Я вернулась, чтобы сжечь его дом

Глава 7

На следующее утро, едва проснувшись и умывшись, я потребовала подать платье и быстро сделать прическу Бан Фа Джи в виде перевернутого листа лотоса. К бабушке, матери отца, нужно идти во всеоружии!

Бабушка являла собой воплощение идеальной жены и добродетельной невестки — годами сносила строгость родителей, поучения свекрови, требования мужа и лишь после женитьбы старшего сына показала настоящий нрав. На людях она всегда вела себя тихо и скромно, но в отцовском поместье именно бабушка держала в руках ключи от женских покоев: распределяла выделенные средства на одежду, слуг и развлечения, воспитывала моих старших сестер, мало что позволяя решать маме. Возможно, бабушка так мстила маме за то, что отец отказался приводить в дом наложниц. И дело даже не в количестве детей, ведь мама родила пятерых, среди которых двое сыновей. Просто муж с одной женой, что сад с одним цветком. Наложницы — это родственные связи с другими семьями, выгодные сделки, новые источники доходов, ведь в приданое часто дают не только серебро, ткани, пряности, но и магазины, лавки, земли… И бабушка считала, что ее семья лишилась всего этого из-за мамы. Наверное, так оно и было.

Конечно, раньше я многого не замечала, не видела разницы между тем, как воспитывали старших сестер и меня. Только став замужней женщиной и столкнувшись с порядками в чужой семье, я поняла, как же мне повезло с родителями. Или, наоборот, не повезло. Возможно, строгость бабушки могла бы закалить мой характер лучше родительской ласки.

Когда мне исполнилось десять лет, бабушка отстранилась от дел поместья, передала свои обязанности маме, в том числе и мое воспитание, но это была ее единственная уступка. С рассветом служанки облачали ее в парчовые халаты, укладывали волосы в тяжелую замысловатую прическу, подбирали украшения под стать наряду, немного подкрашивали лицо. Весь день она блюла достоинство, как драгоценный нефрит: после завтрака принимала гостей, после обеда слушала чтение классических трудов, а по вечерам ее личный дворик наполнялся звуками гуциня или стихами старинных пьес.

Я подождала, пока служанка оповестит бабушку о моем приходе, и, получив приглашение, вошла в небольшие ворота. Благодаря душевному зверю — огненной лисе, бабушка выглядела моложе своего возраста, никто бы не дал ей больше шестидесяти лет. Бай-Бай, снежная лиса, делала то же самое для матери, в свои сорок пять та казалась тридцатилетней.

— Доброе утро, Ялань! — сухо поприветствовала меня бабушка.

Она сидела в тени дерева, сложив руки на коленях. Статная, строгая и даже чопорная, бабушка словно находилась на официальном приеме, где снисходительно допускала до себя просителей. А ведь я ее младшая внучка!

— Внучка Ялань почтительно приветствует дорогую бабушку, — низко поклонилась я. — Пусть Небеса ниспошлют дорогой бабушке здоровье, сравнимое с сосной и кипарисом, и долголетие, равное Южным горам!

— Твои пожелания — лучшее лекарство, — бабушка одарила меня легкой улыбкой. — Вижу, душевный зверь пошел тебе на пользу, хоть я и не одобряю этот выбор. Зачем нужна эта ласка? Маленькая, пронырливая, похожа на крысу. Разве это подходящий зверь для девушки из благородной семьи? Лучше уж купили бы ту радужную лисицу, хотя это чересчур вызывающе. Куда только смотрел Вэй?

— Бабушка, как всегда, права, — снова поклон. — Ялань повела себя опрометчиво, взяв медовую ласку.

— Зато, как я погляжу, у тебя наконец появились манеры. Неужели существуют душевные звери, которые могут на это повлиять?

Разбалованная родителями, я обычно не придерживалась этикета внутри поместья да и вне его стен нередко позволяла себе лишнее, что всегда раздражало бабушку. Зато после уроков Сюэ Сюэ манеры вросли в мою плоть и кости — следовать этикету было легче, чем не следовать ему.

Полчаса мы с бабушкой говорили на общие темы, обсудили вчерашний прием у семьи Су, погоду, домашние дела, новые прически, что недавно вошли в моду, и лишь затем мне было дозволено перейти к причинам визита.

— Осмелюсь попросить у бабушки разрешения посетить городские лавки…

Она прервала меня:

— Увы, дитя, я не могу разрешить тебе выйти из поместья.

— Могу ли я узнать причину?

Бабушка со вздохом поднялась из кресла, подошла ко мне и сказала:

— Ялань, это не мой каприз, а воля твоего отца. Ты его вчера разозлила, и он велел не выпускать тебя за ворота. Подожди немного. Его гнев стихнет, и ты снова сможешь гулять с подругами. Если что-то нужно — проси у меня. Ли Вэй не посмеет запретить своей матери помогать тебе.

Это было… неожиданно. Неужели отец до сих пор думает, что у меня есть неведомый поклонник? Как… забавно, хотя вместо последнего слова хотелось сказать что-то покрепче. Меня интересовали не только покупки, я надеялась отыскать доказательства, что Сюэ Сюэ не тот, кем кажется. В результате я не могу отказаться от помолвки, потому что у меня есть только слова, и не могу доказать их, потому что отец запретил выходить. Тупик.

— Ялань?

— Да, прошу прощения, я задумалась. Тогда я вынуждена попросить дорогую бабушку о помощи. Мне нужна чистая бумага и тушь. Много листов и много туши. Той, что у меня есть, недостаточно.

Лицо бабушки смягчилось:

— Неужели на вчерашнем приеме кто-то затронул твое сердечко? Ли Вэй также запретил выходить твоим личным служанкам, а все письма велел передавать ему.

— Нет-нет, это не для переписки. Хочу кое-что написать для себя.

— Хорошо, тебе принесут всё необходимое. Буду рада услышать твои стихи.

Кажется, бабушка решила, что я влюбилась и собираюсь излить чувства на бумагу. Но это было не так.

После полудня Лили принесла стопку рисовой бумаги шусюань, на которой так удобно вести беглые записи. Я растерла тушь, макнула кисть, на мгновение задумалась и начала писать.

Имена людей, что работали с Сюэ Сюэ: лавочники, чиновники, стражники, иноземцы. Дела, в которых он участвовал. Места, куда он ездил за время нашего брака. Предметы, которые он покупал. Всё. Каждая мелочь. Одно воспоминание тянуло за собой другое, причем не всегда связанное с Сюэ Сюэ. Я записывала всё подряд. Приемы. Празднества. Набеги степняков. Военные походы. Голодные бунты. Небывалые морозы и засухи. Новые душевные звери и их способности.

Потом перешла на более мелкие детали. В каком году в моду вошла прическа «облачная булочка»? Когда начали рисовать хуадянь, узор между бровями, в виде цветка абрикоса? Откуда семья Цзы привезла повара, который прославился кулинарным талантом на весь Линьцзин?

Время от времени я вскакивала с места, обходила комнату по кругу, чтобы унять дрожь от неприятных воспоминаний. Вскоре утомившееся тело потребовало больше простора! Тогда я подхватила Ми-Ми и отправилась в сад, чтобы размять ноги. Сначала я шла неспешно, любуясь цветами, но потом ускорила шаг.

Наше поместье было довольно велико, особенно для семьи, где всего одна жена и одна незамужняя дочь. В нем располагалось с десяток небольших двориков и домов, в которых обычно живут наложницы с детьми, взрослые сыновья со своими семьями, дальние родственники, приехавшие в гости. Даже слуг у нас было не так много, как полагается чиновнику такого уровня, потому что бабушка не хотела тратить деньги попусту.

Многие дворики выглядели заброшенными, они заросли травой и кустарником, их террасы покрылись пылью, а черепица на крышах потускнела. Я обошла их все, заглянула в каждые незакрытые ворота: вот Сливовый двор, а тут двор Белой Сосны, следом — двор Драконьей Хризантемы. Небольшой пруд, в который стекались ручьи, журча на разные голоса. Мои ноги запросили пощады, но мне хотелось больше движения, больше свободы. Не сразу я поняла, что это влияние моего маленького зверя, моей Ми-Ми.

— Ты права, Ми-Ми. Я слишком слаба. Запыхалась, даже не выйдя за ворота поместья. Надо больше ходить. Я буду стараться, чтобы стать похожей на тебя!

Дав такое обещание, я вернулась к себе и попросила набрать воды в чан для купания.

— Юная госпожа, — робко сказала Мэймэй, — вам передали подарок, просили принять.

И с поклоном протянула мне тяжелую книгу с переплетом в стиле «драконьей чешуи». Довольно дорогой подарок.

Я брезгливо посмотрела на название книги. «Рассуждения о духовной гармонии». Я знала этот текст наизусть, выучила, пока сидела взаперти в своих покоях.

— Кто отправитель?

Не дожидаясь ответа, я взяла кончиками пальцев лист бумаги, что лежал сверху, перевернула и прочла: «Сей трактат — лишь бледное отражение гармонии, что явлена в тебе, чья внешность — воплощенная поэзия, а речь — канон мудрости». И печать с изображением скорпиона. Что за грубая лесть? Моя речь на приеме Су была далека от мудрости и еще дальше от вежливости.

— Отнеси моему отцу и скажи, что его недостойная дочь не смеет принимать подарки от незнакомых мужчин. Если отец не вернет книгу, то посеет ложные надежды там, где их быть не должно. Передай слово в слово!

— Слушаюсь, юная госпожа.

Следующий день я снова провела над своими записями, прерываясь лишь на прогулки с Ми-Ми и трапезы. От аукциона «Сияние нефритовых душ» и до моей смерти прошло двенадцать лет, из которых десять я прожила в браке. Двенадцать лет! Четыре тысячи дней, а воспоминаний не так уж и много. Два года после помолвки я была словно в тумане, тумане влюбленности в Сюэ Сюэ. Мои мысли, чувства, чаяния и надежды — всё поглотил его образ. Наши недолгие разговоры, после которых я часами лежала на кровати и обдумывала каждое его слово: так ли я его поняла? Не показалась ли ему глупышкой? А может, это был намек на что-то, чего я не знала? Наши встречи, после которых я не могла заснуть. Его письма, которые я бережно хранила в шкатулке из белого нефрита. Белый — потому что имя Сюэ означает «снег». Его подарки — один дороже другого.

Прочие события тех двух лет вспоминались с трудом и то лишь в связи с Сюэ Сюэ. К примеру, мы виделись с ним в праздник Циси, он подарил семь игл для вышивания — золотую, серебряную, бронзовую, медную, железную, костяную и нефритовую — и рассказал всем известную легенду о Ткачихе и Пастухе, но в ином изложении. В беседе мелькнуло имя мастера, который изготавливал такие иглы, и город, где он жил.

Два первых года брака я всё время училась, как должна себя вести достойная жена, как должна себя вести почтительная невестка.

«Стыдно быть такой необразованной! Чему тебя учил твой отец?»

«Дочь правого министра не может быть столь грубой».

«Жена Сюэ Сюэ не должна быть столь дерзкой».

Столь веселой. Столь свободной. Столь неряшливой. Столь глупой. Столь неуклюжей. Столь бестолковой. Такой тупицей! Дурой! Грубиянкой!

Дырявая чаша, что не может удержать воду! Сухое дерево! Бесплодный пустырь! Курица, не способная снести яйцо!

Бах! Тушечница в виде плывущего лебедя полетела на пол.

— Госпожа?

Из моей руки выпала кисть, смазав последние иероглифы.

— Вытри пол. Принеси другую тушечницу! И подай влажное полотенце! — проговорила я.

Спустя два года я почти привыкла к жизни в поместье Сюэ, привыкла к оскорблениям, привыкла к мысли, что не могу родить ребенка, даже перестала злиться на свою Сяо Цай, которая должна была наделить меня плодовитостью.

А потом моего отца обвинили в заговоре против наследного принца. Нет, не так. Сначала погиб наследный принц, а потом вдруг нашлись доказательства, что его смерть была неслучайной и в этом замешан мой отец.

Всех в поместье Ли забрали для расследования: допрашивали слуг, пытали охранников, измывались над моими родителями. Волна докатилась даже до братьев и сестер, что давно разлетелись по дальним провинциям Поднебесной. Кого-то сместили с должности, кого-то сослали, вторую сестру выгнал муж, не желая быть замешанным в истории с изменником, четвертую опустили с положения жены до наложницы, и ее дети потеряли права наследования. Это тоже нужно записать!

Несколько лет я прожила под гнетом вины. Дочь изменника!

Последние же полтора года были мучительнее всего. Сюэ Сюэ отбросил остатки приличий и обращался со мной хуже, чем с дворовой служанкой. Наложниц он привел в дом сразу после казни моего отца. Когда одна из них родила сына, возомнила себя главной на женской половине…

Надо записать их имена. Их имена, имена их родителей, где они жили… Всё!

Но перед тем что-то случилось. Император подписал отречение от престола и передал свои полномочия одному из сыновей. Четвертому принцу.

Всё это, несомненно, связано. Надо лишь вспомнить!