Я вернулась, чтобы сжечь его дом

Глава 2

Что-то снова упало на пол и жалобно звякнуло. Я зажала уши и простонала:

— Лили, что на этот раз?

— Заколка с орхидеями, юная госпожа. Я положу ее в шкафчик.

Со страхом я мысленно перебирала вещи в комнате, пытаясь угадать, что упадет в следующий раз. Зеркало служанки спрятали, вынесли вазы и горшки с цветами, сложили и убрали ширму, хоть и с опозданием: тонкая бумага, расписанная журавлями и бамбуковыми стеблями, уже разорвана в клочья. Юбка-цзюнь безнадежно испорчена — ее нежная ткань покрылась зацепками и мелкими дырочками, как и накидка на плечи. О том, что случилось с занавесями возле кровати, мне и вовсе не хотелось вспоминать.

Тишина! Я приподняла одеяло, выглянула и увидела прямо перед собой крошечный черный носик.

— Ми-Ми! — выдохнула я.

Зверек испуганно подпрыгнул и вмиг повис на картине. Прыжок — и вот он уже на другой картине, затем на третьей, а потом взмыл на резную панель под потолком.

— Ми-Ми…

Медовую ласку нам передали в клетке и посоветовали не выпускать до приезда домой. Теперь я понимала почему. Стоило только открыть дверцу, как ласка вылетела оттуда со скоростью стрелы, прыгнула мне на юбку, раздирая ее маленькими коготочками, оттолкнулась и помчалась по стенам и шкафчикам, снося всё на своем пути. Она обежала комнату несколько раз, прежде чем служанки опомнились и бросились спасать оставшиеся вещи. Зверек не понимал разницы между человеком и, к примеру, ширмой, потому прыгал по головам служанок, превращая аккуратные прически в аистиные гнезда, пробегал по рукам, оставляя тонкие набухающие царапины, пробовал на зуб украшения, потому я спряталась под одеялом. Когда-нибудь же ласка утомится?

В прошлом я читала лишь о достоинствах, которыми медовая ласка наделяет своего хозяина, но ничего не знала о нраве самого зверя. Такое неподобающее поведение застало меня врасплох. И Бай-Бай, и Сяо Цай, и тем более строгий Мовей всегда вели себя спокойно, даже степенно, в соответствии со статусом хозяев. Малышка Цай, помнится, сразу улеглась ко мне на колени, аккуратно принюхалась и положила кончик хвоста на мое плечо.

Нет! Так нельзя. Нельзя больше вспоминать о Сяо Цай и сравнивать ее с Ми-Ми! Радужная лиса осталась в прошлой жизни, теперь она чужой душевный зверь, а мне нужно подружиться с бешеной… нет, с юркой и игривой медовой лаской.

Прежде чем мы пройдем ритуал, Ми-Ми должна немного привыкнуть ко мне. Нельзя привязывать ее силой или принуждением. В старых книгах описаны подобные случаи, и все они закончились плохо как для хозяина, так и для самого зверя. Наиболее известна и поучительна история о Ду Чжуне, единственном сыне генерала Ду Гуна.

«Давным-давно жил-был генерал Ду Гун, прозванный Железной Скалой. Двадцать лет он стоял на границе, и свирепость его была такова, что кочевники сложили о нём пословицу: 'Лучше встретить стаю голодных волков, чем тень Ду Гуна на закате». У сурового воина был сын Ду Чжун, оставленный в столице на попечение матери и слуг. Пока отец поливал границы кровью врагов, мальчик рос среди свитков с поэзией и учился выводить иероглифы тонкой кистью.

Когда Ду Чжуну исполнилось шестнадцать, генерал вернулся в столицу с величайшим даром — душевным зверем, которого он сам поймал в горах. То был небесный тигр. Зверь был горд и дик, и лишь железная воля Ду Гуна смиряла его.

— Вот твой спутник, сын! — провозгласил генерал, вернувшись домой. — С ним ты станешь великим воином!

Но Ду Чжун, худощавый юноша с глазами поэта, задрожал при виде зверя. Он протянул руку — и тигр рыкнул, почуяв в нём чуждую душу. Вода в ритуальной чаше не вспыхнула. Ритуал сплетения душ провалился.

В ярости генерал Ду Гун приказал сковать тигра цепями и стал «учить» его сам — бил плетью с шипами, морил голодом, жёг раскалённым железом. Зверь выл так, что у жителей столицы кровь стыла в жилах. Но Ду Гун не останавливался, пока в глазах тигра не погас свет свободы и не осталась лишь пустая покорность.

Во второй раз ритуал прошёл успешно. Вода светилась тускло, как подёрнутая дымкой луна, но связь установилась. Только последствия были ужасны.

Небесный тигр стал тенью — огромной, сильной, но безвольной. Он подчинялся приказам, но никогда не защищал хозяина по собственной воле. Зато подавленная ярость зверя передалась Ду Чжуну, от малейшего противления он вспыхивал гневом, набрасывался на слуг и домочадцев, разбивал свои руки в кровь о стены, пока в конце концов не сошел с ума. На нем и закончился род Ду Гуна'.

Сломать душу — что сломать нефритовую плиту. Можно силой соединить осколки, но трещины будут пить свет вечно, ибо путь — не в покорении, а в гармонии. Истинная сила рождается только из уважения — к себе, к зверю, к воле Небес. Потому я не хотела снова запирать Ми-Ми в клетку. Надо только к ней привыкнуть.

Несколько дней я просидела в комнате, не отлучаясь ни на минуту, спала урывками, ела кое-как, лишь бы приручить неугомонную проказницу. Когда Ми-Ми немного освоилась, то свила гнездо из моей подушки и обрывков простыни, чтобы там спать. Увы, ее сон всегда был чуток и краток. Вот вроде бы она свернулась в узел, упрятав носик, но стоило мне пошевелиться или выдохнуть чуть громче, как ласка тут же выглядывала наружу или стрелой взлетала на деревянные панели. И ее забег начинался заново.

Лишь на пятый день она наконец-то позволила мне прикоснуться к своей медовой шкурке. Правда, потом снова юркнула в тряпичное гнездышко, высунула носик и пристально посмотрела на меня. Но уже вечером Ми-Ми впервые взяла из моих рук кусочек вареного яйца. А на седьмой день я решилась вынести ее из комнаты.

Мэймэй распахнула дверь, и мы с Ми-Ми медленно вышли на открытую террасу. Я почувствовала, как задрожало ее маленькое тельце на моем плече, но не от страха, а от нетерпения, от желания спрыгнуть на перила, а оттуда — прямиком в гущу сада. У меня она уже все изучила, а тут такой простор для пряток и догонялок! Я коснулась пальцем ее лба, слегка потерла, и ласка снова обмякла, — это единственный известный мне способ ее утихомирить.

После этого я ускорила шаг и постучалась в мамины покои. Кто знает, когда Ми-Ми передумает?

— Лань-Лань! — обрадовалась мама. — Я была подумала, что вы не сумеете подружиться, даже начала подыскивать другого зверя. Но, орхидеюшка, почему ты так одета? И что с твоими волосами?

За семь дней я ни разу не помыла голову и не ополоснулась, чтобы не напугать ласку непривычными запахами, а мой домашний наряд даже служанке было бы стыдно носить, так эта хитрюга его попортила своими коготочками. И это всего лишь ласка! А что, если бы я выбрала не этого крошечного зверька, а какую-нибудь обезьяну с бронзовой шкурой? Тогда я бы не отделалась клочком выдранных волос и несколькими царапинами!

— Я пришла сказать, что мы готовы к ритуалу, — криво улыбнулась я.

— И, видимо, хочешь провести его поскорее, — понимающе кивнула мама. — После полудня принеси Ми-Ми к алтарю, только надень что-нибудь подобающее.

Ритуал сплетения душ изначально был очень прост. Для него не нужна особая утварь из нефрита и фарфора, не нужен мудрый даос со знанием священных текстов, не нужен храм, затерянный в горах. Только человек и зверь, что желают связать себя душевными узами. Но люди склонны обряжать самую простую истину в шелка сложных церемоний.

Прежняя я любила пышные празднества. На мой ритуал сплетения душ с Сяо Цай отец пригласил столько гостей, чтобы всего в доме оказалось сто восемь человек. Слуги сбились с ног, вычищая и украшая поместье, телеги с изысканными и дорогими яствами съезжались к нам со всего города. Тогда я хотела, чтобы все-все увидели, какой у меня чудесный душевный зверь. Кажется, я даже не понимала, сколько зависти вызывала! А еще в тот день я впервые увидела его, моего будущего мужа… И он позаботился о том, чтобы любой праздник стал для меня мучением, а не радостью.

Поэтому больше никаких торжеств и пиршеств, будем только я, Ми-Ми, родители, бабушка и слуги.

Лили с Мэймэй кое-как разобрали мои спутанные волосы и переплели их так, чтобы жирный блеск не очень бросался в глаза, потом протерли мое тело влажными полотенцами, конечно же, без благовонных масел. Я выбрала простой наряд, главное достоинство которого заключалось в прочности ткани, накормила Ми-ми кусочками сырого мяса и, поглаживая ее раздувшееся брюшко, понесла ласку в главный зал поместья.

Все уже были в сборе. Возле алтаря предков стоял отец, за ним виднелся невозмутимый Мовей, поправлявший клювом идеально уложенные перышки. С другой стороны ласково улыбалась бабушка, ее рыжая лисица спала в углу на мягкой подушке, как всегда в последние годы. Мама вместе с Бай-Бай встретили нас у двери и проводили к алтарю. Мэймэй и Лили остались у входа. У служанок тоже были свои душевные звери, но их не позволялось приносить в господские покои.

Отец держал в руках красивую чашу, внутренняя поверхность которой была покрыта алой глазурью. Бабушка, как старейшая женщина в поместье, налила в чашу воды, затем взяла серебряную иглу, легонько уколола мой палец. Несколько капель крови упали в воду. Я приняла чашу из рук отца и поднесла к мордочке Ми-Ми. Ласка сонно посмотрела на меня, на воду, прикрыла глазки-бусинки. Неужели я ее перекормила, и теперь она проспит самый важный момент? Но нет, спустя вечность ее носик дрогнул. Она опустила его в чашу, сделала крошечный глоточек и окончательно свернулась в клубочек, как будто ничего не случилось. Впрочем, этого было достаточно.

Я вернула чашу отцу и тоже опустила веки, прислушиваясь к себе. Изнутри моего сердца выскользнула тоненькая нить — теплая и ласковая, как солнечный зайчик. Она коснулась спящей медовой ласки и бережно вплелась в ее тельце. Меня сразу же потянуло в сон, и я с трудом удержалась от сладкого зевка. Ледяная дыра, что зияла в моего груди после смерти Сяо Цай в прошлой жизни, наконец-то начала затягиваться. Вряд ли я когда-нибудь забуду прелестную радужную лисичку, что поддерживала меня в те ужасные годы брака, но с Ми-Ми мы сумеем сплести иную судьбу.