Забери меня отсюда

Глава 30 Сердце

Ночь прошла в эйфории. Очень долго ни Уиллоу, ни Маркоса невозможно было уложить: они вместе с ошалевшими кошками метались от чердака до подвала, а вопили так, словно разом вернулись в босоногое беззаботное детство, одна лет на двенадцать, другой лет на десять. Лисов и правда появилось огромное количество; двое даже забрели к самому порогу, на радость Кённе. Он загладил и зачесал их до практически одомашненного состояния, но от любезного приглашения переночевать в холле пушистые гости отказались. Они дождались угощения, вежливо тявкнули напоследок и растворились во мраке.

– Говорят, ещё много дел, – задумчиво произнёс колдун, сощурив пылающие голубым огнём глаза. – Интересно, каких?

Потом был глинтвейн, состряпанное на скорую руку сырное печенье и целый ворох историй от Кёнвальда: о любви человечьего колдуна к волшебнице-фейри, когда всё едва не закончилось трагедией; о шашнях степных духов с ханскими жёнами; о жестоких, но завораживающих Играх, которые устраивал время от времени Эн Ро Гримм, Пастырь бедствий, в своих владениях; о буйных, не всегда благосклонно встречаемых людьми увеселениях фейри, в которых он, Кённа, принимал самое деятельное участие вместе с неким Энной и ещё с одним приятелем, который появлялся в рассказах то под прозвищем Златоглазка, то под длинным, певучим именем – Господин звонких флейт, багряных закатов и цветущих лугов…

– …вот так мы умыкнули из-под венца герцогскую дочку и выдали её за странствующего рыцаря-скрипача, у которого в одном кармане гнездился восточный ветер, а в другом – северный. То был воистину удачный брак, за который стоит поднять полный кубок! – заключил Кённа и прикончил стакан с глинтвейном. – Нет, надираться в компании непьющих – хуже, чем в одиночку… О, а мелочь-то наконец сморило.

Уиллоу и Маркос и впрямь уснули; они лежали на диване вповалку, как котята, обнявшись во сне, под одним пледом, а между ними сладко дрыхла Альвильда, дёргая рваным ухом.

– Я тоже отключаюсь, – призналась Тина. – Хотя надо по-хорошему позвонить Оливейре и сказать, что его младший сын опять ночует у нас…

– Я позвоню, – пообещал Кённа, задумчиво глядя сквозь опустевший стакан на просвет; разводы красного вина на стенках вызывали смутно тревожные ассоциации, а блики ложились на белёсые пряди паутинно-тонких волос, как ржа. – Отдыхай, сердце моё.

В груди защемило от нежности. Захотелось сказать что-то в ответ, тоже вроде бы ничего не значащее, но на самом деле очень-очень важное, но слова застряли на языке – непослушном, онемевшем от сонливости. И Тина просто кивнула, затем моргнула – дли-и-инно, а когда вновь открыла глаза, то стоял зябкий предрассветный полумрак, а внизу, в гостиной, трезвонил телефон. И пока она размышляла, стоит ли спуститься вниз и взять трубку, раздался слоноподобный топот, и Уиллоу неразборчиво ответила… а потом рявкнула так, что дрогнули стёкла:

– Да иди ты! Никуда я сейчас не вернусь! У меня своя жизнь, я взрослая!

Телефонный аппарат жалобно тренькнул.

– Похоже, её папаша снова звонил, – сонно предположил ворох одеял справа голосом Кённы. – Пора спускаться и утешать нашу бравую ведьму, интересно или нет.

– У неё Маркос есть.

– И то верно…

Выходить на пробежку за день до часа икс казалось безумием; однако привычка взяла своё. Тина размялась на лестнице, наскоро умылась и переоделась, затем под сонное напутствие Кёнвальда – «Не попадай, пожалуйста, в неприятности, когда у меня похмелье» – выскочила на улицу.

Несмотря на ранний час, было невыносимо жарко. Небо выцвело до седовато-голубого цвета, и тончайшие пёрышки облаков напоминали отходящие от свода слои, высохшие до хруста, как луковая шелуха. Не работали разбрызгиватели на лужайках; окна были закрыты. Город выглядел чужим и точно бы нарисованным – чересчур яркие цвета, чёткие линии… и – ни звука, ни ветерка.

«Что за чертовщина?»

Тина замедлила шаг, внимательнее оглядываясь по сторонам, и вскоре поняла, что ещё казалось неправильным.

Раньше улица Генерала Хьюстона буквально утопала в пене гортензий – голубой, пурпурной, зеленовато-белой; пышные соцветия клонились к самой земле, и никакие подпорки не могли их удержать, а с клумб пялились бессмысленно пластиковые фигурки зайцев, гномов, медвежат и фей. А теперь по садам и палисадникам точно пронёсся ураган – раскиданные игрушки валялись навзничь, бессильно тянули вверх покорёженные ручки и лапки. И гортензии, дивные гортензии, гордость окрестных домохозяек, высохли и скрючились, точно кто-то из них разом вынул всю жизнь, какая есть.

Даже не добежав до моста, Тина развернулась и вдвое быстрее ринулась обратно. К дому она подбежала взмокшая, по инерции поднырнула под ивовые ветви, взлетела по ступеням и распахнула дверь.

– Кённа! Кённа, проснись, в городе что-то странное!

Речной колдун обнаружился на лестнице, хмурый и совершенно бодрый. Кошки сидели на почтительном расстоянии, даже не пытаясь приластиться и выклянчить новую порцию еды, что само по себе говорило о многом.

– Тише, дети ещё спят, им-то пока нужно отдохнуть. Пока есть возможность, – негромко ответил он. – Силы нам всем скоро понадобятся. Да, я почувствовал, как только вышел на улицу. Воздух полон гнева; так бывает, когда кто-то могущественный пытается, образно говоря, повернуть колесо судьбы в свою сторону, а оно сопротивляется.

Тина отёрла лицо и с отвращением посмотрела на свою руку: по ладони размазалась какая-то бурая пыльца, липкая к тому же.

«Представляю, как я выгляжу».

– А попроще можно? Слишком сложный литературный троп для половины седьмого.

Кёнвальд усмехнулся:

– Для тебя-то? Хочешь проще – вот тебе проще: старый хозяин реки на кого-то очень разозлился, но достать его не может. По крайней мере, так, чтобы я не нашёл его в ту же секунду и не поприветствовал по-свойски.

Тина растерянно обернулась через плечо; сад в рамке дверного проёма напоминал фрагмент старой репродукции, который может рассыпаться в любой момент.

– Думаешь, из-за лис?

– Вряд ли, – пожал плечами колдун и подпёр кулаком щёку. – Ладно, не бери в голову, я сейчас взгляну сам.

С границ практически ясного неба донёсся отдалённый звук грома, больше похожего на треск разрываемой обёрточной бумаги, и, несмотря на жару, стало зябко.

– Ну, тогда дело в гортензиях. Вряд ли они просто так разом засохли, – предположила Тина нарочито бодрым голосом. И тут её осенило: – Точно! Киан О’Ши, ну, настоящий начальник библиотеки, племянник мэра! Это ведь он рассадил те жуткие гортензии по всему Лоундейлу! А Маккой вчера сказала, что его мать лежала в больнице, принадлежавшей Чейзу Риверу, и пару дней назад скончалась. Маккой и Киан О’Ши собирались встретиться и побеседовать.

Скованность Кёнвальда точно ветром сдуло.

– Это меняет дело, – резко выпрямился он. Кошки встопорщили хвосты и заметались на верхней площадке. – Похоже, сын Садовника решил выступить против своего мастера. Куда там ты поставила вчерашнее серебряное блюдо?

Пока Тина копалась на полке с перемытой посудой, то подняла такой грохот, что стоило удивиться, как это ещё Уиллоу с Маркосом не проснулись и не передислоцировались из гостиной поближе к месту боевых действий. Кённу, впрочем, присутствие или отсутствие кого бы то ни было беспокоило мало; он целиком сосредоточился на колдовстве. На сей раз вода открыла правду не сразу; колдун долго шептал над ней, склонившись почти к самой поверхности и зажмурившись, и губы его едва-едва не касались воды, как в целомудренном поцелуе.

Тина чувствовала себя, мягко говоря, не в своей тарелке.

– Тебе как-нибудь помочь?

Кёнвальд ответил таким выразительным взглядом, что щёки вспыхнули.

– Ты и так помогла, с блюдом, – поспешил он исправить оплошность и сел на край стола, раздражённо взъерошивая себе волосы. – Ладно, тонко действовать не получилось, попробуем грубо и сильно. Ты же не думал, дружок, что я сведущ только в хитрых узорах? – сощурился он в потолок.

Тина поёжилась; на месте потолка она бы давно ретировалась в безопасное место, подальше от таких взглядов. А Кённа вдруг развернулся, резко опустил руки по обе стороны от блюда и гаркнул:

– Уймись ты, гнида, гнилая кровь, выродок! Я здесь хозяин!

Разом подскочила вся посуда на полках; солонка с перечницей покатились через стол наперегонки к краю, и трещина пробежала наискосок по оконному стеклу – хрустко, споро. А поверхность воды, точно инеем подёрнутая, наконец прояснилась, и вместо серебряного дна с чеканными колосьями возник образ небольшого, но крепкого загородного дома, на пороге которого стояла капитан Маккой в невообразимом шёлковом пеньюаре цвета спелого персика с оторочкой чёрным кружевом – и на плече у неё лежал наградной клинок в ножнах. Напротив неё сутулился какой-то хлыщ в деловом костюме, для внушительности сопровождаемый громилой в синем комбинезоне.

Тина готова была спорить, что на комбинезоне красовались нашивки с буквами «ПБ».

– Мистер О’Ши у меня в гостях, это верно, – донёсся гулко, точно со дна речного, голос капитана Маккой. – Однако он никого не принимает.

Поверхность пошла рябью.

– Мисс Маккой, проявите благоразумие…

– В этот дом вы войдёте только через мой труп. А труп капитана полиции – не то, с чем вы хотите иметь дело. Шучу, господа. Доброго дня.

Кённа резко смахнул блюдо со стола; но прежде чем Тина успела испугаться, оно пружинисто подскочило и запрыгнуло на полку, а выплеснутая вода юркнула в раковину.

– У неё, конечно, сильная воля, да и меч в умелых руках – славное оружие даже в наши дни, – отрывисто произнёс он, поднимаясь. – Но если за этой храброй женщиной явится Доу или хотя бы генерал теней – ей не поможет ни то ни другое. Будь дома, Тина Мэйнард, – приказал Кёнвальд, вскочив на подоконник и обернувшись наполовину; солнце било из-за его плеча, точно софит. – Я только отсыплю ворох комплиментов Элизе Маккой насчёт её манеры одеваться и сразу вернусь.

– Кён, подожди!

Тина, опрокидывая стулья, метнулась к подоконнику тоже, успела ухватить колдуна за щиколотку – да так и замерла в нерешительности.

«Запереть его в подвале? Затащить в постель? Или завтрак приготовить?»

Разжимать пальцы не хотелось отчаянно.

– Ревнуешь? – улыбнулся он, опускаясь на одно колено. Ласково провёл рукой по щеке, убирая липкую прядь волос, склонился ниже, коснулся мочки ушей губами. Дыхание обожгло кожу. – Не бойся. Я столько заклинаний вчера спьяну наворотил, что теперь твой дом – настоящая крепость. Вам ничего не грозит. Я быстро.

И исчез.

Она осталась одна на кухне, растерянная, заключённая в раму окна, точно старинный портрет в тяжёлой оправе.

– Я не за себя боюсь, позёр. – Глаза щипало. – Не на меня ведётся охота.

На полке для сушки посуды что-то хрупнуло и звонко осыпалось. Пришлось задвинуть подальше дурные предчувствия вместе с сентиментальностью и сходить в кладовку за щёткой.

Выметая из поддона тонкие фарфоровые осколки, Тина пыталась вспомнить, не из этой ли чашки пил Кённа вчера; по всему выходило, что нет, но легче от этого почему-то не становилось. Часы тем временем натикали половину девятого. Из гостиной послышались первые робкие шевеления – скорее всего, проснулась ранняя пташка Уиллоу. Тина спохватилась, что вообще-то неплохо было бы после неудачной пробежки сходить в душ, пока ванную комнату надолго не оккупировали подростки. Горячей воды оказалось вдоволь; но это единственное, что роднило нынешнее утро с тем, другим, судьбоносным. Дешёвый шампунь с нижней полки магазина, где «всё вполцены», пах самым обыкновенным химозным яблоком, и не бегали по спине мурашки от чужого пристального взгляда… Дом постепенно оживал. Сквозь завесу шелеста водяных струй смутно доносились вопли, топот по лестницам, хлопанье дверей. Потом раздался кошачий вопль, судя по проникновенному тембру – Королевин, и шум на время затих.

«Что они там делили, интересно?» – пронеслось в голове.

Тина уже отжимала волосы, когда в ванную отчаянно забарабанили кулаками.

– Сделай что-нибудь! Останови её, пожалуйста!

Ей понадобилось меньше минуты, чтоб наскоро одеться и выскочить в коридор. Маркос сидел у стены на корточках, бледный, с выразительным подтёком крови прямо под носом, и явно плевать хотел на всех красивых женщин в рубашках на мокрое тело, вместе взятых.

– Что случилось? – У Тины сердце прыгнуло в горло. – Это тебя Уиллоу так? – Она мазанула пальцем над губой.

Маркос моргнул, точно в себя приходя, и ребром ладони отёр лицо от крови, потом нахмурился.

– Уиллоу, да. Колесом от велика, случайно, наверно, но в голове загудело что-то… Мы лежали, думали вставать – не вставать, а она вдруг заорала: «Ивы!» – и как дёрнула, прям в футболке. Вскочила на велик, ну и… – Голос у него оборвался. – Поехала куда-то вниз, а куда? Её на велике хрен догонишь.

Он объяснял сбивчиво, путано. Однако Тина сразу поняла, что случилось – слишком много думала об этом, просчитывая варианты.

«Тени всё-таки добрались до Саммерсов».

От осознания, что страшное уже случилось, парадоксальным образом стало спокойнее. Пульс замедлился; зрение прояснилось, и вырисовался в голове чёткий план действий.

– Велосипед она взяла, конечно, мой, – произнесла Тина хрипловато, на скорую руку заплетая влажные волосы в косу. – Так что мы её не догоним, даже пытаться бесполезно. Значит, не перехватим… Ты молодец, что вернулся, соображаешь быстро, – похвалила она Маркоса, улыбнувшись по-взрослому, но не покровительственно, а как равному. Чтобы ободрить, придать сил – знала ведь, что понадобится. – Иди обувайся, только шнурки хорошо завяжи, чтобы не распустились в самый неудобный момент. В пристройке, где ты брал инструменты, в углу, в бочке, спортивный инвентарь, возьми клюшку для гольфа – не бита, конечно, но сгодится. Я пока схожу наверх за ружьём.

На щеках у Маркоса расцвели красные пятна, но зато обескровленные прежде губы перестали дрожать и немного потемнели.

– Драться идём? – прямо спросил он.

Тина рефлекторно стиснула кулаки.

– Надеюсь, что нет. Но лучше всё-таки приготовиться.

Из сейфа удалось выскрести только восемь патронов, и то один был помятый, точно пожёванный. Тяжесть ружья, завёрнутого в тряпки, оттягивала руку, но отнюдь не успокаивала: если Доу явился к порогу Саммерсов, а не Маккой, как предполагал Кённа, то даже от двенадцатого калибра ждать толку не приходилось.

«Что мы можем одни? – билась мысль в висках, как птица о стекло. – Что мы можем, если Уиллоу из нас – лучшая? Зачем нестись ей на помощь, если не справится она, то у нас-то шансы какие?»

Цепочка холодила ключицы, жемчужина мерцала под тонкой тканью рубашки, ледышкой льнула к чувствительной после душа коже. Тина осторожно нащупала эту крохотную перламутровую каплю, зажмурилась, прошептала: «Кёнвальд, у нас беда, услышь, пожалуйста!» – и замерла, ожидая ответа. Но отклика не было и не было, только вклинивался в мысли напористый говор реки – перекаты течения на камнях, всплески под мостом, гулкая тишина над чёрными омутами.

И призрачная боль, фоновая, пульсирующая, словно ожог.

Это пугало.

«Сначала Уиллоу».

– Знаешь, где дом Саммерсов? – спросила Тина, когда они вышли из дома.

Кошки все собрались в холле, точно на войну провожали; одна сумбурная записка для Кённы лежала на столе, другая была приколота к двери – надо очень постараться, чтобы пропустить. Не работает колдовская связь – сработает такая, примитивная, блокнот-маркер-кнопки, смачные неровные стрелки для привлечения внимания – эй, глянь сюда!

…она подумала, вспомнила, прокрутила в голове столько всего, а Маркос только успел кивнуть, невыносимо медленно; время исказилось, время играло не на их стороне, им-то надо было находиться уже там, а они застряли тут.

– Знаю. А почему ты думаешь, что она, ну?..

Старая, облупившаяся клюшка для гольфа на плече шла ему необыкновенно. Меньше, чем бита, разумеется, но бита с гвоздями сейчас бы слегка диссонировала с пижонскими молочно-белыми джинсами, с чёрными кедами, похожими на классические ботинки, с этой его чёрной рубашкой-поло.

Маркосу нравилась Уиллоу, очень; он даже стал немного пижоном и научился складно говорить.

– Логика, – ответила Тина вслух, усилием воли прижимая распоясавшееся воображение к ногтю: а ну, уймись, не до тебя, мне нужна ясная голова, а не вот это всё. – Тени охотятся за камнями. Последние камни – в подвале дома Саммерсов, – продолжила она и машинально стиснула пальцами край толстовки, той, в которой вчера, невообразимо давно, бежала по саду, шарахалась от выстрелов, прижимала к себе Гекату. – Уиллоу говорила, что это самое надёжное место после реки, потому что вокруг ивовая роща, а подъездные дороги заколдованы. У неё с этими ивами своего рода связь.

– А, вот почему она про ивы закричала, – нахмурился Маркос и сделал рукой странное движение, точно прокрутил на пальце невидимый брелок. – Она так испугалась, очень. А ждать не стала.

В кармане что-то мешалось, маленькое, твёрдое; Тина ощупала сквозь подкладку, но так и не поняла, а из-под мышки поползло назад тяжеленное ружьё, и пришлось перехватить его поудобнее.

«Сейчас бы побежать вниз со всех ног».

Удержалась она только потому, что понимала: Маркос, даже с учётом его неплохих физических данных, спринт не потянет, а силы им всем ещё пригодятся.

…идти пришлось чудовищно, просто кошмарно далеко – не помогли делу попытки срезать путь через чужие дворы, а затем через парк. Впервые ей стало жаль, что у неё нет машины, и вспомнились рассуждения Аманды: «Ну нельзя в наше время без авто, а если что-то случится? У меня друг сейчас продаёт свою крошку, очень дёшево, задаром почти, она на ходу, он её всю перебрал своими руками… Возьмёшь, Тин-Тин?»

Наверное, у Аманды уже случалось то самое «что-то».

Скорее всего, она и не пыталась уязвить Тину или побахвалиться собственным достатком, а правда говорила от чистого сердца – как это понимала.

«Надо было прислушаться».

Воздух, раскалённый от жара, застыл, иссох, сделался недвижим; белёсое небо почти что скрылось под слоистой шелухой облаков; хотелось ветра, стрёкота цикад, урчания автомобильных двигателей, смеха, ругани, старомодных песен из хрипящей радиолы – чего угодно, однако Лоундейл молчал.

Уиллоу жила недалеко от реки, в другую сторону от парка Ривер-Флойд, в глубине практически заброшенного квартала частных домов. По большей части таких же развалюх, как родовое гнездо Саммерсов – точнее, ведьм рода Шеннон, потому что мистер Саммерс, женившись, переехал к жене. Крайние к берегу участки даже не были огорожены; позабытые сады захватила наглая ивовая поросль, и чем ближе к дому Уиллоу, тем старше, мощнее, разлапистее становились деревья, пока кроны не сомкнулись над дорогой, а гибкие ветви шелестящей занавесью не прикрыли обочины.

Точнее сказать, так было раньше.

Сейчас ивовые листья ворохами лежали на земле – коричневые, истончённые, словно разом истлевшие. По выступающим корням, по коре выплела ажурный узор то ли изморозь, то ли плесень. Прямо поперёк дороги валялся Тинин старый велосипед, и колесо у него ещё вращалось, слабо-слабо, правда.

– Может, успели? – выдохнул Маркос еле слышно.

Через несколько шагов они упёрлись в незримую преграду, упругую, похожую на сгущённый воздух или очень сильный встречный ветер, за тем исключением, что по-прежнему стояла мертвенная тишь.

Точнее, упёрлась Тина, которая шла первой.

– Что за… Ой!

Она едва успела ощупать невидимую стену, когда та вдруг исчезла; Маркос, который шёл следом, не ощутил и вовсе ничего.

«Дурной знак, очень дурной, – неотступно преследовала одна и та же мысль. Рука сама нашла жемчужину под рубашкой и сжала. – Кёнвальд, Кённа, пожалуйста, явись, без тебя никак…»

А потом щербатая дорога вдруг вильнула, огибая напоследок группку согбенных, безлиственных ив, и упёрлась в задворки горбатого одноэтажного дома с ржавой крышей. Вокруг росло столько цветов – лилий, ирисов, аквилегий, хризантем, георгинов, лаванды, астр, цинний и многих-многих других, даже приблизительно незнакомых по именам, – что в сумраке под навесом Тина не сразу разглядела человека.

Но когда увидела – шагнула одновременно назад и вправо, прикрывая собой Маркоса.

– Хорошая реакция, детка, – оскалился Джек Доу. – Только тебе она не поможет.

Он был одет в тот самый синий комбинезон, с которого всё начиналось. В полутьме горели серебром нашивки «Перевозок Брайта»; на коленях Доу держал нечто вроде маленькой шкатулки.

Тина сдёрнула с ружья тряпки – экономным спокойным движением. Силы следовало беречь, да…

«И нервы».

– Где Уиллоу? – спросила она и удивилась тому, насколько похоже на капитана Маккой звучит сейчас её речь.

Доу всегда был болтлив. Ответил он и на сей раз, вполне охотно.

– Внизу, в подвале. С ней кое-что надо перетереть. Тощая сопля, а навертела такого, что взрослые дяденьки разгрести не могут, – заржал он, по-лошадиному задирая верхнюю губу и обнажая зубы. – Но ты не переживай, лапочка, нам с тобой будет чем заняться. Ты рановато, конечно, припёрлась, по-хорошему женщине на свидание надо опаздывать. Тогда бы я тебя встретил в полном комплекте. Додумался бы, как вставить обратно эту хрень. – И он повыше поднял шкатулку.

А Тина обмерла, оцепенела, наконец осознав, что это такое.

– Там сердце.

Доу взвесил коробку на ладони.

– Типа того. Остальные потроха отросли сами, а оно что-то ни хрена. Я так думаю, китаёза этот постарался, больше некому. Маловато его проучили. Ну да по барабану, у меня теперь времени мно-ого. – И он засмеялся снова, тем же животным гортанным смехом. – Я ради него даже исключение сделаю, клянусь. С женщинами интереснее, но если этого трупореза разложить на его же столе и, знаешь, по живому… Э, не, так не пойдёт, – поднялся он, откладывая коробку с сердцем на ступеньки, как только заметил, что Тина целится. – Голова потом трещит, хоть подыхай, – добавил он, скалясь. – Давай пушку, детка, поранишься.

Тина успела сделать только два выстрела.

Первый разнёс Доу плечо. Тот пошатнулся, выругался, целой рукой слепляя вместе ошмётки кожи, кости, лоскуты ткани. И – в тот же миг Маркос, который послушно и благоразумно держался у Тины за спиной, уронив клюшку, шмыгнул вбок, куда-то за клумбы, и почти сразу исчез из виду – мелкий, гибкий, юркий.

«Бежит за Уиллоу?» – пронеслось в голове.

Доу его даже, кажется, не заметил, занятый перечислением посулов «упрямой стерве». А Тина использовала отведённое ей время, чтобы перезарядить ружьё и выстрелить второй раз, по примеру Йорка целясь в голову.

«Уж с десяти-то метров должна попасть, да?»

Но она замешкалась, а Доу заметил, успел среагировать и пригнуться, шатнуться вбок, уходя от выстрела.

– Облом, детка.

Он замахнулся рукой, как плетью, хлестнул по ружью – издали, но когти по стволу скрипнули отнюдь не иллюзорные – конечность вытянулась, почернела. А потом стало вдруг трудно дышать, и мыски кроссовок заскребли по земле.

Доу смял воротник рубашки вместе с толстовкой, вздёрнул Тину вверх – и уставился снизу пылающими жёлтыми глазищами.

– Что теперь будем делать, э?

Она почувствовала, как знакомо тяжелеют кончики пальцев, как собираются там трескучие синие искры… но в глазах темнело быстрее, и невозможно было даже локоть согнуть, и…

– Отпусти её.

От удивления Доу ослабил хватку, оборачиваясь, и Тина смогла вдохнуть.

Это сказал Маркос. Он сидел там же, где его враг минутой раньше – в полумраке под навесом, на ступенях, в окружении пламенеющих тигровых лилий, жёлтых ирисов и алых цинний. Слишком пухлощёкий, слишком голубоглазый, с романтическими кудрями… слишком мелкий даже для своих четырнадцати.

«Уже почти пятнадцати, – припомнила она вдруг. – Уиллоу говорила, что у него день рождения летом».

– Отпустить, или ты – что? Убьёшь меня? – с издёвкой спросил Доу.

Маркос упрямо мотнул головой.

– Не-а. Я тебя по-любому убью.

В его позе не было ничего угрожающего. Скорее наоборот. Ноги согнуты в коленях, одна слегка повёрнута, левая рука отставлена назад для упора, в правой зажато что-то, подбородок задран, горло беззащитно открыто. Он побледнел; губы снова посерели – испугался, значит.

Но в то же время было что-то… что-то…

– Темнишь, пацан, – задумчиво протянул Доу, выпуская воротник. Тина рухнула на землю, сипло втягивая воздух. Шея горела огнём. Откуда-то тянуло табаком и выпивкой, и нестерпимо хотелось кашлять. – С тебя начать, что ли.

– Начинай, – легко согласился Маркос. А потом глаза у него вдруг почернели, жутко и неотвратимо, как темнели в своё время проклятые камни, и он добавил чужим низким голосом: – А мёртвых – к мёртвым, такие дела, амиго.

Скупым движением он поднял правую руку – Доу успел сделать шаг, нет, два шага, совершенно явно не успевая, – и опустил её.

Маленький костяной нож, похожий на перочинный, пробил контейнер насквозь, вместе с сердцем, и пригвоздил его к деревянным ступеням. Контейнер затрясся, завибрировал, крышка взбухла – и из-под неё хлынула кровь, потоком, рекой. Целое море крови плеснуло через ступени, омыло ступни Маркоса, потекло дальше, дальше – к Джеку Доу, застывшему, прижавшему ладони к щекам, с вытянутым и искажённым лицом, как на картине Мунка. Вот только крика не было; стояла та же оглушительная тишина, в которой призрачным эхом отдавался несуществующий, не прозвучавший суховатый мужской смех.

Маркос слегка раскачал нож указательным пальцем – и легко выдернул.

Доу осел на землю зловонной кучей, как и полагается мертвецу, почившему на жаре три недели назад.

– Вот, – сказал Маркос немного растерянно; глаза у него стали обычного цвета, светлого, чистого. – И совсем нестрашно. Я, это… как настоящий мужчина, да?

Ресницы у него слиплись от влаги; на щеках виднелись влажные, блестящие дорожки; нос покраснел.

Тина ощупала горло и кивнула – как могла убедительно.

– Настоящее некуда.

Она подобрала ружьё, затем почему-то клюшку для гольфа и, спотыкаясь, побрела к порогу. В победу не верилось; наоборот, напряжение усилилось. Кровь Доу ещё сочилась из шкатулки, только медленно-медленно; липкая багровая лужа постепенно впитывалась в землю.

Маркос горбился и смотрел себе в ноги.

– Если б я научился обращаться с ножом пораньше, ничего бы не было.

– История не пишется в сослагательном наклонении, – вздохнула Тина, опуская ему руку на кудрявую макушку. – Наша дурацкая история в том числе… Откуда у тебя нож, кстати? Ты не рассказывал.

– А чего рассказывать, – буркнул Маркос. Чуть бодрее, правда, чем прежде, – видимо, постепенно он приходил в себя. – Бабку Костас я никогда не видел, она давно умерла. Но папа про неё часто говорил, ну, она крутая была очень, к ней половина деревни ходила решать проблемы. И у неё был особенный нож. Какой – папа не знал, но вроде как страшный какой-то… Ну, я и представлял, что у меня этот нож есть. И динозавров им можно зарезать, и боевых космических роботов… Смешно, да?

Тина пожала плечами, присаживаясь рядом.

– Не очень. Все в детстве фантазируют. Я вот придумывала разное про драконов, рыцарей и принцесс.

О том, что она чаще воображала себя доблестным героем в сияющих доспехах или огнедышащим чудовищем, чем красоткой в короне, Тина благоразумно умолчала.

– А я допридумывался, – признался Маркос смущённо. И взглянул исподлобья. – Бабка Костас мне приснилась, по-настоящему. Говорит, типа приезжай, хоть на тебя посмотрю. Ну, я и напросился с папой, когда он к ней на могилу поехал, памятник там протереть, цветы поставить, свечу в красной банке. В общем, папа возится, а я смотрю – бабка Костас стоит рядом со своей могилой и пальцем на неё показывает. И смеётся. Потом, когда он заснул, я выбрался из гостиницы и опять пошёл на кладбище. Подхожу – а там прямо на могиле стоит гроб и крышка чуть-чуть сдвинута. И бабка Костас сидит рядом на краешке. «Чего вылупился, балбес? – говорит. – Мне всю ночь тебя ждать, что ли? Иди сюда, посмотрим, какой ты смелый». А я спросил её про нож. Она говорит: «Нужен – бери сам». И на гроб показывает.

Тина уже не была уверена, что хочет слушать дальше, но ободряюще кивнула:

– И что ты?

Маркос отвернулся и ссутулил плечи ещё больше.

– Крышку отодвинул и пошарил внутри. Ничего не нашёл, там только скелет лежал, в платье. Потом показалось, что блестит на дне что-то… Оказалось, кусок ребра. Я его взял зачем-то, а бабка Костас опять засмеялась. И говорит: «Из тебя выйдет толк». И вокруг тоже засмеялся кто-то… Я испугался и убежал. С ребром. Ну, вот… – И он взвесил на ладони маленький, тонкий костяной нож, больше похожий на книжную закладку, чем на настоящее оружие. – Постепенно получилось вот это. Хоть динозавров мочи, хоть боевых роботов. Только на фиг надо.

– Значит, клюшка тебе не нужна? – попыталась пошутить Тина.

– Не, давай! – оживился Маркос. – И пошли за Уиллоу. Только ей про нож не говори, ладно? – попросил он вдруг. – Она сказала, что это злая штука… ну да, но только иногда без злых штуковин никак.

В глубине души Тина была с ним согласна. Противный моралистический голосок, что-то вроде закадровой речи в поучительных детских мультфильмах, нудил, правда, что, мол, цель не оправдывает средства и нельзя идти на сговор с тёмной стороной…

«В конце концов, что я знаю о ножах, которые делают старые жрицы вуду из собственных рёбер? – промелькнуло в голове. – Ну, тогда и советовать нечего».

Задняя дверь оказалась заперта, причём намертво; в забитую кошачью дверцу удалось разглядеть только заднюю стенку шкафа или комода, а в почтовую щель – батарею бутылок. Тина и Маркос успели обойти половину дома в поисках настоящего входа – благодаря паре метких ударов клюшкой несколько маков лишились гордых голов и в муках издохла крыса – и уже принялись обсуждать вслух перспективы взлома, когда из-за угла вдруг выскочило… существо.

С человеком его роднило только наличие верхних и нижних конечностей – и летняя полицейская форма с коротким рукавом. То, что выходило из плеч и торчало из штанин, больше напоминало варёную колбасу сероватого цвета, а голова…

«Надувной шарик», – успела подумать Тина.

И – вскинула ружьё к плечу, прицелилась, выстрелила.

Двигалось существо медленнее Доу, соображало ещё хуже, потому и уклониться не успело. Уродливая башка не лопнула, как можно было подумать, а сложилась внутрь самой себя, в крохотную пыльную точку. Остальное тело втянулось туда же, как в невидимый пылесос, и опустевшая униформа спланировала на землю.

Внутри у Тины всё сжалось от ужаса.

«Доу был не один».

– Мой бедный Эдвард, за что же с ним так жестоко? Днём он почти беспомощен, – послышался вдруг отдалённо знакомый голос. – Судя по тому, как далеко вы зашли, моего ферзя вы тоже съели. Получается, у нас размен?

Он выступил из-за угла – против солнца чёрная фигура, безликая, угловатая. В первые секунды; но потом свет померк, точно на солнце набросили целую кипу вдовьих вуалей, и стало возможно различить черты его лица.

…породистого, узкого лица, больше подобающего средневековому кардиналу с картины или качественной книжной иллюстрации. Приметная родинка на скуле; леденяще голубые глаза, мёртвые, кукольные; безупречная белизна рубашки, серые брюки с ровными-ровными стрелками, жилетка точно в тон… В одной руке он держал часы с откинутой крышкой, сплошь в гравировке, а другой безжалостно стискивал буйные кудри цвета южной ночи, антрацита, воронова крыла и самого-самого глубокого омута.

Уиллоу явно была без сознания; он волочил её за собой легко, как пластиковый манекен.

Этого нечеловека Тина узнала тотчас же.

– Чейз Ривер.

– Сейчас меня зовут так, – улыбнулся он, кивая в знак приветствия. – Но ничего, скоро я верну себе прежнее имя. Лоундейл привыкнет. В конце концов, этот городишко куда младше меня.

Больше всего Тина боялась, что Маркос сейчас бросится на него с ножом наперевес, но он замер, точно пытаясь спрятаться в её тени и одновременно глазами пожирая Уиллоу. Костяное лезвие полностью исчезло из виду, но кулак был отставлен так, словно в нём было что-то зажато.

«Похоже, что Алистер Оливейра действительно учил сына драться на ножах, – подумала Тина, и в груди у неё вспыхнула тёплая искорка. Хоть один нормальный человек в окружающем безумии, хоть один… – В том числе выжидать, отступать и не жертвовать глупо жизнью, упуская единственный шанс спасти и себя, и других».

– Уиллоу жива? – спросила она тихо.

Воздух всколыхнулся рядом, словно кто-то прерывисто вздохнул.

«Маркос? Нет, он же справа, а не слева…»

– Жива, но кричала так, что пришлось её утихомирить, – ответил старый хозяин реки. И добавил с сожалением: – Очень талантлива, как вся её порода. Жаль, что она попала в дурные руки.

Тина быстро ощупала её глазами. Лицо у Уиллоу выглядело бледным, но не обескровленным; ресницы даже вроде бы дрожали, точно она пыталась очнуться. Коленки и кисти рук – сплошь в подсыхающей крови, но явно не её, потому что ран видно не было.

«Она кричала… Ривер её пытал? – проносились версии одна за другой. – Нет, не похоже… Так. Она ведь жила вдвоём. С отцом. Где мистер Саммерс?»

Сердце сжалось от скверного предчувствия.

– Отпустите Уиллоу, пожалуйста, – вежливо попросила Тина, не убирая, впрочем, ружья. – Вы ведь наверняка получили, что хотели.

Чейз Ривер, казалось, задумался; высокое светлое чело его омрачила тень.

– Заложница мне тоже не помешает, – мягко произнёс он. Закрыл часы, взглянув на них напоследок, убрал в карман. Вздохнул: – Увы, раньше ночи ритуал не провести, а если вмешается это человеческое отродье, да будет проклят он и его потомство до двенадцатого колена, дела могут непредвиденно осложниться. О, он сам не понимает, какой силой завладел, откуда и куда течёт р-река!

Голос его вдруг приобрёл жутковатые низкие обертоны, из горла вырвался звериный рык, глаза побелели. Но почти тут же Чейз Ривер вновь овладел собою и принял прежнее благообразное обличье.

– А может, – вкрадчиво начал он, – ты её заменишь? Любовница вместо ученицы даже лучше. Ему никогда не хватало терпения с учениками. И он всегда слишком сильно любил.

«Или сейчас, или никогда», – поняла Тина.

– Я не могу согласиться, пока не увижу, что Уиллоу в порядке, – качнула она головой. – Разбудите её, пожалуйста. Вы же понимаете, мне всё равно, кем она приходится Кёнвальду, но мне она друг. Почти сестра. Пожалуйста, сэр.

Она говорила – и шла вперёд, медленно, слегка опустив дуло ружья. Шагах в восьми остановилась, точно бы настороженно, сделала испуганное лицо, вцепилась в приклад, стараясь незаметно прицелиться…

«Только бы Маркос не кинулся вперёд».

Одно плечо у неё вдруг потяжелело, потеплело, словно от прикосновения…

– Ну что же, просьба резонная, – согласился Чейз Ривер. – Очнись, охламонка.

Он едва-едва отвернулся, чтобы шлёпнуть Уиллоу по щеке, – и тогда Тина спустила курок.

Грянул выстрел.

Воздух вокруг старого хозяина прогнулся, точно несколько мыльных пузырей, один в другом, и отпружинил всеми радужно переливающимися слоями, выплёвывая пережёванную пулю. Хищно заколыхались лилии и ирисы, разевая багровые зевы, зашипели на нахальную человеческую девку, осмелившуюся прицелиться в фейри.

Тина улыбалась.

Сердце стучало как бешеное.

– Неразумно, – нахмурился Чейз Ривер. – Неужели ты думала, что мне это повредит?

– Конечно, нет, – ответила она, снова поднимая ружьё. – Это ведь был отвлекающий манёвр.

Старый хозяин даже удивиться такой наглости не успел.

Маркос не подвёл.

Он не стал целиться в горло или в живот – слишком мало шансов – и наотмашь рубанул по отставленной руке. Сзади, из-под прикрытия тигровых лилий, которые пытались предупредить, но не сумели.

Один неожиданный удар – и кисть Ривера повисла на лоскуте кожи, а сам он отпрянул в сторону, гибко, как ласка; оправился быстро, шевельнул культей – и обрубок встал на место, прирос, смыкаясь на крупные белые стежки-изморозь. Хозяин топнул – вспучилась земля, красновато-чёрной волной вскипела, покатилась к Маркосу…

…и разбилась о частокол молоденьких ивовых побегов.

Уиллоу открыла глаза – зарёванные, страшные и очень взрослые.

– Ты папу убил, – прошептала она. – Зачем? Я же отдала…

Она сидела, привалившись плечом к Маркосу, который обнимал её одной рукой, а другую, с ножом, выставил вперёд. Ивы у них за спиной, за полосой клумб, встряхивались, одевались листвой и мелькали в зеленоватом полумраке женские силуэты, и редкие блики солнца дробились, множились на изогнутых лезвиях серпов.

– Так, – произнёс старый хозяин, отступая на шаг. – Так, – повторил он. – Вы же не думаете, что это что-то меняет?

– О, это меняет всё, – весело и зло прозвучал знакомый голос у Тины за плечом. – У тебя больше нет заложников. Это некоторым образом развязывает мне руки. И привет, Брада, – давно не виделись. Что за имечко дурацкое, кстати? Мог бы на современный манер Брэдом назваться, если приспичило.

Чейз Ривер опустил морщинистые веки и словно в задумчивости сунул руку в карман брюк. Рыже-красные лилии за его спиной широко распахнули зевы, точно вскрикнули беззвучно, и начали ронять лепестки.

Один за другим, один за другим – быстро и неотвратимо.

– Прелюбопытный вопрос на самом деле, – ответил он спокойнее, чем можно было бы предположить. – Из-за тебя я лишился всего. И мне явился вопрос: «Что ты делаешь?». «Преследую реку», – ответил я, ибо это было правдой. Так мне открылись истина – и путь. Из века в век меня спрашивали, кто я, и я отвечал: «Тот, кто преследует реку». Чейз Ривер.

– Какая душераздирающая история, – вздохнул Кённа, делая незаметное движение рукой. Пара тоненьких ивовых прутов перед Уиллоу и Маркосом окрепли, вытянулись… и вот уже торчали крест-накрест вонзённые в землю два синих копья. – Я бы не выдержал – столько одинаковых вопросов на протяжении столетий. Есть такое классное изобретение, визитные карточки, не слышал? Очень облегчает жизнь.

– Твой болтливый язык и твоя гордость…

– Да-да, «Дерзкий Владыка», в прежние времена прозвища просто так не приклеивались. Легче убить, чем переделать, но где все эти дураки, которые пытались от меня избавиться? – Кёнвальд потупился. – Одного, впрочем, вижу, стоит передо мной, изображает обесчещенного джентльмена… Не в том смысле, разумеется. – Он повернул голову к Тине: – Сердце моё, ты как? Прости, что не смог вырваться сразу. Надо было хорошенько спрятать беднягу Киана, он, право слово, не заслужил всего этого бардака. Славный парень, хотя и немного зелёный.

Против воли Тина хихикнула. Тянущая боль под рёбрами, дурное предчувствие, принявшее физически ощутимую форму, немного поутихла. Но что-то было странное с речным колдуном; что-то в его движениях, немного скованных, в манере поворачиваться всем корпусом, словно боясь потревожить больной участок…

– Ты здесь давно? Только не говори, что шевеление по левую руку мне померещилось.

Кённа сощурился.

– Заметила, значит… Примерно с середины автобиографического монолога вот того достойного потомка южан, – кивнул он на Маркоса. – Специфический рыбный душок от Брады почуял сразу и решил сначала оглядеться. Не зря. Вы справились. Только вот… – Он столкнулся глазами с Уиллоу и осёкся.

Девчонка яростно растёрла щёки, хотя уже не было и намёка на слёзы.

– Если извинишься сейчас – поколочу. Я сама виновата. Не надо было ехать одной. У него теперь камни.

– Знаю, милая, – мягко ответил Кёнвальд. – Но мы это как-нибудь переживём.

– Переживи-ка сначала это!

Чейз Ривер не произнёс фразу – пророкотал, проревел, как водопад, как буря с градом. Одновременно он вскинул руку вверх; вокруг неё вытянутым ромбом застыли четыре багровых камня. Разбежались по земле чёрные концентрические круги, точно годовые кольца на спиле старой осины, и ропот пробежал по цветнику, и треснули стёкла в доме Саммерсов… И – четыре огня вспыхнули вокруг Кённы.

Он выгнулся, вытянулся на мысках, часто задышал.

Прикусил губу; капля крови стекла из уголка рта и…

…и всё закончилось.

Старый хозяин реки выглядел озадаченным.

– Ты должен был умереть. Это последние камни.

Кёнвальд согнулся, упираясь ладонями в колени, глянул исподлобья. Изрядно отросшая белёсая чёлка липла к взмокшему лицу.

– Мало ли кто что должен. И кому. Если я начну долги считать, Брада, тебе мало не покажется… Ну что, моя очередь бить?

Чейз Ривер не ответил. Обвёл взглядом всё поочерёдно – ивы Уиллоу, два копья, костяной нож Маркоса, ружьё Тины, сложенные щепотью пальцы речного колдуна – и метнулся в сторону. Только и мелькнули в зарослях пёстрые сорочьи перья. А Кённа выстоял ещё секунд десять, точно прислушиваясь к чему-то неведомому всем своим существом, и пал на одно колено, оттягивая горлышко водолазки.

– Душно, – просипел он. Глаза почти закатились, из-под век белели полоски без зрачка. – Мне нужно… воды… к воде.

Кожа ниже шеи у него была опалённой, потрескавшейся, пергаментно-сухой – как тогда, на руках, только в десять, в тысячу раз хуже.