Военный инженер товарища Сталина 2

Глава 3

1812 год.

Поход Наполеона на Москву.

Начало августа-месяца.

Великое множество австрийцев, венгров, пруссаков, французов покрывало небольшие холмистые высоты. Мохнатые шапки гусар, высокие каски гренадеров, полуконические кивера пехоты, копья, кривые сабли кавалерии — сверкали, мелькали и гремели в неверном свете сумрачного утра. Лошади, пушки, повозки с провиантом и боеприпасами.

Французская армия широко раскинулась; правое крыло упиралось в некую безвестную деревушку, образуя угол с центром, а левое подходило вплотную к Калужской дороге. На трёх лесистых холмах возвышались в три ряда временные укрепления, снабженные двадцатью большими орудиями и столькими же гаубицами. Кроме того, на каждый батальон было по четыре пушки, так что всего имелось более двухсот орудий — и это только в авангарде армии, в наступательной её части. За авангардом следовали резервы и тыловые полки, также снабженные артиллерией; далее шли роты обеспечения, обозы, лазареты, палатки маркитанток. При первом выстреле, заставившем всколыхнуться армию, музыканты торжественно заиграли «Марсельезу». Звуки труб слились с громом канонады. Двести тысяч человек, составлявшие авангард наступления, подхватили величественные слова гимна революции под аккомпанемент пушек и труб.

… Игорь, летчик советской авиации 1943 года, узнал это позже.

Пошатываясь и приходя в себя, он ещё не совсем понимал, куда занесла его судьба. Барокамера исчезла между двумя измерениями. Оба пространства скрутились в узел, выдав на-гора новый альтернативный виток истории. В глазах пилота еще растворялись фрагменты саркофага. Спустя секунду капсула провалилась куда-то в точку сингулярности. Прислонившись к стволу дерева, он ощупал себя, составляя предварительное мнение о собственном самочувствии. Он уже понял, что на какое-то время терял сознание. Кругом всё дрожало от взрывов.

СТОП!

Куда он попал?

Сейчас здесь было никак не меньше шести часов утра, и это было любопытно. Цех технических разработок он покинул в барокамере никак не раньше восьми. Изменилось не только пространство, в котором он недавно пребывал — изменились и показания времени. Что ж… занятно. Теперь нужно придумать, как и куда ему идти.

Наскоро пробежался руками по карманам: спички, его, сорок третьего года, переместившиеся с ним в грядущий, двадцать первый век; фотография дочурки с женой. Вот, собственно, и все. Остальное осталось с офицерским планшетом на Курской дуге.

За лесом всё так же бухало и свистело. Деревья мелко вздрагивали в такт разорвавшимся где-то снарядам. Воздух пропитался серой и пороховой гарью. Это не взрывы его времени. Тут что-то старое, судя по звукам разрывов. Что-то давно канувшее в Лету. Не советская артиллерия, и не фашистов. Что-то странное и незнакомое.

На поляну из-за деревьев внезапно вышел офицер в форме гренадера, в сопровождении трёх пехотинцев французской армии.

Игорь опешил. Так вот, куда его забросила барокамера!

Необычное одеяние незнакомца сразу привлекло внимание офицера драгунского полка, если учесть, что перед появлением гостя, в гуще деревьев пронесся стремительный вихрь. Лейтенант это увидел, почувствовав в воздухе запах озона. Теперь все четверо уставились на пилота, и офицер что-то властно спросил по-французски; при этом, пехотинцы взяли Игоря на прицел, наставив то ли аркебузы, то ли мушкеты.

Частичное знание французского языка позволило летчику моментально сориентироваться в обстановке, и он, повернув пустые ладони вверх, как можно вежливее ответил:

— Бон шанс (что означало — «желаю успеха»).

Лейтенант удивлённо посмотрел на своих подчинённых и затем вновь обратился к незнакомцу в странной одежде:

— Говорите по-русски. Я понимаю.

Произношение у него было довольно сносным, и, чуть картавя, он спросил:

— Партизан?

— Нет-нет! — поспешно замахал руками Игорь. — Я не солдат. Из города выходил вместе с семьёй, но вчера потерял их. Вот теперь ищу.

— Из какого города? — офицер дал знак солдатам опустить ружья.

— Из Калуги… (И надо же — попал, что называется, в точку)!

Лейтенант с интересом рассматривал незнакомца, затем, видимо, что-то решив, показал жестом в сторону:

— Пожалуй, отведу я вас к своему командиру, в штаб артиллерийского корпуса. Там всё и расскажете.

Таким образом, волею судьбы и силой обстоятельств, пилот Мурманской авиации оказался в гуще событий наступающей французской армии 1812-го года, августа месяца — его середины.

Проходя вместе с лейтенантом мимо пушечных лафетов, Игорь видел в ящиках орудийные ядра, переложенные соломой. Огибая батареи артиллерии и пробираясь сквозь ряды солдат, он ловил на себе удивлённые взгляды, смешанные с любопытством: такой одежды, а точнее, по их понятиям, обмундирования, они не видели никогда в жизни. Остановились у большой двухъярусной палатки, похожей на шатер, и окруженной взводом национальной гвардии.

Страха, на удивление, не было, и когда лейтенант откинул полог палатки, лётчик смело вошёл внутрь.

Убранство внутри передвижного шатра было великолепным, и поражало своей роскошью. У выхода изнутри на карауле стояли два вышколенных гвардейца из свиты самого императора. На козетке, в расстегнутом маршальском мундире полулежал сухопарый, выше среднего роста, ещё не старый господин с картой в руках.

Игорь тотчас мысленно сравнил представшего перед ним военачальника с портретами маршалов, которых помнил ещё со школы, и остановился на фамилии: Ней.

Да. Это был он. Мишель Ней, один из сподвижников Императора еще с тех времён, когда Бонапарт был простым капитаном артиллерии. Родился в 1769-м году, ровесник Наполеона, и считался, как и Лефевр, его близким другом. После «Ста дней» будет расстрелян Бурбонами в 1815-м году, в возрасте 46-ти лет, в самом расцвете сил и блестящей карьеры. Стало быть, сейчас ему 43 года, подумал Игорь. Неплохой возраст для маршала Франции.

Разноцветные флажки, утыканные в карту, указывали локацию различных войск. От карты отошёл внушительного вида господин с указкой в руке, в таком же в маршальском мундире, — видимо, до этого показывающий расположение и движение неприятеля.

Пилот узнал и его. Он неплохо помнил портреты основных маршалов Наполеона.

«Луи Александр Бертье, — мелькнуло воспоминание. — Самый старший по возрасту. Родился в 1753-м году, а закончит жизнь в 1815-м, так же, как и Ней».

В палатке так же присутствовали несколько генералов, утро только начиналось и, вероятно, предстоял военный совет, когда ввели пленника.

Все с интересом и любопытством принялись рассматривать незнакомца: пленники попадались им и ранее, однако этот , похожий на выходца из иного мира, по–видимому, попался им впервые.

— Votre nom? — почти дружелюбно спросил Ней.

Игорь почтительно назвался и поклонился в ответ. Он принялся лихорадочно копаться в полузабытых знаниях французского языка, чтобы ненароком не сболтнуть что-то лишнее.

— Tu n’es pas arme? — последовал второй вопрос. Летчик двадцатого века с мольбой посмотрел на лейтенанта, и тот пришёл на выручку.

— Можете говорить по-русски, — предложил он. — Я буду переводить.

Далее разговор пошел более оживленно. Ней задавал вопросы, профессор отвечал, лейтенант переводил. Предложили сесть, и по всему было видно, что к нему относятся не как к пленнику, а скорее как к диковинной вещице, словно попавшей в коллекцию.

Снаружи послышались звонкие звуки фанфар и громогласные крики приветствий на разных языках. Бонапарт въезжал в передовые части авангарда.

Ней дружелюбно обратился к пилоту:

— Nous vous reverrons.

«Мы ещё встретимся с вами» — перевёл для себя Игорь. Тут лейтенант был не нужен.

Затем маршал отдал приказ гренадеру:

— Le nourrir et le laisser se reposer.

И это он понял без перевода: «Накормите его и пусть отдыхает».

У входа в землянку уже стоял невозмутимый солдат, будто выросший из-под земли.

Уходя, лейтенант всё же задал тот вопрос, которого летчик ждал ещё в штабе:

— Как вы оказались в лесу сразу после того, как там пронесся неизвестно откуда взявшийся смерч?

Игорь сглотнул комок в горле, и как можно безмятежно ответил:

— Я и сам видел этот вихрь издалека, но к нему никакого отношения не имею. Шёл два дня, заблудился, думал, выйду из леса в надежде отыскать свою семью. А тут выстрелы, взрывы, и вдруг вы из деревьев.

Офицер лукаво улыбнулся:

— Ну-ну… — и подмигнул, прощаясь до утра.

«Он что-то знает или что-то видел» — пронеслось в мозгу Игоря.

На том и расстались почти хорошими приятелями. Попади он в лесу в руки другого офицера — кто знает, чем бы всё обернулось.

Его поместили в землянке. По периметру стен в землю были вкопаны две двухъярусные деревянные лежанки — итого на четыре человека. На лежаках размещались свернутые в рулоны матрацы, видимо приготовленные для вновь подходящих из арьергарда командиров. Посреди помещения стоял врытый в землю дубовый стол, вокруг которого располагались срубленные табуреты и подножки для ног. Всё продумано — недаром французы. По стенам висели дешевые полотна, изображающие дворец Тюильри. Пилот обратил внимание на внушительный портрет Бонапарта кисти Давида, висящий справа от входа. Позднее, спустя полтора века, этот портрет будет находиться в Лувре, в самом центре Парижа, и не «реставрация», ни «сто дней», ни забвение на острове Святой Елены не помешают этому шедевру добраться до современников 20-го столетия. Вот где парадокс Времени! Кривизна пространств и тайна Вселенной. Он в землянке французов — кто бы мог поверить — и перед ним портрет Императора.

В дверь постучали. Вошел конвоир с подносом в руках. В котелке был горячий густой суп, похожий на жульен.

Пообедав, Игорь вышел из землянки, ополоснуться и сходить в уборную. Стражник взял почтительно «на караул».

Поляна пуста. Стояли лишь неубранные палатки для вновь подходящих войск, да тлели очаги костров. Вдалеке слышался смех маркитанток и густоватые басы офицеров. Ряд срубленных из дерева шатких кабинок предполагал наличие сразу нескольких уборных — и надо же, воспользовавшись одной из них, пилот остался довольным: относительно чисто и по-европейски — вот что значит французы.

Он не успел по достоинству оценить эстетику, как вдруг за спиной что-то просвистело. Раздался взрыв: ба-аамм! Где-то заржали лошади. День, до этого бывший спокойным, в одночасье превратился в короткий огненный ураган. Уже позже он узнал, что это была очередная небольшая атака партизан — около сотни всадников с двумя пушками нахлынули лавиной на неприятеля, порубили с десяток пехотинцев, снесли выстрелами несколько палаток, и так же внезапно ускакали, рассыпавшись в невысоких холмах.

Один из этих выстрелов едва не зацепил Игоря.

Потом всё утихло. Французские уланы кинулись догонять партизан, однако тех простыл след.

Летчик ещё отряхивался, когда к нему подбежал его давнишний лейтенант.

— Вас не ранило? — с неподдельной тревогой выпалил он. Было видно, что он симпатизирует пленнику в странной одежде — может потому, что был отчасти земляком, а может потому, что всё-таки что-то знал и видел: уж очень ему, очевидно, хотелось раскрыть для себя загадку появления незнакомца у него на глазах ниоткуда , там, в лесу, после внезапного вихря.

Когда подходили к землянке, Игорь спросил:

— Так вы видели, как я появился в лесу?

— А вы как думали? Видел. Из пустоты.

И лейтенант хитро подмигнул.

Наступившее утро ознаменовалось новым наскоком казачьей сотни, где-то далеко от землянки, за соседним холмом. Удачной ли была атака, он так и не узнал, поскольку сразу после умывания и легкого завтрака его вызвали в штаб. Вошедший знакомый лейтенант был с утра свеж, выбрит и как всегда приветлив, вроде как и не было вчера того лукавого взгляда, с которым он, уходя попрощался.

Войска прибывали, уходили в сторону Калужской дороги.

— Маршал Ней вскоре вас примет. Сейчас они с Мортье беседуют по поводу дальнейшего наступления.

— А Император?

— Он отбыл утром вместе с начальником штаба Бертье и маршалом Лефевром. Меня зовут Мишель. По-вашему Михаил, — засмеялся он и подмигнул. — Будем друзьями?

Игорь даже не медлил с ответом. Этот молодой гренадер ему положительно нравился.

— Будем! — и пожал в ответ протянутую ладонь честного француза. — Меня называйте Игорем.

— Я видел, что вы появились из пустоты .

— Простите, Мишель, я действительно заблудился.

Подбежал вестовой. Объявил, что их ждут в штабе: Главнокомандующий освободился и желает видеть русского учёного пленника с переводчиком-лейтенантом.

Беседа длилась около часа. Потом был обед. А вечером ужин в землянке.

Проснувшись утром от навязчивой мысли, что только в том лесу, где он появился, можно будет вернуться в барокамеру, пилот уверовал: червоточина, перекинувшая его сюда, должна появиться вновь. За ним. Забрать его обратно в своё время. Иначе и быть не может. Верно?

Как раз появился Мишель.

— Мы можем сходить в тот лес, где вы возникли внезапно, — хитро подмигнул лейтенант. — Пропуск есть, и блокпосты, я надеюсь, мы пройдем без всяких неприятностей. Тем более генерал Себастиани уже предупреждён маршалом лично. Кто вы такой, генерал не знает, однако предполагая к вам симпатию самого Главнокомандующего авангардом, он не будет чинить нам препятствий. Мало того, он только что предлагал мне ещё двух сопровождающих, но я отказался. Бежать вам некуда: кругом французские войска, а партизаны Платова и Давыдова щекочут нервы где-то впереди — теперь это головная боль Мюрата с Даву.

Путь предстоял через полки, через войска, через блокпосты — в глубину леса.

Из будки вышли два караульных, и Мишель предъявил капралу пропуск. Разговор шёл по-французски. Увидев печать штаба и подпись Нея, капрал без лишних слов отдал честь. Открыв шлагбаум, посоветовал напоследок:

— Там в лесу партизаны шалят, месье лейтенант. Вам дать сопровождающих?

Мишель отказался, мотивируя тем, что далеко заходить не будут. Вернутся часа через три, как раз к обеду.

— Тогда избегайте той части леса, — капрал показал рукой справа от себя. — На блокпосты они пока не нападают, но в самом лесу отстреливают наших отставших солдат. А если увидят офицера, как вас, то непременно возьмут в плен.

Мишель успокоил его, показав два пистолета, заткнутых за пояс.

Полтора часа они блукали по лесу, отыскивая место растворившейся в пространстве барокамеры. Французу девятнадцатого века казалось это диковинкой, и непременно хотелось узнать, как пленник мог материализоваться буквально из воздуха — он сам тогда видел.

— Я рисковал, приводя вас сюда. Поэтому, когда вы найдете то, что ищете, смею надеяться, всё объясните.

— Обязательно!

А сам Игорь подумал: «Ну, как я смогу ему рассказать о Курской дуге, о войне с немцем, о перемещении в двадцать первый век? Я ведь и сам, по сути, ни черта в этом не смыслю».

Кругом слышались подозрительные шорохи, крики вспугнутых птиц, шелест веток. Однажды даже почудилась русская речь. Где-то невдалеке ухнуло, где-то заржали кони. Казалось, это был чужой лес. Не русский. Поэтому, когда они, наконец, увидели вихрем снесенную поляну с образовавшимися на ней правильными кругами, летчик облегченно вздохнул. Оба уже подходили к нему, и Игорь мучительно размышлял, как избавить достойного лейтенанта от научных объяснений, как вдруг волна спрессованного горячего воздуха ударила его в спину: Вжа-аахх! Опрокинула на землю. Заложила уши так, что, казалось, весь его мыслительный аппарат раскидало веером по поляне, словно фейерверк в небе. Боли не было. Подавляя желание чихнуть и отгоняя муравья, Игорь бросил взгляд вправо. Ему вдруг стало мучительно плохо. Позыв к рвоте дал сигнал лёгким освободить место для протяжного всхлипа.

— О-о, господи…

Хватая горячий, пахнущий гарью воздух ртом, он дико заорал. Муравей пропал, а вместо него в фокусированном взгляде перед лицом предстал носок сапога лейтенанта, подергивающийся как примитивный организм, лишённый разума. Так ведёт себя хвост ящерицы, оторванный от тела — дрожащий и подпрыгивающий на земле. От взрыва верхняя половина Мишеля сложилась как книжка, а потом и она упала медленно вперед, так что когда он окончательно упокоился на земле, ноги его аккуратно лежали поверх туловища. Когда Игорь, превозмогая позывы к рвоте, уставился на носок ноги, Мишель ещё пару раз двинувшись, застыл в траве. Лишь остаточное явление подрагивающих нервов заставляло этот носок мелко дрожать. Точное попадание пушечного ядра сложило тело лейтенанта вдвое, и Мишель, как физическая единица природы перестал существовать — так по-научному заключил бы для себя пилот двадцатого века. Душа, выпущенная на свободу из благородного тела, взвилась к облакам и устремилась в сонм усопших где-то там, на краю Вселенной. Мишель умер. Мир его праху.

Как бы в подтверждение этому, в лесу снова грохнуло — похоже, где-то в стороне от него шёл мелкий по значению бой; взрывы слышались периодически. Один из них и накрыл как раз благородного Мишеля.

На поляну выскочили сразу несколько человек, среди которых выделялся внушительного роста мужик с густыми пышными усами во всё лицо. Увидев прислоненного к дереву странного человека, он предостерегающе поднял руку и гортанно крикнул своим:

— Не стрелять, ребята! Похоже наш. Не француз.

А дальше произошло нечто…

Ударная волна, взявшаяся ниоткуда, в мгновение ока швырнула энергию в центр поляны. Все кто находились вблизи эпицентра, были отброшены магнитными импульсами на несколько метров назад, в том числе и командир партизан. Ударившись спиной о дерево, он с заложенными ушами стал наблюдать, как некие правильные концентрические круги, отделившись от земли, образовали конусообразную воронку, которая стала поглощать в себя всё, что находилось в радиусе действия. На миг ему даже показалось, что тело человека на земле вдруг расплылось, словно домашний кисель, а затем желеобразной массой закрутилось в цейтноте вихря. Тот подернулся дымкой и прямо на глазах стал расширяться в пространстве, образуя некое подобие размытого отражения самого себя. Распадаясь на части, фрагмент за фрагментом, человек по кусочкам отделился от своего первичного тела, закружился в круговороте смерча вместе с ветками, кусками глины, травой и камнями. Туда же попали и мелкие грызуны с тысячами всевозможных растений. Рядом, в центре воронки, появлялись и тут же исчезали плазменные образования в виде шаровых молний. Воздух наполнился озоном перед грозой. Последнее, что увидел командир партизан, была яркая вспышка. Хлопок. Всё взмыло вверх, перемешалось между собой, растворилось в пустоте, и тотчас оборвалось. Электрический разряд последний раз пронесся над землей, сгустки плазмы испарились. Всё стихло. Поляна опустела, лишь отдельные, поднятые вихрем листья продолжали тихо осыпаться на головы изумленных партизан.

Исчезли одни за одним и круги.

— Свят-свят-свят… — послышалось кругом. Командир партизан генерала Платова набожно перекрестился. Испуганными глазами глянул в небо, где только что растворилась и исчезла воронка смерча.

Барокамера материализовалась в пространстве. Физическая величина ВРЕМЕНИ понесла тело Игоря вперёд, растворяя его на атомы в мезонном облаке. Теперь это было уже не тело, а сгусток пыли в виде протонов и нейтронов — точно так же, как и при доставке его сюда .

Одиссея пребывания пилота Мурманской авиации в 1812-м году закончилась.

Занавес.