Забери меня отсюда

Глава 23 Ученики и вассалы

Разумеется, уснуть после этого было невозможно.

Тина пролезла в зарослях вдоль всей стены, кажется, ощупала каждый сантиметр белого камня. Теперь многое выглядело странным: и его гладкость, и монолитность – ни единого шва между гипотетическими кирпичами, и призрачное тепло, которое то чувствовали, то не чувствовали озябшие ладони… Издали, то ли из-за освещения, то ли из-за густого плюща, стена по-прежнему смотрелась обыкновенной: цвет издали как-то загрязнялся, становился более охристым, проявлялся даже рельеф кладки.

– Оптическая иллюзия, – бормотала Тина. Кошки, теперь уже две, Королева и Альвильда, смотрели на неё из кустов с опаской. – Просто обман зрения, да.

«Ну-ну, – шептало что-то внутри, полжизни до того скромно промолчавшее, забитое семейными неурядицами в совсем ещё ранней, школьной юности, а позже окончательно загнанное под плинтус необходимостью содержать огромный дом и мэйнардский прайд. – Продолжай пудрить себе мозги, если хочешь. Но ты же знаешь, что это магия».

Потом дождь усилился, и пришлось срочно ретироваться под крышу. А на кухне ждал сюрприз: букет цветов и записка, гласившая:

«Да-да, я опять не лично, промельком и полусловом. Но не позднее полуночи, обещаю, вернусь уже целиком, и тогда мы займёмся чем-нибудь интересным.

Так что отоспись днём и будь готова.

Ко всему.

(Даже к тому, что окажусь непригоден ни к чему, кроме как сетовать на жизнь и пить вино.)

Или нет… Есть пределы тому, как низко я могу пасть?

(Эйлахан считал, что нет.)

Целую.

P.S. Я не предлагаю своё общество дважды! Хорошенько подумай… и согласись».

…Когда Тина дочитала до предпоследней строчки, то действительно ощутила поцелуй – торопливый, тёплый, скользящий от края губ к шее.

После долгих и бессмысленных блужданий под дождём это было как ожог.

– О, да-а-а, – длинно выдохнула она, откидываясь на стуле. Королева, тут как тут, уже взобралась на стол и принялась обнюхивать букет – яркие жёлтые нарциссы, бледные лиловые тюльпаны, белые лилии, вереск и горечавка – всё подряд, несочетаемое, восхитительное, дикое. – Да, мы займёмся чем-нибудь интересным. Например, поговорим по душам.

И она расхохоталась, закрывая лицо руками, – до повлажневших глаз, до колик в груди.

А потом всё-таки отправилась на пробежку. Уиллоу заявилась ближе к полудню, ещё более взъерошенная и бледная, чем обычно. Издали казалось, что синяки вокруг глаз у неё достигли рекордных размеров, но, когда она подошла ближе, стало ясно, что это неудачная попытка накраситься. Но даже больше, чем растёкшаяся подводка и смачные фиолетовые тени, поражала одежда: девчонка вырядилась в явно детское платье с экстремально короткой юбкой и легинсы.

Тина как раз, вооружившись тяжеленными садовыми ножницами, пыталась обстричь ветки и побеги самшита и одичавшей вишни, которые в некоторых местах почти перегородили дорожку.

Щёлк – ножницы хищно клацнули вхолостую, в опасной близости от косы.

– Ты сегодня, э-э… выглядишь удивительно, – дипломатично исправилась Тина на полуслове и от греха подальше опустила смертоносный садовый инструмент, пока сама себе не отхватила чего-нибудь под впечатлением.

– Не выспалась, – коротко ответила Уиллоу, накручивая прядь волос на палец. – Ночью недалеко от дома появились две крысы, мои ивы их издалека засекли… в общем, стало шумно.

– Ты поэтому… ну, э-э…

Выражение лица у девчонки стало в десять раз мрачнее и в пять – решительнее.

– Нет. Мы с Маркосом вчера сдали первые экзамены, вроде неплохо… Ну и короче, у нас сегодня свидание. В связи с этим вопрос: ты можешь меня накрасить и, того, одолжить какое-нибудь нормальное платье?

Ножницы вывернулись из ослабевшей руки и ухнули в самшитовый куст. Уиллоу проводила их печальным взглядом и душераздирающе вздохнула:

– Это значит – «нет»?

Тина сообразила, что любое промедление равносильно катастрофе, и торопливо ответила:

– Это значит, что у меня нет красной помады. Так что на яркий макияж даже не рассчитывай, – быстро соврала она. – Но что-нибудь милое изобразить можно. Кстати, как ты относишься к пастельным цветам?

– К постельным? – буркнула Уиллоу, скрещивая руки под грудью. – Для первого свидания рановато.

Тина сначала не поняла, потом прыснула со смеху:

– Прекрати, я не могу на такие темы шутить с несовершеннолетними.

– Даже с теми несовершеннолетними, с которыми ты обсуждала телесность, карнавализацию и эротические мотивы в «Декамероне»?

– Это была литература! – искренне возмутилась Тина и, согнувшись в три погибели, с трудом выудила из зарослей самшита садовые ножницы. – Ладно, идём. Попробуем что-нибудь придумать…

Самым сложным оказалось уговорить Уиллоу не только удалить остатки неудачной любовно-боевой раскраски, но и вымыть голову. Не помогали даже веками проверенные аргументы, что лучше опоздать на первое свидание, чем прийти с грязными волосами, от которых за километр несёт дешёвым лаком, причём отдельные слипшиеся пряди напоминают скорее макаронины. Пришёл черёд панических возгласов, вроде «У меня осталось всего полтора часа», «Теперь час пятнадцать!», «Я опоздаю» и «Он подумает, что я совсем девчонка». Не поддаваясь панике, гневу и приступам гомерического смеха, Тина аккуратно подсушила феном густую шевелюру, затем откопала в глубине комода круглую щётку и принялась вытягивать пряди по одной.

– Хочу локоны, – бубнила Уиллоу и косилась в зеркало так яростно, что рисковала остаться кривой на один глаз. – Такие, ну, спиральками. Как в рекламе про блондинку, каблуки и красную машину.

– Слушай, у вас на свидании уже будет кудрявая блондинка, – не выдержала Тина наконец. – Может, одной довольно?

Девчонка зависла секунд на пять, соображая, потом поняла, кого подразумевают под этой метафорой, и захрюкала в кулак.

Чуть позже Тина выдержала не менее ожесточённую битву за сдержанные цвета в макияже: Уиллоу всё-таки влезла в косметичку, обнаружила там чёрную помаду, красную подводку и решила, что именно их-то и не хватает, чтоб навести ошеломительную красоту, и чем жирнее линии, тем лучше.

– Да ну тебя! Делаешь из меня какую-то неженку, – искренне обиделась она, когда прозвучало сакраментальное, непоколебимое «нет, только через мой труп».

– Зато представь, как Маркос удивится! – выкрутилась Тина. И добавила в сердцах: – Я не понимаю, как в одном человеке может умещаться такой хороший вкус к литературе и такой плохой – во всём остальном!

Помогло, но ненадолго – ровно до тех пор, пока Уиллоу, предоставленная сама себе, не выудила из шкафа обтягивающие кожаные брюки и не влюбилась с первого взгляда. Спасло их от поругания только то, что размер оказался неподходящим. Зато простое синее платье до колена с белым пояском пришлось впору.

– Не, получилось ничего так, – согласилась девчонка нехотя, крутясь у зеркала напоследок. И вдруг сощурилась задумчиво: – Я только одного не пойму. Откуда у тебя-то всё это? Ну, чёрная помада, штаны в облипку…

«Как хорошо, что альбомы школьных времён я убрала далеко и надёжно», – мысленно похвалила себя Тина.

И сделала самое невинное лицо, на которое была только способна.

– Не помню. Может, для вечеринки с переодеванием покупала?

– Ну-ну, – скептически вздёрнула брови Уиллоу. – А ещё ружьё это… Чувствую, отжигала ты в молодости.

– Что-что?..

– Э-э… В детстве? – заискивающе переспросила она. – Ну ладно, спасибо! Ты меня спасла. Если всё будет так ужасно, как я себе представляю, то рыдать я приду к тебе ближе к вечеру.

У Тины духу не хватило сказать, что на вечер у неё самой тоже большие планы. Уиллоу унеслась прочь, воодушевлённая; через некоторое время от неё пришло панически-восторженное сообщение: «Ты представляешь, он в костюме с бабочкой и с БИТОЙ!!!» – причём восклицательных знаков там было столько же, сколько и всех остальных, вместе взятых. Потом телефон притих. Тина посчитала это хорошим знаком и со спокойным сердцем вернулась к своим делам.

Субботний день покатился по накатанным рельсам – ритуальные пляски вокруг стиральной машинки, затем танго со шваброй под бормотание новостного канала, потом чтение в своё удовольствие… Впрочем, с последним не заладилось. Под руку почему-то попался вольтеровский «Кандид», но обещанного заглавием оптимизма там не обнаружилось. На очередном витке злоключений главного героя откуда ни возьмись навалилась неодолимая дремота, не помог даже крепкий кофе без сахара. Когда Тина очнулась, сначала ей показалось, что уже глубокая ночь, но на самом деле только едва-едва стемнело. До появления Кёнвальда оставалось ещё несколько часов.

– Прогуляться, что ли? – спросила она у дремлющей на коленях Юки. Та дёрнула белоснежным хвостом, намекая, что приличные люди никуда не ходят, пока их питомцы изволят почивать. – Да ладно, я ненадолго. Зайду в магазин и куплю что-нибудь к ужину. Кённа наверняка ведь голодный придёт… Интересно, чем он промышляет, когда не питается по гостям?

Пополнение запасов продовольствия рассудительная Юки сочла достаточно уважительной причиной и, встряхнув головой, спрыгнула с коленей.

Дождь к тому времени давно прекратился, мостовые немного просохли. Но было свежо, зябко даже, и дул ветер. Пока Тина догадалась накинуть капюшон, с деревьев на шиворот порядочно накапало, и кофта стала прилипать к спине. В супермаркете, около огромных промышленных холодильников, это ощущалось особенно остро, стало даже свербеть между лопатками.

«Неужели тени? – промелькнула трусливая мысль. – Нет, чего им делать среди замороженных куриных тушек… Померещилось, может?»

Очередей на кассе не было. Быстро расплатившись, Тина вышла и, завернув за угол, поставила сумки на лавку. Потом сняла и хорошенько встряхнула спортивную кофту; помогло это мало, потому что футболка намокла тоже. Однако дурацкое свербящее ощущение ослабело.

– Наверное, правда показалось, – прошептала она, оглядывая пустую улицу. – Нервы сдают.

Несколько раз по пути домой чудилось, что следом кто-то идёт, но засечь никого так и не удалось. Уже у самого парка Ривер-Флойд Тина заметила вдали, под деревьями, огоньки и вздрогнула: крысиные глаза, почему так высоко? Но потом пригляделась и выдохнула с облегчением: это просто кто-то курил в темноте. Губы невольно дрогнули в улыбке.

– О, смотри, какая идёт, – грубовато хохотнул один из курящей компании – крепкий парень, явно только недавно расставшийся со школой, а возможно, ещё и доучивающийся последний год. – Эй, мисс! Выпить с нами не хочешь? – И он высоко поднял бутылку с пивом, болтнул ею в воздухе.

Запахло кисловато и неприятно.

Улыбка стала шире и ненатуральнее – рефлекс. Таких компаний Тина опасалась и раньше, до того как узнала о тенях; но, по крайней мере, хулиганов могла приструнить полиция – или, до её приезда, электрошокер.

– Эй! Иди к нам! Ответить не судьба, не?

– Большое спасибо, в другой раз! – крикнула она вежливо и ускорила шаг.

Зашуршали ветки, стекло грохнулось об асфальт и звонко, дробно прыснуло в стороны. Кто-то басовито выругался, кто-то зашипел.

– Не, так не пойдёт! – Парень, перескочив через оградку, вывернул на тротуар. – Эй, ну леди в пледе, ну ты чего, не ломайся. Давай с нами по бутылочке, хорошее же пиво. Ну?! – повысил он голос требовательно.

Во рту пересохло.

Пьяных – а парень одолел уже явно не одну бутылку – Тина не выносила. Не будь у неё сумок, нагруженных всякой всячиной, она давно перешла бы на бег, а там – попробуй-ка угнаться за молодой тренированной женщиной, которая каждое утро делает бросок на десять километров. Но покупки; но подтаивающая уже вырезка в пакете, и пакет молока, и килограмм картофеля – чёрт её дёрнул набрать столько…

– Слушай, я тебе говорю, ты б хоть ответила!

– Она и ответила, – прозвучал голос впереди, в полумраке, очень-очень холодный и спокойный, прямо как омут. – По-моему, вполне внятно. Какие-то проблемы?

Кёнвальд не выступил в круг света от фонаря – проявился в реальности, точно образ призрака на фотографии. Небольшой рост и тонкокостное, почти мальчишеское сложение сейчас особенно бросалось в глаза. Он откинул капюшон, убрал с лица белую прядь, посмотрел насмешливо, сощурив глаза – пригасшие, точнее, приглушённые до обычного человеческого оттенка синевы.

Тина рефлекторно юркнула к нему за спину – даже прежде, чем успела это осознать.

Мускулистый парень набычился и пошёл вперёд, ссутулившись, сунув руки в карманы.

– Чего-то я не понял, ты…

– Совершенно верно, не понял, – вкрадчиво улыбнулся Кённа и, в мгновение ока очутившись рядом с бугаем, цепко ухватил его пальцами за подбородок и потянул вниз. – Ничего страшного, я повторю. Эта леди занята, у неё другие планы. В них совершенно точно есть я, и меня, уверяю, вполне довольно.

Парень завращал глазами, попытался что-то сказать – и не смог. Дёрнулся раз, другой, но Кёнвальд держал крепко, хотя не прикладывал никаких видимых усилий и, кажется, не злился даже – так, забавлялся. Компания в кустах, впрочем, не спешила на помощь приятелю; кто-то откровенно гоготал, а нетрезвый женский голос даже предложил проникновенно: «Вы ещё засоситесь там».

– Хватит, пусти его, – попросила Тина, когда бледность у бедного парня приобрела интересный зеленоватый оттенок. – Как ты абсолютно правильно заметил, у меня уже есть планы на вечер, и в них ты, а не идиотские пьяные потасовки.

– Брось, мы даже не начинали ещё, – усмехнулся Кённа, однако пальцы разжал. Бугай рухнул на асфальт как подкошенный, с нечленораздельным воем потирая пострадавшую челюсть. – Давай сумки, я донесу. Что у нас на ужин?

– Хм, я пока не решила, но, скорее всего, запечённый картофель с сыром и паприкой и отбивная в томатном соусе. Если, конечно, я не забыла купить томаты.

На холм они поднимались пешком, без колдовских выкрутасов – не считая синих огней-спиралей, которые вспыхивали над плечами у Кёнвальда всякий раз, когда света вокруг становилось маловато. Болтали о разностях, обсуждали погоду, местные новости, сволочные кошачьи характеры и почему-то Аманду, чей нрав от второй беременности, против ожиданий, смягчился. От резких движений предостерегающе булькало в сумке молоко и звякали банки; сырой ветер доносил то запах дешёвого табака, то корично-ванильные ароматы из пекарни Кирков, то звуки трансляции баскетбольного матча… Иногда, жестикулируя, Тина случайно задевала рукав чужой толстовки или ощущала мельком, на выдохе, привкус фиалок на языке.

Что-то из этого, а может, и всё вместе взятое создавало чувство общности, давным-давно разделённой на двоих жизни; с Кёнвальдом было легко, даже слишком.

«Интересно, а он ощущает то же самое? – всплыла вдруг мысль. И вспомнилась сразу обронённая фраза о давнем знакомстве с мисс Рошетт. – Он стольких знал уже, стольких запомнил… Я не могу быть особенной. Не могу ведь?..»

Хотелось спросить об этом – и страшно, до оторопи страшно было получить честный ответ.

С нависшими над тропинкой ветками вишен и непослушными побегами самшита Кённа управился просто и бескровно: посмотрел на них пристально, и они сочли за лучшее самостоятельно сдвинуться в сторону и отряхнуть последние дождевые капли уже там.

– Ловко, – признала Тина. И пожаловалась: – А я, пока до дороги добралась, нароняла себе за шиворот столько, что спина начала чесаться…

Кёнвальд усмехнулся искушающе:

– Почесать тебе?

– Нет, благодарю, – ответила Тина чопорно. И задумалась. – Вообще в какой-то момент я решила, что за мной опять увязалась крыса, такое уже случалось на днях. А сейчас берут сомнения, чего-то ты слишком вовремя появился. Следил?

Он не стал отпираться.

– Так, издали – вернулся пораньше. Вот с крысами меня ещё не путали, – поморщился он. – О, времена… Впрочем, всегда присматривать за молодыми колдуньями или девами-фейри было проблематично. Представь, ты только подходишь к источнику, раздвигаешь цветущий вереск – а между глаз тебе летит стрела. Или молния, например.

Тина отвернулась и склонилась к замочной скважине, якобы пытаясь попасть в неё ключом, а на самом деле, конечно, чтобы спрятать улыбку.

– О, то есть опыт вуайеризма у тебя давний и богатый?

– Брось, ханжеские манеры тебе не идут, – невозмутимо откликнулся Кённа. – Что ещё делать человеческому мальчишке, которого воспитывают бессмертные, прекрасные и по большей части бесстыжие? Даже этот молодой граф, Валентин, за века поднабрался привычек фейри, а он был человеком исключительной честности, прямоты и упрямства, причём с монастырским воспитанием… Кстати, обо всей этой лисьей шпане. Есть новости об учителе – собственно, я отлучался не только ради охоты на тени, но чтоб связаться с ним.

Они вошли в холл, и Тина щёлкнула выключателем. Вспыхнул свет; кошки по привычке стали стягиваться к дверям в надежде перехватить лакомство прямо из шуршащих магазинных пакетов.

«Разбаловала на свою голову, – подумала она, присаживаясь на корточки и почёсывая Королеву за ухом. – Меня бы кто побаловал…»

– И как, получилось?

Выражение лица у Кённы стало мечтательным.

– Как сказать… До него самого я не добрался, есть подозрение, что он гостит в Эн Ро Гримм – там осенью намечаются игры. Но я встретил того, кто может с гарантией передать весточку. Ты слышала когда-нибудь о проводниках? И о ржавом поезде?

Тина покачала головой. Он снова улыбнулся, с какой-то болезненной нежностью, точно глядя в беспросветную даль, в сердечную глубь, в сладостное давным-давно, – и начал рассказывать.

…Фейри незаметно исчезли – в войну. А вместе с ними канули в небытие чудеса и сама память о них. Кто-то из стариков, родившихся ещё в другом веке, порой начинал рассказывать о том, что нужно оставлять блюдечко с молоком для брауни, если хочешь, чтоб в доме был порядок, или о смертельно опасных для человека шутках келпи. Но никто уже не верил в те истории, включая самих рассказчиков. Миф, легенда, побасёнка – это в лучшем случае, а чаще их и вовсе клеймили враками, которые только для детей, мол, и годятся, и то для тех, кто не понимает ещё ничего толком.

– Молчанье дола, молчанье неба… Железом хладным холмы изрыты, там жерла пушек кивают сыто, нутро мотора ворчит свирепо, – напел вдруг Кёнвальд, прикрыв глаза, и улыбка сошла с его губ. – Озера горьки, проливы пресны, а дивный отсвет вот-вот исчезнет… Он и исчез, Тина Мэйнард. Тогда казалось, что навсегда. Немногие пережили тридцатилетнюю бойню. И по большей части это были те, кто питался болью и страхом. Неблагие фейри – Пастырь бедствий, Пастырь дымов и пожаров, Лихо Долин и Тот, кто дышит мором… И их свита, конечно, в которой кого только не было. Но всё равно – из тысяч остались единицы, и те скрылись, а частью заперлись в своих владениях. И каждый считал, что выжил только он, ибо других дозваться не мог…

– А ты? – вырвалось у Тины.

На его лицо точно тень набежала, и голос стал сухим, надтреснутым.

– Об этом как-нибудь в другой раз поговорим. – Кённа глубоко вздохнул. Смягчился и продолжил уже по-прежнему певуче, сказочно: – Лисы живучие. Эйлахан и его побратим, Валентин, конечно, пережили войну. И им страшно не понравилось то, что они увидели. Тогда-то Эйлахан вспомнил о пророчестве Белой Госпожи: «Когда придёт пора, мы сокроемся, и вернётся жемчуг на дно морское, тень – к ночи, а серебро – к луне. Но двери не захлопнутся, а прикроются, и в должный миг начнут отворяться вновь. Многие из нас уйдут, но многие и останутся с людьми, и одни будут защищать других, и оттого родятся новые чудеса». Он нашёл девочку по имени Таррен, которая происходила из рода Рэндаллов и приходилась Валентину прапрапра… В общем, далёким потомком. По происхождению она имела право владеть всеми землями, на которые только упадёт её взгляд, а сердце у неё было железным. И эта девочка вместе с двумя лисами обошла пешком свои владения, и где она побывала – там открывались двери. Таррен была не первой среди проводников, но самой могущественной из них. Рождались они и раньше: те, кто потерял всё, кроме себя самого; люди пограничья, идущие по острой кромке между бывшим и несбывшимся. Впрочем, это история для других дней, когда над нами не будет нависать опасность, – оборвал он сам себя. И посмотрел исподлобья. – Пока тебе надо знать две вещи. Первое: вскоре после войны, а может, и во время неё появился ржавый поезд, который всегда приходит вовремя и идёт туда, куда надо. И второе: проводники того поезда – их всегда встречаешь по двое, к слову, – контрабандой провозят чудеса в мир, бесплодный после Войны Железа. С одним из них, точнее, с одной я очень дружен. Её зовут Шасс-Маре, и последние пару лет она весьма занята разъездами, но на мой зов откликнулась сразу. Мы встретились в её баре, перекинулись парой слов, и она пообещала доставить моё послание Эйлахану. Два-три дня – и Шасс-Маре его найдёт, ещё столько же – и учитель доберётся до Лоундейла. Нам всего лишь надо не творить глупостей и продержаться это время, а там что-нибудь придумаем.

Тина точно очнулась от забытья; слушая историю, она незаметно для себя почистила картофель, начинила и сунула в духовку, да и отбивные уже булькали в томатном соусе.

«Интересно, я вообще соль добавила? – задумалась она. – Главное, чтоб два раза не посолила… и чили не переложила, иначе ужин нас ждёт воистину незабываемый».

– Значит, неделю. Звучит вполне реально.

– А я-то думал, ты спросишь, что за Шасс-Маре такая, – шкодливо улыбнулся Кёнвальд.

И тут же, пока она не опомнилась и не придумала, что бы такое остроумное ответить, поднялся и подошёл к ней. Обнял со спины, поцеловал в шею, провоцируя волну мурашек, – и щёлкнул замочком.

По ключицам в декольте точно ледяная капля стекла.

– Что это? – Тина на всякий случай отошла от плиты и ощупала себя. Вокруг шеи обвивалась и ныряла под ворот цепочка, серебристая, длинная и довольно тонкая, хитроумного плетения; внизу, глубоко под вырезом футболки, таинственно мерцала голубоватая жемчужина неправильной формы, но с дивным колдовским отблеском. – Подарок?

Кёнвальд положил ей руку на щёку, огладил большим пальцем губы, очерчивая контур. Слегка надавил…

«Солоно, – подумала Тина, и голова у неё закружилась. – Сейчас нельзя… Глупо… и ужин подгорит, и…»

Были ещё какие-то аргументы, но они вспыхивали в блаженной темноте, как падающие звёзды, и тут же исчезали.

– Никогда не снимай её, – попросил Кённа серьёзно. – Даже если рассердишься на меня и решишь порвать окончательно. Обещаешь?

«Порвать… с ним? Он рехнулся, да?»

– Обещаю, – растерянно откликнулась Тина. Прерывисто вдохнула, пытаясь вернуть себе ясность мышления, зажмурилась на секунду. – Это амулет, да?

– Что-то вроде, – уклончиво ответил Кёнвальд. Руку от лица он убирать не спешил, более того, и вторую положил на поясницу. – Поможет укрыться от тех, от кого надо скрываться, а для других будет сиять подобно маяку. Если меня не будет в городе, Эйлахан найдёт хотя бы тебя… Но, думаю, это не понадобится. Что нам какая-то неделя, Тина Мэйнард? Выживал же я как-то целую тысячу лет.

– Дуракам везёт.

Он засмеялся – и неожиданно закружил Тину, словно в танце, беззаботно и деспотично в то же время. И как-то совершенно естественно получилось, что большой кухонный стол упирается в бёдра, а прохладная ладонь Кёнвальда уже не столько поддерживает, сколько заставляет прогнуться в спине, и его смех течёт сквозь её разомкнутые губы.

– Дурак от рождения обижен судьбой, не так ли? – прошептал Кённа; взгляд его обжигал – колдовское пламя вырвалось из омута, расплескалось по тёмной воде, неудержимое. – Справедливо было бы его утешить, правда?

– Да-а…

Колени у Тины всё-таки подломились; она откинулась на стол, вполне удобный, замечательно прочный.

«Кёнвальд его проверял, что ли? – промелькнула мысль, едва не испортив страстный момент. – Тогда, с кошками, когда лежал тут, как самый главный десерт? С него бы сталось…»

– Кроме того, меня нужно похвалить за то, что я целую тысячу лет выживал. И вознаградить… Ты ведь вознаградишь меня?

Он обладал двумя восхитительными талантами – правильно целоваться и нести в перерывах изумительную, отборную чушь. Футболка у Тины задралась так, что уже почти ничего не скрывала, а застёжку на спине Кёнвальд расстегнул совершенно незаметно лет сто назад, по самым приблизительным прикидкам, а сам почти что лёг сверху. И было так естественно закинуть ему ногу на поясницу – чтобы не сбежал в самый неподходящий момент…

И тут в дверь заколотили – массивным металлическим кольцом, которое нормальному электрическому звонку предпочитал только один человек.

Кёнвальд замер, вслушиваясь, потом глухо застонал, утыкаясь лбом Тине в плечо.

– Сделай вид, что ты не слышала. Пожалуйста.

Грохот внизу стоял оглушительный; кто-то из мэйнардского прайда, судя по басовитым ноткам, Геката, тревожно выл в холле. Томатный соус выкипал на слишком сильном огне, стеклянная крышка подскакивала, дребезжа, а многозначительный запашок горелого наполнял кухню.

Дребезг у двери утих, чтобы ещё через секунду разразиться с удвоенной мощью.

– Но я ведь слышу, – почти жалобно ответила Тина.

Кёнвальд душераздирающе вздохнул.

– Когда-то я нарочно поступал так с Эйлаханом. Мне казалось это смешным, знаешь ли, – испортить наставнику свидание в самый последний момент. Но Уиллоу-то я ничего не рассказывал… Что это, злой фатум? Проклятие ученика?

– У Уиллоу тоже было свидание. – Тина села на краю стола, с трудом застегнула бюстгальтер и одёрнула футболку. – И вероятно, что-то пошло не так, иначе бы она не ломилась ко мне с таким отчаянием. Прости её.

Кёнвальд пробормотал что-то типа «это моё наказание», но препятствовать не стал – более того, сам отошёл и первым увернул огонь на плите, спасая отбивные. Грохот внизу ослабел, но проявилось в нём что-то отчаянное, хнычущее даже. Тина открыла дверь, даже не спрашивая, кто снаружи, – и не ошиблась.

Уиллоу стояла, прижимая к груди одолженную микроскопическую сумку, и рыдала. Тушь пока держалась, не иначе как чудом – ну, или потому что руки у девчонки были заняты, и слёзы беспрепятственно текли по щекам, а не размазывались по всему лицу. Волосы дыбом стояли, губы дрожали.

– Я всё испортила! – всхлипнула Уиллоу и, рыдая, бросилась к Тине на шею.

Кёнвальд, облокотившись на лестницу, отвернулся и заметил в сторону:

– О, ты даже не представляешь, насколько ты права.

Уиллоу глянула на него яростно – с такими глазами проклинать только, желательно навеки, – и снова захлюпала Тине в плечо.

– Ну, ну, не плачь. Не может же быть всё настолько плохо?

Кённа возвёл очи к небу, тихо выругался на незнакомом языке, зачем-то проверил пуговицу на джинсах и тоже присоединился к утешениям. Из сбивчивых объяснений стало ясно, что никаких особенных драм, к счастью, не было.

– Обычная подростковая дурь, – подытожил он, когда Уиллоу, уже умытая, сидела за столом взъерошенным воробушком и мрачно клевала печенье, запивая какао из большой чашки. – И не ной, сама виновата.

На секунду Тине показалось, что Кёнвальд сейчас будет щеголять модным шоколадным гримом и фарфоровой шляпой интересной формы, но Уиллоу каким-то чудом сдержалась – видимо, и правда успокоилась.

– Я не понимаю, что произошло, – пробубнила она. – Мы гуляли, я флиртовала…

Тина с трудом подавила желание приложить руку ко лбу и замереть так минут на пять.

– Я не претендую на звание эксперта в любовных отношениях, потому что три года без парня – это так себе результат, – осторожно начала она. – Однако, по моему скромному мнению, флиртовать – это не доказывать с пеной на губах, что ты крута, неотразима и можешь одним ивовым прутиком отметелить толпу врагов. – Кённа почему-то закашлялся и отвернулся. – Это, наоборот, дать понять твоему парню, что он лучший.

Уиллоу будто бы задумалась.

– Ну ладно, – протянула она наконец и изволила оглядеться. – А вы-то что делали?

Кашель у Кённы по всем признакам перешёл в приступ астмы.

– Я готовила ужин, – невозмутимо ответила Тина, соблюдая приличия перед лицом молодого поколения. – И мы говорили о прошлом. Я как раз хотела передать сообщение от Йорка, он выяснил кое-что о камнях и о Чейзе Ривере.

– Да? – спросила Уиллоу с такой надеждой в голосе, что сердце сжалось.

«Прости, Кёнвальд», – мысленно повинилась Тина и начала пересказывать последнюю встречу с детективом и её итоги.

Речной колдун поначалу старательно делал вид, что ему это неинтересно, однако потом напрягся, когда речь зашла о мостах. А потом спросил резко, не позволяя даже договорить:

– Реджинальд Йорк не упоминал, откуда он узнал о самом первом мосте?

– О том, который был уничтожен ещё до войны? – уточнила Тина. И продолжила, дождавшись кивка: – Нет. Вроде бы где-то в архивах были следы, Пэг О’Райли натолкнулась. Не знаю, общедоступные это архивы или какие-то специальные, полицейские… Лучше у него самого спросить. А почему тебя это взволновало?

Кёнвальд словно бы задумался перед ответом, колеблясь.

– Потому что это был единственный мост, который я разрушил сам. У меня было нечто… нечто вроде видения, где я висел над пропастью и держался за крохотный белый камушек. С колдунами такое случается время от времени, но, к сожалению, немногие способны толковать пророчества. К примеру, Белая Госпожа умела, а Тис-Защитник, её старший брат, всегда понимал увиденное превратно… Так вот, я сам не понял, что меня ждёт, но решил подстраховаться. Я разобрал один из мостов и раздал камни… некоторым людям. Тогда фейри были ещё в силе, а эти люди обладали знанием и, что скрывать, имели определённые обязательства по отношению к реке. Думаю, их можно было назвать моими вассалами.

Тина уткнулась взглядом в столешницу, сейчас уже не вызывающую никаких непристойных мыслей, несмотря на свежесть воспоминаний. Сердце колотилось гулко, словно колокол; перед глазами стоял фрагмент стены, заплетённый плющом.

– Скажи… – Тина облизнула пересохшие губы. – Среди тех людей не было никого по фамилии Мэйнард? Я, конечно, не прослеживала свою родословную до войны, не исключено, что мы вообще здесь недавно поселились, с твоей-то точки зрения…

Кёнвальд усмехнулся, подпирая голову кулаком.

– Ну почему же. Твои предки поселились здесь… дай-ка подумать, примерно два с половиной века назад. Они были из военного сословия, не бедствовали, но и особыми богатствами никогда не владели. Уолтера Мэйнарда я знал с рождения – оказал ему услугу по юности, разумеется, его юности, и с тех пор мы были дружны. Он клялся, что сохранит камни и передаст их своим потомкам… Жаль, что война не пощадила его; дом отошёл детям, а они о клятве были ни сном ни духом. Так что в некотором смысле, Тина Мэйнард, – выражение глаз у него стало жутковатым, тяжёлым, – ты была обещана мне ещё до рождения.

Тина промолчала. На языке у неё копилась горечь.

«Вассал», «ученица»… Пусть эти два слова прозвучали вскользь, Кённа никогда не заострял на них внимания – но ведь прозвучали же. И теперь они давили, как два бетонных блока, по одному на каждом плече.

«Защищать камни».

Парочки тяжеленных блоков недостаточно, чтобы построить стену, и Тину это успокаивало. Боялась она другого: однажды дурацких блоков из тайн и недомолвок станет больше, и стена всё-таки начнёт расти.

Между ней и Кённой.