный дворец Ниаксия будет обеспечивать вас, как сочтет нужным.

Как сочтет нужным. Это прозвучало довольно угрожающе. Лунный дворец давал кров, пищу, воду — пока не давал. Он обеспечивал безопасность — пока не обеспечил. Лунный дворец не был местом отдыха. Он сам по себе был испытанием.

— Что касается кровопролития в Лунном дворце…

Я и не знала, что в комнате может воцариться еще более затаившая дыхание тишина. Казалось, мы все этого ждали. Иногда участникам Кеджари запрещалось убивать друг друга вне испытаний. В другие годы такого ограничения не существовало.

В этом и заключалась особенность Кеджари. Да, у него были свои правила и условности, но каждый год они были немного другими, подчиняясь, как и многое другое, прихотям Ниаксии.

— Вы можете защищать себя от агрессоров, — сказал Министер. — Однако Богиня ценит дар крови во время своих испытаний.

Что, черт возьми, это значит?

Я была не единственной, кто задавался этим вопросом. Тела неловко переминались с ноги на ногу, глаза в замешательстве осматривали комнату. Эта формулировка была… бесполезной.

Богиня ценит дар крови во время своих испытаний.

Означало ли это, постарайтесь не убивать друг друга, пока есть свидетели, а если же свидетелей нет — вперед!

Или это означало: прибереги это для испытаний и столкнись с гневом Ниаксии, если не сделаешь этого?

Я не могла решить, что предпочесть. Если в этом году убийства будут запрещены, это позволит мне хотя бы немного успокоиться в стенах Лунного дворца, возможно, учитывая притягательность моей человеческой крови. С другой стороны, возможно, мне будет легче расправиться с противниками, когда они этого не ожидают, чем во время состязаний.

— Вы связываете себя этими правилами, когда предлагаете свою душу Ниаксии на службу Кеджари, — сказал Министер. — И вы будете соблюдать их до окончания турнира или до того момента, когда она освободит вас от клятвы. Aja saraeta.

— Аja saraeta, — пробормотали мы.

— Завтра на закате вы будете вызваны на испытание Полнолуния. Да направит вас Мать.

Министер поднял руку, словно накладывая на всех нас некое великое невидимое благословение, и отвернулся, не сказав больше ни слова. Не было ни заключительной речи, ни вдохновляющего прощания, ни вымученной молитвы.

В жуткой тишине двойные двери под балконом распахнулись, открывая, как оказалось, столовую. Над нами жрецы и жрицы удалились. Винсент поймал мой взгляд перед тем, как уйти с ними. Между нами возникло негласное согласие. Он наклонил подбородок, и я кивнула в ответ, после чего последовал за остальными через двойные двери.

ПИРШЕСТВО в столовой не уступало тому, что было на вечеринке Винсента. Я провела много дневных часов, прочесывая оранжерею, пытаясь определить съедобные растения на всякий случай, я не была уверена, дадут ли нам вообще еду, и если да, то будет ли она безопасна для человека. Но, несмотря на расшатанные нервы и усталость, у меня пересохло во рту при виде открывшегося передо мной пейзажа. Два длинных стола были уставлены тарелками, за каждом из которых стояло, наверное, двадцать пять или тридцать стульев. Мы все вошли в комнату и задержались у стен, как будто боялись, что стол, набитый едой, может взорваться, если мы подойдем к нему слишком близко.

Наконец, высокий мужчина хиаджи пробормотал «К черту», сел и взял кубок с кровью. Этого было достаточно, чтобы снять напряжение. Толпа бросилась на еду. Я схватила тарелку, поспешно набила ее едой, которая, по крайней мере, казалась съедобной для человека, и отошла в сторону, решив сесть на один из маленьких крайних столиков, разбросанных по периметру комнаты. Лучшее место для наблюдения.

Некоторые участники заглатывали кровь так, словно думали, что больше никогда не смогут есть — справедливое опасение. Другие, однако, казались незаинтересованными, вместо этого запихивая провизию в карманы или рюкзаки.

Мои губы истончились. Мои пальцы сжались настолько, что на ладони остались следы от ногтей.

Конечно, они не были голодны. Они наелись прошлой ночью.

Только один полностью игнорировал пиршество. Темноволосый мужчина суетливо перемещался по залу, огибая столы. Я узнала его, я видела, как он озирался по сторонам, немного паникуя, перед речью Министера. Теперь мое подозрение, возникшее ранее, переросло в уверенность. Он явно кого-то искал и, не найдя, впадал в ярость. Сделав три быстрых круга вокруг стола, он выбежал за дверь, грубо толкнув двух Тенерожденных, которые хмуро посмотрели ему вслед.

Через несколько минут дикий, звериный рев прорезал воздух, словно разбитое стекло.

Все подняли головы. Руки взялись за оружие. Мои собственные схватились за рукояти своих клинков.

Моей первой мыслью было, что это какое-то чудовище. Что они убаюкали нас ложным чувством безопасности этой едой и решили, что заберут еще несколько участников до завтрашнего испытания.

Но нет, это был не монстр, который ворвался в столовую, это был темноволосый мужчина, воющий, с лицом, испещренным яростью. Я поняла, что его крик складывается в слова:

— Мой брат! Они убили моего чертова брата!

Его крылья были распростерты, перья разных оттенков коричнево-черного цвета.

…Совсем как крылья того ришанца, который был покрыт кровью Иланы.

И когда этот мужчина обернулся, его глаза были дикими, я поняла, что они выглядели точно так же, как те, что смотрели в мои прошлой ночью, когда я медленно погружала свой нож в его сердце.

Я застыла.

— Кто, черт возьми, это сделал? — завопил мужчина. — Вы думаете, что можете убить Аджмая и остаться безнаказанными? Кто из вас, ублюдки, сделал это? Я убью тебя нахрен!

Нет, конечно, не убьешь.

Я почти хотела признаться в этом.

К моему удивлению, Ибрихим первым пришел в движение, поднявшись со своего стула с поднятыми ладонями.

— Полегче, брат. Нам не нужны новые смерти до…

— Брат? — прорычал мужчина. — Ты мне не брат, мать твою. Мой брат мертв.

Группа Кроворожденных захихикала между собой, и я подумала, что, именно это и побудит мужчину к убийственной ярости. Его рот исказился в острозубом оскале, кулаки затряслись. Но как раз в тот момент, когда он собирался сделать выпад на кого или на что, даже он, похоже, не знал — из дальнего угла комнаты донесся глубокий, ровный голос.

— О, ради бога. Никто из нас не виноват, что твой брат был таким гребаным идиотом, что помер еще до начала турнира, Клин.

Голос был странно знакомым.

Мужчина, Клин, по-видимому, зашевелился. Головы повернулись. Источник голоса долго, долго пил кровь. Его было трудно разглядеть, ведь мы сидели в противоположных углах комнаты, между нами было четыре ряда участников, но я разглядела широкую фигуру и волнистые темные волосы с рыжим блеском, которые слегка шелестели, когда он откинул голову назад, чтобы выпить, не обращая внимания на суматоху.

Когда взгляд Клина остановился на мужчине, он, казалось, забыл о существовании остальной части комнаты.

— Ты, — выдохнул он. — Райн хренов Ашрадж. Ты еще не оправился от того случая во внешнем городе. Я должен был догадаться, что нам не стоило доверять…

Мужчина — Райн опустил свой кубок и рассмеялся. Это был низкий звук, который скользил по воздуху, как змея.

Клин стал багровым. Возможно, он потерял рассудок от собственной ярости, но он все еще был вампиром, а это означало, что он был силен и быстр. Он пересек комнату в несколько грациозных движений.

— Ты это сделал!

И так же быстро Райн поднялся на ноги, встретив его на полпути.

Я резко втянула воздух.

Это мужчина, которого я видела на празднике. Я сразу узнала его, потому что здесь, как и на балу, он заметно отличался от всех остальных вампиров. Все в нем казалось грубым и незавершенным, вплоть до того, как он держал себя — с неприрученной, угрожающей легкостью, резко контрастирующей с элегантной вампирской красотой.

И когда он встал, я сразу поняла, почему его голос показался мне таким знакомым. Вот она: окровавленная повязка, обмотанная вокруг его бедра. Как раз там, куда, скажем так, невысокая человеческая девушка могла вонзить кинжал, пытаясь вырваться из его хватки.

Черт.

Даже через комнату я видела, что костяшки его пальцев побелели, когда он схватил запястье Клина, перехватывая меч в середине удара.

— Ты думаешь, я убил твоего брата? — сказал Райн. — Я?

— Не играй со мной, Райн. Я знаю, что это сделал ты.

— О, я не убивал твоего брата.

Ржаво-красные глаза Райна скользнули прямо по комнате. И уставились прямо на меня.

И он ухмыльнулся.

Богиня, черт бы ее побрал. Я не ожидала, что мне придется пробиваться через стаю вампиров еще до начала турнира, но я сделаю это, если придется.

Я начала подниматься, мои руки потянулись к клинкам.

— Это смешно, не так ли?

Я чуть не перепрыгнула через полкомнаты. Обернувшись, я увидела стройную женщину с кудрявыми волосами, прислонившуюся к стене рядом со мной и закатившую глаза.

Та самая женщина, которую я видела на вечеринке Винсента прошлой ночью.

— Мы должны беречь свои силы, — вздохнула она. Она посмотрела на меня, словно ожидая ответа.

Я ничего не сказала. В основном, я хотела спросить ее, что она здесь делает. Она не была похожа на участницу турнира на выживание. Но я едва могла оторвать взгляд от сцены в другом конце комнаты.

Теперь Клин была в нескольких дюймах от лица Райна.

— Да, ты сделал это! Я знаю, что ты это сделал!

— Нет, — спокойно ответил Райн, — я этого не делал. Хотя хотелось бы, потому что он был отвратительным засранцем.

— Он был, — согласилась девушка рядом со мной. — Худшим. — Она наклонилась ближе и прошептала: — Ты сделала это, не так ли?

— Я что?

— Ты сделала это. Ведь так?

— Я…

На другом конце комнаты Райн сказал:

— И я предупреждаю тебя, прямо сейчас, не берись больше за меч, Клин.

— О, нет, — пробормотала девушка.

Клин схватился за меч.

УДАР.

Тело Клина ударилось о стену с достаточной силой, чтобы две величественные антикварные картины рухнули на пол, их деревянные рамы раскололись от силы удара. Райн прижал его к обоям с арабесками, теперь усеянными брызгами черно-красной крови. Рукоять меча Клайна свисала с его тела под странным углом, явно сломанная. Его голова болталась.

Половина присутствующих в зале уже поднялась на ноги и смотрела на происходящее широко раскрытыми глазами. Все затаили дыхание, ожидая ответа на вопрос, который никто не озвучивал: Сделает ли он это?

За последние пять секунд отношение Клина резко изменилось.

— Здесь нельзя убивать, — проскрипел он. — Ты слышал Министера. Он сказал, что мы не можем убивать до испытаний.

— О, нет, — снова сказала девушка, не выглядя при этом расстроенной.

Мы все думали об одном и том же. Думали о загадочных словах Министера. Я знала, что кто-то испытает границу. Я просто не знала, что это произойдет так скоро.

Райн улыбнулся.

— Не могу?

Взрыв потряс комнату. Я задохнулась, воздух вырвался из моих легких одним резким толчком. Кромешная тьма поглотила меня, затем последовала ослепительная белизна, а затем приступ кашля, когда я моргала, пытаясь избавиться от мурашек.

Солнце, забери меня, черт возьми.

Все смотрели на мужчину с ржавыми глазами, отвесив челюсти, и задаваясь вопросом, что мы только что видели.

Райн позволил очень, очень мертвому телу Клина сползти по стене в шаткую, бескостную кучу на земле.

Тишина. Никто не моргнул. Райн поднял голову, словно ожидая, что Ниаксия ударит его. Прошло пять секунд, потом десять, потом тридцать.

— Хм, — сказал он, наконец. — Что ж, полагаю, это и есть ответ на вопрос, который всех так беспокоил.

Он сел и продолжил есть.

Девушка вздохнула.

— Это так драматично.

Я не могла вымолвить ни слова. Это был чертов Астерис.