Я вернулась, чтобы сжечь его дом

Глава 33

Повозка остановилась возле лавки, работники вместе с приказчиком вышли на улицу и поприветствовали меня поклоном. Еще на прошлой неделе здесь продавались знаменитые лаковые шкатулки семьи Ли, но из-за грядущих проблем с поставками лака я решила продавать их только в лавке Хо. Пусть мы будем сбывать их дольше, зато товара хватит на более долгий срок.

Эта же лавка теперь носила звучное название «Зал благодатного сияния». В ней, помимо обычного ассортимента бумажных и шелковых фонарей, продавались единственные во всей Поднебесной фонари чистого сияния мастера Люй Чуньяна. Перед тем, как нанять его, я была убеждена, что он уже пристроился под руку какого-нибудь чиновника. Согласно моим воспоминаниям, даос Люй ходил по торговым лавкам Линьцзин и совал приказчикам под нос свое изобретение, но всех отпугивал его внешний вид. Лицо изрыто мелкими ожогами, волосы сбриты, бровей и ресниц нет, а одежда такая, что на нее и в Крысином углу бы не позарились. Его отовсюду гнали и даже звали городских стражей, подозревая в краже фонаря.

На самом же деле он потратил почти два десятилетия, чтобы создать новый тип светильника — с уникальной пропиткой фитиля, которая позволяла гореть в три-четыре раза дольше, почти без копоти и очень ровным пламенем. Но главная особенность фонаря чистого сияния — это замена бумажных окошек на роговые. Оказывается, если вымочить рога молодых быков в особом растворе, несколько часов распаривать, а потом расплющить и выгладить, то получается тонкая прозрачная пластина, которая прекрасно пропускает свет, сохраняя его яркость и придавая теплый оттенок.

Конечно, такой фонарь стоит немало по сравнению с обычным бумажным, но все же в десять раз дешевле, чем дорогие иноземные с прозрачным стеклом, которые мог себе позволить лишь император. Наши светильники предназначались для чиновников от четвертого ранга и выше. Эти фонари можно было делать десятками, и рога молодых быков дешево покупались на скотобойнях Линьцзин, ведь обычно их попросту выбрасывали.

— Госпожа Ли, вчера мы продали десять фонарей чистого сияния, — радостно сообщил приказчик. — А господин Мо оставил заказ на двадцать фонарей как настольных, так и подвесных.

Чтобы о новом товаре узнали все, я решила воспользоваться принципом: один — десяти, десять — сотне. Велела наемникам, чтобы они возвращались из охраняемых лавок домой с фонарем чистого сияния и время от времени выкрикивали слова «Один раз заправил — до петухов не гаснет», «Ветер воет, а фонарь чистого света горит», «Ночью светит ярче тысячи свечей». За это я подарила каждому по фонарю. И люди потянулись в обновленную лавку. Вернее, в зал. Зал благодатного сияния.

— Хорошо, — милостиво кивнула я. — Жалобу в окружное управление отнес?

— Как госпожа Ли велела, так и сделал. В тот же день сходил и пожаловался. И про господина правого министра сказал: пригрозил, когда господин правый министр вернется, накажет их за нерадивость.

Я наказала всем приказчикам при малейшей беде — неважно, подрались ли возле их лавок, пришли грозить чем или украли что — бежать в окружное управление и писать жалобы. Пусть весь Линьцзин завалит нашими письмами! И это подействовало. Теперь городские стражи проходили мимо лавок и мастерских семьи Ли гораздо чаще, присматривали за порядком, а нередко еще и заглядывали внутрь, спрашивали, нет ли каких жалоб. Конечно, за каждый такой визит стражей благодарили, угощали закусками, а иногда давали несколько монет. В некоторых местах я даже убрала наемников, перекинула их на другие заведения.

Это была предпоследняя лавка на сегодня. Осталось только навестить винокурню.

Как я и ожидала, закваску испортил сын мастера-винодела. И это был почти самый худший вариант, совсем как в поговорке: бросишь камень в крысу — разобьешь вазу. Если отдать сына под суд, отец уйдет с нашей винокурни, а другого мастера на примете не было. Даже в моих списках не нашлось такого, потому как я в прошлом не интересовалась ни винами, ни их изготовителями. Если простить, тогда сын подумает, что из-за отца ему всё сойдет с рук. А главное — ради чего он предал семью Ли? Ради нескольких тысяч цянь и обещания, что после разорения винокурня станет принадлежать его семье. Казалось бы, такой взрослый дяденька, а такой наивный!

Дядя Хо посоветовал выгнать вредителя с винокурни, а виноделу сказать, что семья Ли не станет отдавать его сына под суд и даже не будет взыскивать убытки за испорченную закваску — нет, за всё вино, которое могло бы получиться из этой закваски, — взамен мастер должен обучить своему ремеслу того, кого выберет семья Ли. Признаться, мне такое пришлось не по душе, ведь мы по сути угрожаем мастеру и вынуждаем выдать семейную тайну чужому человеку. С другой стороны, убытки у нас вышли немалыми. Винодел не смог бы покрыть их, даже продав свой дом, жену и внуков. Я лишь смогла пообещать, что семья Ли не прогонит мастера до конца его дней, если только он сам того не пожелает, а вот его сыну придется искать работу в другом месте.

На винокурне было совсем тихо, из трубы не курился дым, и хлебный запах почти выветрился. Закончилась старая закваска, а новая приготовится еще нескоро. Я поговорила с работниками, убедилась, что приказчик выплачивает им половину жалования рисом и овощами, как было оговорено. Пусть вино сейчас не варится, зато они промыли алхимическое устройство, заделали щели во всех стенах, подлатали крыши, заготовили дрова. Словом, сделали то, до чего руки обычно не доходят.

Затем я, как всегда, заехала к управляющему Хо, осведомилась о его здоровье, рассказала об успехе Зала благодатного сияния, выслушала советы. Большой медведь Хо много хвалил меня в последние дни:

— Если бы юная госпожа Ли родилась мальчиком, стала бы отличным торговцем. Или чиновником вроде господина Ли. Откуда только у женщины такие таланты? Мужу юной госпожи Ли несказанно повезет.

Я криво усмехнулась, пожелала Хо Дасюну поскорее встать на ноги и спустилась вниз. Зал был пуст, даже Сюин куда-то запропастилась. Впрочем, я хотела поговорить не с ней.

— Маленький медведь, — обратилась я к сыну Хо, — есть ли успехи с Яо Пэном?

Он с досадой покачал головой:

— Может, госпожа Ли ошиблась в этом человеке? Он не в своем уме! Бормочет какую-то чушь, постоянно пропадает в горах, а когда возвращается, вечно что-то кипятит, вонь стоит на всю улицу, аж соседи жалуются. Все подаренные деньги он тратит на что угодно, только не на рис. Пропащий человек! От него даже жена ушла, вернулась к родителям. Я до сих пор не уверен, узнаёт ли он меня.

— Если больше не хочешь, можешь не ходить, — сказала я, но стоило Хо Сяосюну обрадоваться, как добавила: — Найду другого для этого дела.

— Нет, этот ничтожный не посмел бы отказаться. По слову госпожи Ли я готов перейти через гору мечей и море огня… — юноша Хо подошел ближе и заглянул мне в глаза. — Только я могу принести больше пользы, если буду, к примеру, сопровождать госпожу Ли в поездках или помогать с бумагами.

В углу послышался сдавленный кашель. Я вздернула нос повыше, выпрямилась, как молодая сосна, и холодно сказала:

— Тогда я освобождаю юношу Хо от этого поручения. Видимо, не так уж и велика та гора!

Развернулась и покинула лавку, не оглянувшись на возгласы сына Хо. Едва дверь закрылась, как из тени вышагнул Тан У:

— Юная госпожа Ли желает наказать этого наглеца?

Ши Хэ, что всё время была рядом, кивнула:

— Сын простого управляющего хочет ездить с моей госпожой! Он как жаба, возжелавшая лебедя.

Я рассеянно погладила Ми-Ми, уютно свернувшуюся вокруг моей шеи:

— Нет, в этом есть и моя вина. Не стоило звать его Сяосюном, из-за прозвища он слишком много возомнил о себе. Тан У, когда буду приходить сюда, не прячься в тени. Пусть юноша Хо вспомнит, кто он и кто я!

Меня больше разозлила не наглость простолюдина, а то, что его слова разрушили мой счастливый настрой. Впервые за столько времени день прошел так замечательно: никто не тревожил наши лавки; начались продажи фонарей чистого сияния, жители Линьцзин наконец оценили их; привезли даоса Ма Ханьина, и вскоре наш ресторан представит всем его удивительно вкусные и целительные блюда; мастер-винодел вернулся к работе и начал обучать нашего человека. А теперь я, всякий раз приезжая в дом Хо, буду сторониться его сына. А ведь я так и не узнала, где живет Яо Пэн, значит, придется спрашивать у сына Хо… Неприятно.

С этими мыслями я села в повозку, а вышла, раздумывая, кого можно отправить к Яо Пэну. Теперь я знала имена всех приказчиков и даже некоторых работников семьи Ли, но кто из них подойдет? Кто будет достаточно терпелив? Кто настолько верен, что не перетянет Яо Пэна на свою сторону и не продаст его секрет кому-то другому? Поручить одному из писарей дяди Чжоу? Нет. При мне они ведут себя почтительно, но стоит уйти, как сразу задирают носы. Слишком сильно чванятся знанием грамоты. Такие побрезгуют дружить с Яо Пэнем.

И снова на ум пришло то же имя. Тан У. Вот уж кто не брезглив и верен! Он работал ничуть не меньше меня, а то и больше. Нашел в поместье двух слуг, что доносили Сюэ, проследил за сыном винодела, днем ходил за мной по пятам, а вечерами учил иероглифы, воспитывал сестру и занимался боевыми искусствами. Если бы у семьи Ли было хотя бы десять таких Тан У, нам нечего было бы бояться. А еще Тан У никогда не смотрел на меня так, как юноша Хо. Он видел во мне лишь свою госпожу и старался выполнить мои повеления, чтобы его с сестрой не выгнали из поместья Ли.

— Госпожа Ли, — окликнула меня Ши Хэ.

Я остановилась и оглянулась. Сама того не заметив, я прошла от ворот половину пути к своим покоям. И ведь с дороги не сбилась!

— Что?

— Вроде бы я видела господина Ду у ворот.

— Ду? Не может быть. Он же уехал с отцом в… — я замолчала, а потом бросилась бежать в другую сторону. Ми-Ми глубоко вонзила коготки мне в плечо, чтобы не упасть, но я не почувствовала боли. Неужели?

Перед воротами в отцовский дворик стоял неизменный Шао Ан, личный слуга отца, словно и не уезжал никуда. Он поклонился мне и распахнул дверь. Я пронеслась внутрь и застыла на пороге.

— Папа, — выдохнула я.

Зрение вдруг помутнело, всё перед глазами поплыло от слез.

— Лань-Лань.

Я бросилась к отцу на шею и расплакалась. Впервые за эти дни.

— Ну что ты, Орхидеюшка, — успокаивающе повторял отец, ласково похлопывая меня по спине. — Неужели так соскучилась?

А я… я сама не знала, почему вдруг разрыдалась. Может, от счастья, а может, от радости, что отец жив и здоров. Или от того, что теперь я могу спрятаться за его спиной от всех невзгод и обид. Что вновь могу быть Орхидеюшкой, а не юной госпожой Ли.

Когда я успокоилась и мы сели за совместный семейный ужин, отец не стал расспрашивать, как у нас тут дела, видимо, кое-что уже услышал от мамы и дяди Чжоу. Да и о своей поездке он упомянул коротко:

— Управляющего высек и казнил. Давно надо было убрать мерзавца. Он не ждал меня так скоро, думал, что беды в Линьцзин задержат на месяц-другой. Хотел собрать весь шелк и удрать вместе с деньгами и годовым оброком со всех жалованных земель.

А потом отец начал расспрашивать о всяких мелочах, словно мы и не расставались на целых семнадцать дней: о Ми-Ми, об успехах Тан У, о цветах в нашем саду, о грядущем празднике Циси, ласково попенял на мою худобу и потемневшую кожу. В этой обыденной беседой я смогла позабыть обо всех тревогах и волнениях, что терзали меня в последние дни. Правду говорят люди: отцовская любовь как гора. Гора, что закроет дом от всех ветров и ураганов.

Когда слуги убрали блюда и принесли чайный сервиз, в отцовские покои вошел взволнованный Шао Ан:

— Старший молодой господин приехал! Вместе с сыном!

Мы тут же повскакивали с мест, позабыв о чае. Мама прижала руки к груди:

— Мой Вейян приехал! Поскорее пошли слуг подготовить его прежний двор! Пусть освежат там всё, поменяют постель и подушки! Нет, я сама схожу!

Отец коснулся маминого плеча:

— Пойдем лучше встретим сына и внука. Это важнее двора.

Я же могла лишь улыбаться во весь рот. Первый брат приехал!