Забери меня отсюда

Глава 12 Неблагой след

Холм почернел, точно порчей захваченный. Набережную и парк Ривер-Флойд тоже накрыла тьма. Кёнвальд настороженно оглянулся, а потом поднял руки, точно сдаваясь:

– Я тут ни при чём. Это подстанцию вырубило. – Он повёл пальцами, над каждым своим плечом зажигая по синему огоньку. – Итак?..

– Маркос пропал, – ответила Тина. В горле тут же пересохло, и накатила жуть, точно слова, произнесённые вслух, обладали некой магической силой претворять худшие ожидания в жизнь. – Он наш друг, Уиллоу и мой, и он в курсе насчёт Доу.

– Мы поссорились, – добавила Уиллоу приглушённо и уткнулась лбом в перила. Говорила она отрывисто, словно через силу. – Я его дразнила. Он убежал. Мы нашли его бандану около крысиного логова.

Взгляд Кёнвальда стал неожиданно мягким, соболезнующим; жутковатый потусторонний свет глаз несколько померк.

– Если бы ты училась как должно, Ива, то сейчас не просила бы о помощи, прикрываясь своей подругой.

Он произнёс её имя по-особенному – так, словно обращался не к человеку, а к одному из старых-старых деревьев на берегу реки, и Уиллоу дёрнулась, как от пощёчины, ещё сильнее вжимаясь в камень, врастая в него невидимыми корнями. Тина сглотнула.

– Окей, – произнесла она хрипловато, совершенно не чувствуя себя вправе вмешиваться – но отстраняться и вовсе было невозможно. – Окей, у вас свои тайны и куча нерешённых вопросов, но о них потом. Ты поможешь?

Кённа ссутулился, точно вслушиваясь во что-то недоступное простому человеку, и прикрыл глаза.

«Что, умолять его? – пронеслось в голове. Мысль отчётливо отдавала паникой. – Если дойдёт до торга, что я вообще могу ему предложить такого, что он не может взять сам?»

Интуиция подсказывала – ничего. Тина рефлекторно сжала кулаки; руки были болезненно пустыми, лёгкими, и отчего-то некстати вспоминался наградной меч капитана Маккой. Нахлынули фантомные ощущения: шершавость вычерненной гравировки на эфесе, витая рукоять, постепенно нагревающийся в ладонях металл…

– Хорошо, – наконец ответил Кёнвальд, открывая глаза. – В конце концов, этот город принадлежит мне, а с ним нынче вечером явно что-то не то. Вы чувствуете?

– Ветер… горький. – Уиллоу словно выталкивала из себя слова.

Она выглядела так, будто хотела позвать на помощь, хоть как-то сместить болезненный фокус внимания речного колдуна в сторону от себя. И Тина выпалила, почти не раздумывая:

– Я видела сегодня Доу напротив полицейского участка.

Кённа вздрогнул.

– Что? При свете дня?

– Ну, в сумерках. Но солнце ещё не село, – подтвердила она. – И это третья причина, по которой я хотела тебя увидеть, – ляпнула она.

Сообразила, что имела в виду.

Щёки вспыхнули.

– Первая – пропавший мальчишка, а вторая – собственно я? – сощурился Кёнвальд и выразительно провёл большим пальцем по нижней губе. – Жаль даже, что нельзя продолжить прямо сейчас. Но если дела обстоят именно так, как вы рассказываете, времени у нас почти нет… – Он запрокинул голову к небу, глядя на луну, облекаемую тёмными густыми тучами. – Во многих смыслах. Будет гроза. У тебя есть какая-то вещь твоего избранника, а, мелочь? – обратился он к Уиллоу.

Та на удивление даже не обиделась на обращение. Она наконец отлипла от перил и спустилась на берег, на ходу шаря по карманам.

– Вот, – протянула Уиллоу линялую тряпку. – Бандана.

– Ну, так много мне не понадобится, – улыбнулся Кён плутовски. – Придётся подпортить твой трофей.

Кёнвальд взвесил бандану на ладони, разглядел на просвет, обнюхал даже. Затем отставил руку, не глядя, точно наощупь что-то разыскивая… и отломил лунный луч с тем особенным хрустким звуком, с которым трескается лёд. Обломок сиял холодно, потусторонне, как призрачный кинжал.

Тина отчётливо вздрогнула.

А Кённа словно и не заметил реакции. С тем же сосредоточенным выражением лица отпорол от банданы узкую полоску ткани, небрежно отбросил лезвие – оно на лету рассеялось искрами над рекой, а вниз по течению поплыло зыбкое отражение луны – и приказал вскользь:

– Воды набери. Или это ты забыла тоже?

Уиллоу раздражённо дёрнула плечом, чертыхнулась, а потом, зло печатая шаг, спустилась к самой кромке берега. Села, сложила руки лодочкой – и зачерпнула воды. Но не в пригоршню, а словно бы в невидимую чашу; часть реки, пленённая, продолжала перетекать, пенясь на незримых крошечных порогах, и закручиваться в самое себя.

– Что? – угрюмо спросила девчонка.

Тина поймала себя на том, что пялится на неё, и вымученно улыбнулась:

– Не знала, что ты умеешь такое.

– О, она очень способная ученица, – елейным голосом произнёс Кёнвальд, вклиниваясь. – Только вздорная, мстительная и вспыльчивая. И ещё она сама не знает, чего хочет.

– Чтоб ты сдох, – буркнула Уиллоу, на вытянутой руке протягивая ему «чашу».

– К сожалению, не вариант, – откликнулся он – и очень-очень осторожно опустил обрезок ткани в воду. – Ну-ка… Под большим камнем течёт река, кипит река. Один подойдёт – отопьёт, другой – лицо сполоснёт, третий – прочь пойдёт, да всё ж ноги омочит. Так и отрок, именем Маркос, приходил, у реки воды просил; вот у меня есть твоё, а у тебя – моё, давай меняться?

Тина так и застыла, прижимая мокрую кроссовку к груди. Кёнвальд не говорил ничего особенного – нескладная, нелепая присказка, без ритма и без рифмы. Но один образ возникал из другого, словно расходились по поверхности концентрические круги – слова порождали эхо, и на них что-то… откликалось?

– Есть, – нахмурился он. Полоска ткани закружилась по поверхности воды и прибилась к краю невидимой «чаши». Нитки тянулись ко дну. – Радуйтесь, ваш мальчишка жив. Но у него большие проблемы. Смотрите.

Кён провёл вдоль поверхности пальцем, и у Тины вырвался вздох: то, что она сначала приняла за нитки, было тонкими-тонкими жгутиками крови.

– Маркос ранен?

– Нет, – хрипло ответила Уиллоу. Глаза у неё сделались чёрные-чёрные и блестящие, как полированный обсидиан. – Просто в опасности. Был бы ранен – вода стала бы красной. А умирал бы…

– Вода бы убывала, – тихо закончил Кёнвальд. И ласково погладил девчонку по волосам. – Вот, а говорила, что не помнишь. Пойдём за твоим мальчишкой, Ива. Я спрямлю дорогу.

Это всё больше напоминало ночной кошмар.

Они передвигались странной процессией, по цепочке. Первой шла Уиллоу, прижимая невидимую чашу к груди; обрезок ткани прибился к краю, подобно стрелке компаса указывая направление. Затем следовал Кёнвальд, отставая всего на полшага, и то бормотал что-то вроде «тише-тише, придержи ливень, красавица», то аккуратно направлял Уиллоу, придерживая за талию или плечо. Грозовые тучи бурлили в небе, опускаясь ниже, ниже, – и уже почти нанизывались на флюгеры; если запрокинуть голову, можно было различить, как беснуется ветер, расшвыривая туманные клочья, как закипают молнии – и рассеиваются, не порождая грома. Небо напряглось, готовое обрушиться шквалом… и застыло.

Но самое необъяснимое творилось в самом городе.

Ривер-Флойд, набережные, мосты и улицы – Тина знала Лоундейл как свои пять пальцев, исходила его вдоль и поперёк, но теперь чувствовала себя заблудившейся туристкой. Не было никогда извилистой, поросшей тимьяном тропы через парк, упирающейся в стоянку за бургерной «Ямми». Не было хода между табачной лавкой и книжным магазином на Пекарской улице – стены там смыкались так плотно, что и ребёнок бы не просунул кулака между ними. Не было бузинного куста, скрывающего позаброшенную бетонную дорогу за недостроенным кинотеатром…

Но именно там и пролегал их путь – по местам, сокрытым от взгляда непосвящённого.

Голова начинала кружиться.

– Тропы фейри, – скосил взгляд Кёнвальд. – Даже смешно – фейри ушли, а их дороги остались. Не страшно, Тина Мэйнард?

Она сердито мотнула головой – и вдруг уловила что-то в прищуре синих глаз, в линии неосознанно сжатых губ, какое-то болезненное выражение. И спросила резковато:

– А тебе?

Кён уставился себе под ноги и ускорил шаг, поторапливая и Уиллоу.

– Нет. Страшно было после войны – выныриваешь на поверхность, а вокруг никого, гарь одна. Теперь, пожалуй, грустно – кто-то вернулся, но не все, не все… Стоп.

Он остановился так резко, что Тина врезалась в него – да так и застыла, рефлекторно обнимая. Уиллоу остановилась тоже, и вода текла сквозь её пальцы, точно невидимая чаша распадалась на части. В груди похолодело.

– Маркос же не… – начала Тина, и Кёнвальд жёстко оборвал её:

– Нет. Наша боевая пигалица просто концентрацию потеряла. Но указатель больше и не понадобится – смотри.

Повинуясь движению кисти, огонёк спорхнул с его плеча и полетел вдоль улицы, выхватывая из темноты низкие оградки, почтовые ящики, клумбы, припаркованные автомобили… Под фонарём лежало что-то, издали похожее на манекен в деловом костюме – руки вывернуты, ноги чуть ли не узлом завязаны. Тина потянулась вперёд, вглядываясь, и поняла, что никакой это не манекен, а человек без лица.

По булыжной мостовой кувыркался щегольской цилиндр, гонимый ветром. Уиллоу наклонилась за ним – и схлопотала несильный шлепок по руке.

– Назад, – нахмурился Кёнвальд. – Это тебе ещё не по силам.

«Нападение взбесившейся шляпы?» – хотела съязвить Тина, но онемела: до неё дошло с запозданием, что никакого ветра и в помине не было, а цилиндр катился сам по себе, и не куда-то, а прямо к ним, неторопливо, жадно, с омерзительной грацией жирной гадюки. Уиллоу тоже побледнела и отступила, стискивая в кулаке мокрый обрезок банданы.

Цилиндр встал на тулью, основанием кверху, и замер – а потом начал медленно-медленно вытягиваться, подобно чудовищной живой трубе.

– Какая отъевшаяся тень, – усмехнулся Кёнвальд. Он стоял немного впереди, одной рукой то ли заслоняя, то ли удерживая Тину и Уиллоу. – Сильная, но тупая, и это прекрасно. Умная бы сбежала, и гоняйся потом за ней… секунду, мои прекрасные.

Он слегка оттолкнул их назад – и с размаху наступил на цилиндр.

Под подошвой что-то сверкнуло, как маленькая молния, чпокнуло, зашипело. Клякса растеклась по булыжникам, попыталась скрыться в щелях между камнями, но Кён свистнул тонко и тихо – и от его ноги разбежались юркие синеватые искры, облизали мостовую, забираясь во все трещины, и угасли. От цилиндра не осталось даже пятна.

– Позёр, – буркнула Уиллоу. Судя по участившемуся дыханию, то, что вокруг творилось, пугало даже её. – Нарочно ведь выёживаешься.

– Ты так говоришь, будто это что-то плохое, – фыркнул Кён. – Магия должна поражать и удивлять, иначе грош ей цена. Ты что думаешь, Тина Мэйнард? – сказал – и уставился выжидающе, глядя через плечо.

Синие глаза были бесстыжими-бесстыжими.

– Я поражена, удивлена и обескуражена, – честно ответила Тина, остро жалея, что не разжилась у Аманды электрошоком помощнее. И перевела взгляд туда, где у погасшего фонаря всё ещё кружился в воздухе лепесток огня: – А что с тем трупом?

– О, вопрос интересный…

Кёнвальд первым осмотрел безликого человека и даже пнул его в бок для верности, но вероятно, ничего опасного не усмотрел. Махнул рукой – мол, подходите, – а потом указал пальцем на «труп».

– Видите? Аккуратный косой надрез. – И он провёл в воздухе пальцем над распоротой рубашкой. – Не кровоточит – нет у слепков крови. Сделан весьма острым лезвием, но, Холмы и Корона, как же небрежно! – цокнул он языком. – Похоже, ваш мальчик поработал. Не знаю, что у него за оружие, но оно вполне подходит, чтоб избавляться от теней. Бьёт только как истеричка, куда попало – заехал бы по цилиндру, и тень бы сгинула. Впрочем, для первого раза неплохо. Вот оно, рассыпается.

Тина пригляделась.

Труп – или «слепок», как назвал его Кёнвальд, – действительно истлевал на глазах. Причём не вокруг надреза, а весь одновременно, словно из него изъяли некий жизненно важный элемент, каркас, поддерживающий материальное существование. Монолитная издали, вблизи плоть напоминала сгнивший осиновый лист – обнажившееся переплетение тончайших жилок. И их становилось всё меньше: нити истощались, рвались и, наконец, распадались блеклой мучнистой пыльцой, истаивающей быстрее, чем удавалось её рассмотреть.

– Оно умирает? – вырвался вопрос.

– Нет, – суховато ответил Кёнвальд, поднимаясь, и снова усадил огонёк-светлячок себе на плечо. – В нём изначально не было жизни. О тенях мало что известно, но я думаю, что они порождение несбывшегося, нечто наполовину осуществлённое. Тени движимы одним стремлением: зацепиться за мир, закрепиться здесь любой ценой, используя топливо чужой жизни, мечты и чувств… И они никогда не являются поодиночке. Поспешим же.

Ещё один полуразрушенный слепок, уже без цилиндра, обнаружился выше по улице, у самого поворота. Живот рассекали два глубоких крестообразных надреза, и плоть уже превратилась в каркас эфирных паутинок. От тела разбегались в разные стороны мелкие чёрные отпечатки, кружили по брусчатке – и стягивались за угол трёхэтажного кирпичного дома с медным флюгером-змеем.

Оттуда доносился неумолчный шелест и писк.

– Не нравится мне это, – тоскливо пожаловался Кён, запрокидывая голову к бурлящей над крышами грозой. – Очень-очень не нравится…

А потом случилось много всего почти одновременно.

За поворотом, в слепой зоне, раздался искажённый, исполненный страдания выкрик-выдох.

Уиллоу без раздумий кинулась на звук.

Кёнвальд ринулся за ней, но врезался в чудовище – шар в человеческий рост на гротескно тонких ногах, без рук, зато с добрым десятком зубастых ртов.

Со всех сторон – из палисадников, с боковых улочек из подвалов и даже из-под карнизов – хлынул чёрно-коричнево-серый поток.

Крысы.

…Руки были пустыми и лёгкими – ни жердины, ни дубинки, ни даже кирпича. Летние джинсы и рубашка облегали тело – слишком, слишком тонкая, ненадёжная ткань, плохая защита от зубов и когтей…

Ни оружия, ни доспехов – у Тины не было ничего, кроме её собственного уязвимого человеческого тела, кроме сердца, пылающего в клетке из рёбер, колотящегося так сильно, источающего столь ослепительный жар, что в глазах резало, а кончики пальцев начинало саднить.

Страха она не чувствовала – только ярость, клокочущую, огненную… правомерную?

– Пошли прочь! – свистяще выдохнула Тина, и горло осипло, как от крика. – Пошли прочь, твари!

«Как они смеют у меня под носом, на моих улицах, здесь, – стучало в висках. – Лезут к Кёну, к Уиллоу, к Маркосу… Как?»

Первых крысят она расшвыряла пинками; твари верещали как ошпаренные. Потом они уже стали сами разбегаться, давая дорогу, заманивая за угол дома – туда, где и мостовой не было уже видно под живым-неживым крысиным ковром, который Уиллоу утюжила свёрнутой в рулон джинсовкой, а над скрюченным мальчишеским телом склонялась вытянутая гротескная фигура.

«Ну уж нет».

Тина не поняла, как это получилось – вот она здесь, а вот уже рядом с Маркосом, и кулак рассекает воздух в мощном, на Йорке испытанном замахе, а потом врезается в гадкое, тестообразное, податливое тело. Силы удара хватило, чтобы отбросить тварь на пару шагов, и жар от сердца хлынул в голову – получилось, получилось!..

А потом тень встряхнулась по-собачьи, распрямилась… и заинтересованно обратила к Тине гладкое, как полированный чурбак, лицо.

Ярость угасла; бушующее пламя обернулось кисловатым жидким дымком.

Тина отшатнулась, внутренне собираясь в комок, отгораживаясь от наступающего ужаса скрещёнными на груди руками, – и краем глаза заметила позади себя холодное синее свечение.

Кёнвальд тоже был зол, и смотрелось это куда как внушительнее.

– Исчезните, – произнёс он тихо, и улица опустела.

Остались только согбенная Уиллоу, Тина, замершая в ожидании удара, и распластавшийся на брусчатке Маркос.

Хлынул дождь.

Одежда намокла сразу, до последней нитки. Стало холодно; кожа покрылась мурашками, зубы выбили чечётку. Молнии прошивали тучу непрестанно – на такой высоте, что звук добегал до земли с задержкой почти в минуту; грозовой фронт, который лишь недавно едва ли не стелился по шпилям, отдалился.

– Ты от них избавился? – спросила Тина, инстинктивно ёжась. Ресницы слиплись от дождя. – От крыс.

– От этих – да, – сдержанно ответил Кённа. Находиться рядом с ним всё ещё было жутковато, как стоять под оборванным кабелем высокого напряжения. – Но придут другие. Их слишком много для Лоундейла, в конце концов, у нас здесь разломов нет… Не понимаю. Да, мальчишка…

Он присел рядом с Маркосом, двумя пальцами нащупал пульс на горле, затем наклонился, упираясь одной рукой, принюхался к дыханию и хмыкнул.

– Как он? – хрипло каркнула Уиллоу, совершенно по-девчачьи тиская мокрую джинсовку.

– Крепкий. Обязательно придёт в себя, надо только немного ему помочь. – Кёнвальд с неожиданной для его телосложения лёгкостью взял Маркоса на руки и улыбнулся: – Ну что, Тина Мэйнард, приютишь на ночлег трёх странников, исстрадавшихся от дождя?

После приглашения на свидание от Доу это было самое удивительное предложение за последние лет пять.

– Я?!

– Ну, не на дно речное тащить же его. – Кённа встряхнул мальчишку. – И не под сень отчего дома, у старины Алистера будет инфаркт, а мне вообще-то нравится тамошний кофе. Так что?

– Добро пожаловать, – вздохнула Тина.

«Словно у меня есть выбор».

По пути Уиллоу позвонила Оливейре. Её голос звучал ужасно виновато, когда она тихо врала в трубку: «Да, нашли… помирились… в порядке… у мисс Мэйнард. Мы останемся ночевать? Ну, дождь… Знает! Разрешила!» Оливейра, как всякий здравомыслящий человек, сбивчивым объяснениям не поверил, но проявил такт и не стал унижать её просьбой передать трубку хозяйке дома и подтвердить сказанное. Тина сама забрала у Уиллоу телефон и коротко подтвердила:

– Да, остаются с моего разрешения. Что? Комнат хватает… Нет, не в порядке, но как всё может быть «в порядке» у двух вспыльчивых подростков?

– Нет ничего убедительней полуправды, верно? – почти беззвучно шепнул Кён.

– Нет ничего убедительней репутации, но только пока её ресурс не исчерпан.

– Это из книги? – заинтересовалась Уиллоу, слегка ожив.

Тина пожала плечами.

Дорога к дому в памяти не отложилась – запоздало накатил шок, ноги отнимались, перед глазами всё плыло. В какой-то момент мостовая обратилась ненадёжным, топким речным дном и скользкими валунами; ивы хихикали, перешёптывались за плотной завесой дождя, но нет-нет – да и протягивали ветку помощи. Поддерживали под локти, подталкивали в спину… Кён тоже посмеивался и болтал с кем-то – просил быть поласковей с гостями, интересовался, не осталось ли «подарков от Эйлахана».

«Больше не выдержу», – подумала Тина – и споткнулась о собственный порог.

– Ну, приехали, – пробурчала Уиллоу, удерживая её от падения. Девчонка, хоть и хорохорилась, и сама выглядела так себе – бледнющее лицо, чернота под глазами. – Выдохлась? Ты же бегаешь по утрам, зря, что ли?

– Трудный день, – пробормотала Тина и с усилием выпрямилась. Кёнвальд с Маркосом на руках выжидающе замер на пару ступенек выше. – А, ключи… сейчас…

Он хмыкнул – и нажал на ручку. Дверь душераздирающе медленно отворилась, являя перепуганное кошачье воинство в холле. Только Геката на передовой всем своим видом выражала намерение драться до последней капли крови – вражеской, разумеется.

– У меня ведь было закрыто?

– А это проблема? – вопросом на вопрос ответил Кённа, перешагивая через порог, и щёлкнул выключателем. Вспыхнул свет – видимо, поломку на подстанции устранили. Кошки тут же перестали выгибать спины и шипеть, а предательница Мата Хари даже выбежала навстречу, норовя потереться о ноги. – Марш под душ, красавицы. Стресс, потом переохлаждение – и привет, затяжная простуда.

– И откуда ты таких умных слов набрался? – проворчала Тина, закрывая дверь и задвигая щеколды по очереди.

Он усмехнулся:

– Взял у друга медицинскую энциклопедию. – Это прозвучало как шутка, понятная только своим. – Вы ещё здесь?

Горячая вода пришлась как нельзя кстати: вымыла из волос въедливый речной запах, а из головы – сонную дурь. Привычная яблочная отдушка шампуня на сей раз обернулась не пудровой сладостью фиалок, а острой, бодрящей ивовой горечью. Дожидаясь своей очереди под дверью, Уиллоу едва не уснула; с её джинсовой куртки, брошенной на лестнице, натекла целая лужа, о ботинках и говорить нечего. Найти чистую сухую одежду подходящего размера, протереть полы, заплести волосы… Тина подгоняла себя, но всё равно загадочная чёрная дыра сожрала почти сорок минут: на часах была уже половина одиннадцатого. Тело налилось горячей свинцовой усталостью, но почему-то казалось, что если лечь спать прямо сейчас – ни за что не уснёшь.

Кёнвальд нашёлся на кухне – сидел себе на краешке стола, подтянув колени к подбородку, и настороженно наблюдал за путаными перемещениями мэйнардского прайда. Мата Хари в авангарде мурлыкала и жмурилась, используя врождённое очарование на полную катушку, Альвильда подкрадывалась с левого фланга, явно готовясь к абордажу, Королева координировала операцию с холодильника, остальные делали вид, что играют, но то и дело стреляли глазками.

– Твои звери определённо чего-то от меня хотят, – сообщил Кён, не оборачиваясь.

– А чего обычно хотят коварные женщины от красивых наивных мужчин? Не верь им, – вздохнула Тина. – Я их уже кормила. Как там Маркос?

– Спит. Он крепче, чем выглядит, не волнуйся за него. – Речной колдун беспечно свесил ногу и пошевелил пальцами перед носом у Гекаты. – Тени не сумели ему серьёзно навредить – забытьё, кошмары и тоска, ничего, с чем бы не справился подросток. Я лишь немного помог ему и развеял наваждения. А, ещё позаимствовал у тебя пару полотенец и шерстяной плед: что сейчас действительно необходимо сему достойному отпрыску семейства Оливейра, так это тепло и покой. И желательно сухие трусы, но чего нет, того нет.

Она прыснула против воли – до того по-дурацки это прозвучало.

– А тебе ничего не нужно?

– Тина Мэйнард, ты разбиваешь мне сердце, – трагически задрал брови Кён. – Чего стоит колдун, если он и о своих-то штанах не в состоянии позаботиться… ах ты!..

Геката устала терпеть какие-то посторонние пальцы у себя под носом и хорошенько саданула когтями. Поминая холмы, корону и холеру, Кёнвальд вывернулся, как индийский йог, и принялся дуть на царапины.

– Ну, с кошками ты, похоже, не справляешься, – хмыкнула Тина и украдкой погрозила Гекате. Та напустила на себя вид оскорблённой невинности.

– С ними даже Эн Ро Гримм не справляется, а он, между прочим, Пастырь бедствий, – рассеянно ответил Кён. И поднял на неё кристальной чистоты синие глаза: – Но если ты серьёзно говорила насчёт нужд и надобностей, то не откажусь от лёгкого ужина. Потому что я задолжал беседу из тех, что надо заливать хорошим вином из-под Холмов, а вино на голодный желудок – это какая-то богема.

– Вином?

Он молча указал на подоконник, где прохлаждалась пузатая синяя бутылка, облепленная речными ракушками и высохшими водорослями. Тина уважительно присвистнула и полезла потрошить морозилку в поисках достойного дополнения, загадывая про себя: «Только бы не просроченная пицца, только бы не просроченная пицца».

Фортуна решила, что на сегодня неприятностей хватит, и благосклонно провернула колесо.

Когда на одной сковородке уже подрумянивались размороженные бифштексы, а на другой скворчала мексиканская смесь, в кухню влетела Уиллоу:

– А у меня бальное платье! – И покружилась.

Разглядев синий плиссированный шёлк и серебристое кружево, Тина улыбнулась:

– Вообще-то это бабушкина ночная сорочка.

– Да ну вас, уже и помечтать нельзя. – Уиллоу плюхнулась за стол, растопырив локти. Принюхалась, присмотрелась… – О, а в честь чего ночной жор?

– В честь плохих новостей, – в тон ей откликнулся Кёнвальд и посерьёзнел. – Помните, там, на улице, ещё до появления крысиных полчищ, я сказал, что дело дрянь? Так вот, всё даже хуже.

Жуткое, парализующее ощущение недоброго и очень внимательного взгляда, образ гладкого, как чурбак, лица – воспоминания накатили тошнотворной волной. Тина поворошила овощной микс на сковородке и отложила лопатку. Руки снова начали подрагивать.

– Поясни.

Кённа наклонился, сцапал Гекату и усадил себе на колени, расслабленно поглаживая; вот только было в его безмятежности нечто очевидно ненатуральное.

– Мне уже тогда показалось странным, что в округе развелось столько дряни, а я ни слухом ни духом, – произнёс он негромко. – И сейчас, когда мы шли по следу мальчишки, я понял, что не так. Некто скрывал от меня присутствие теней. И шелухи вроде безликих и крыс, и мерзости покрупнее вроде Доу… Некто достаточно сильный и умелый, чтобы противостоять мне, ученику Эйлахана, Короля-Чародея. Тени могущественны, но даже их генералы на это не способны; из человечьих колдунов со мной сравнится разве что Энна, сын Сирше и Фэлана, но он друг мне. Остаётся только один вариант… – Кёнвальд помолчал. Пальцы его, массирующие загривок Гекаты, замерли, и её мурлыканье стало громче и требовательней. – Мы шли сегодня тропами фейри. Прежде я не обращал на это внимания, грешил на свою невнимательность, но теперь уверился: среди них появились новые, странные. Значит, в Лоундейле обитает кто-то из фейри, переживших Войну Железа, кто-то из неблагих фейри. Не Пастырь дымов и пожаров, он обвенчался с Госпожой зелёной надежды – ныне он скорее свет, чем тьма; не Эн Ро Гримм – ему хватает своих Игр. Не Тёмный – он погиб, давно погиб… Кто-то другой и очень сильный. И знаете, что самое скверное?

Уиллоу глядела исподлобья настороженным злым зверьком. Тина качнула головой.

– Я… догадываюсь.

– Он заодно с тенями, – резко ответил Кёнвальд. – Это невозможно, но факт. И… кажется, я встречал его прежде. Вот только где…

Тина выключила плиту, оставив мексиканскую смесь и бифштексы доходить на горячей сковородке, и села. Ноги не держали. Столкнуться с тенями-крысами было страшно. С безликими – ещё и мерзко. Но мысль о том, что врагом может оказаться древний чародей фейри, по силам равный Кёнвальду, уже не пугала – парализовала.

Один – два. Подавляющий перевес у врагов.

«Следующий ход?..»