Военный инженер товарища Сталина 2

Глава 1

1944 год.

Декабрь. Предновогодние дни.

Германия.

Нас с Борькой проводили в немецкую избу — если так можно по-свойски назвать тот двор, куда подкатила машина. Два сарая, колодец, гараж, сеновал. Корова, гуси. Молочный сепаратор. Хозяин — крестьянский бюргер-немец. Сняв с лиц мешки, толкнули к крыльцу. Я зажмурился от ударившего в глаза света. Борька с издевкой плюнул под ноги.

— Не харкаться, болван. Ты не в России! — ударил прикладом в спину старший спецназовец. Камуфляж его маскхалата распахнулся, открыв на плечах погоны советского капитана.

— Какой ты нахрен советский? — процедил Борька, морщась от боли в лопатке. — Такой же советский, как мой пес в конуре. Но тот хоть гавкает по-русски! — и хохотнул сквозь зубы.

— Молчать, паскуда!

— Коммунистен? — вышел на крыльцо тощий эсэсовец с зигзагами молний в петлицах.

Кто-то из начальства, — мелькнуло в мозгу. — Снова у немцев в плену? Как тогда у Бремера, когда Павел Данилович Гранин разжевал-проглотил документы? Помнится, Борька в то время спас нас с майором, нагрянул с партизанами в логово Бромера.

А здесь? Кто в этот раз? Тогда нас с майором не знали. Схватили просто наудачу, когда мы спрятали парашюты после крушения самолета, войдя в село за продуктами. А теперь что? Атака диверсионной группой в лесу была запланированной? Именно меня и искали? Стало известно, что нас с Борькой повезут в штаб фронта именно той дорогой, через лес? Засели в ловушке?

Вопросы мысленно сыпались как крупа в решето. Вопросы-вопросы-вопросы. Выходит, обо мне уже знают на «той стороне»? Когда нападали, капитан бросил сквозь грохот пуль: «Мы знаем, кто вы такие! Вон тот, второй — инженер». Значит, что? Атака была целенаправленной. В нацистской разведке уже доложили: «У русских на фронте действует какой-то неведомый нам разработчик-конструктор. Внедряет в войска технологию грядущего века…»

Или что-то подобное.

— Хальт! — взвился в фальцете тощий эсэсовец. — Ви есть… Александер? — с ударение на «е», ткнул в меня пальцем.

Ну, вот и приплыли! А имя-то знает откуда?

— Не, — тут же встрял Борька. — Александер это я, — передразнил, путая немца в догадках. Взял вину на себя. — А того Борисом зовут, — ткнул в меня пальцем. — Я тот, кто вам нужен. А он просто телохранитель. Охранник, значит, по-вашему.

— Мой верить ему? — обратился эсэсовец к старшему группы.

— Никак нет, герр Шуман! Намеренно сбивают с толку.

Хм-м… Шуман, — проскользнуло в мозгу. — Как у евреев фамилия. Знавал я одного Шумана из Википедии — у себя, в своем времени. Один из известнейших композиторов эпохи романтизма. Кстати, тоже из немцев. Уж не потомок ли этот нацист своему знаменитому земляку?

— Яволь, — стегнул тот по сапогу кожаной плеткой. В глазу сверкнул одинокий монокль. — Вы тут шутить? — указал на Бориса. — Мы знать, кто вы есть кто.

— Что прикажете делать? — вытянулся в струнку мнимый капитан спецназа. — Водитель сгорел вместе с машиной. Эти русские твари подорвали ее.

— Корошо, — искажая русский язык, обернулся эсэсовец внутрь избы. Оттуда вышла дама лет тридцати, заправляя домашний халат под немецкой шинелью. Лицо опухшее после ночной попойки. Помада расплылась по губам. Перегар дошел своим запахом до меня. Подстилка, все ясно.

— Кого поймал, Отто? — мурлыкнула в ухо.

Начальник осклабился. Развернул, шутливо поддал коленом под зад. Негоже женским глазам с перепоя разглядывать пленников. Надулась. Шагнула в избу. Донеслось бульканье: хлебала рассол с дикого похмелья.

— Куда их? — по-прежнему ожидая команды, спросил завербованный капитан.

— Этот, — ткнул на меня тот, что в монокле, — ко мне допросить.

— Меня допросить! — взвился Борька. — Меня! Это я нужен вам, а не тот.

Немец только зевнул. Развернулся. Бросил в последний миг:

— А второй в карцер.

Толкая меня в избу, мнимый капитан отдал указания по-немецки. Двое из группы скрутили Бориса. Повлекли к каменному колодцу. У меня зашлось кровью сердце. А если утопят? Там, в колодце, вода! Мерзлая до одури! Неужели конец?

— Держись там, Саня! — заорал Борька. Скрывать инкогнито теперь не имело смысла. Нас разоблачили еще до того, как связали. — Держись! За меня не горюй. Вытерплю!

У меня накатилась слеза. Проклиная в душе, что выехали так беспечно к штабу фронта, я теперь четко осознал: где-то в нашем КБ завелась крыса. Рядом с куратором. Кто-то из близких к проекту «Красная Заря». Да-да. Именно такое название — «Красная Заря» — теперь носил наш проект, уже окончательно. Его утвердили на совещании Ильи Федоровича. Голосовали Королёв, Ильюшин, Яковлев, Павел Данилович Гранин, генерал Костиков и, собственно, я. Власику передали на утверждение. Отныне сталинский план «Красная Заря» получил статус официального курса на Берлин.

— Ра-асцвета-али яблони и груши! — вопил Борька, подталкиваемый сзади прикладами. — Эх, гранату бы на вас, сволочи!

Потом меня втолкнули в прихожую. Голос Борьки затих — хлопнули дверью. В нос ударил сразу запах спиртного. Девица в халате валялась в спальне на взбитой перине: из коридора мне были видны её голые ноги.

— Подвести, ком шнель, сюда! — указал к столу немец.

Сам плюхнулся в кресло, я остался стоять.

Забренчал телефон. Меня обступили с боков два охранника. Немец что-то прощебетал на своем птичьем языке. Бросил трубку. Скосил взгляд на пышную фрау. Та уже одевалась.

Сейчас нагрянет кто-то посолиднее, — промелькнуло у меня в голове. — Из начальства!

Накинув тулуп, девица спешно исчезла. Хлопнула дверь. Дунуло холодом. Как там Борька в колодце? Этот немец сказал, что там карцер какой-то. Пусть бы каменный мешок, лишь бы не лед, не вода.

Обвел взглядом комнату. Странное дело, — мелькнуло вторично, — уже третий раз в плену. Именно третий, если считать тот первый раз, когда меня таскали свои же советские особисты. Тогда был еще жив Алексей, замученный позже в гестапо. Второй раз у Бромера — тогда с майором Граниным Павлом Даниловичем. Сейчас у какого-то Шумана.

К крыльцу подкатила машина. Два охранника вытянули руки по швам. Герр Шуман освободил кресло с почтительностью. Из двора донеслись голоса: переодетый агент-капитан докладывал что-то начальству. Проскользнуло мое имя.

Ну вот. Началось, — поздравил я себя мысленно. — Теперь жди неприятностей.

— Хайль Гитлер! — вскинул в приветствии жестом герр Шуман.

Вошел грузный полковник СС. Я уже научился различать их немецкие звания — во всяком случае, передо мной возник кто-то из высшего начальства. Шуман принял стойку смирно. Вошедший стряхнул иней. Понюхал перегар комнаты. Сморщился. Что-то гаркнул, отчего Шуман еще больше превратился в вытянутый столб. Прошел мимо меня. Бросил фуражку на стол. И на ломанном русском сразу приступил:

— Кто ви есть, мы знать. Нам доложить. Ви есть тот конструктор, что мы искать по всем полкам, дивизий, армий. Наш разведка уже разыскать вас. И теперь ви в наш рука.

Слово «ви» произносилось им совсем как у Сталина: с протянутым «ви-ии».

Я предпочел отмолчаться. Полковник, гневно взглянув на Шумана, уселся в кресло. Сложил локти на груди. Блеснул железный крест. Жестом показал на стакан. Нацист ретировался в кухню, вернувшись с графином воды. Подскочил, плеснул. Полковник выпил залпом. У меня засвербило в носу. Отчаянно хотелось вмазать обоим в харю, но не давали связанные руки.

— Вас везти… хм-м… в Берлин! — изрек душевно начальник. — И твой охранник тоже.

Вот те раз! — опешил я, тем не менее, радуясь за Борьку. Значит, Берлин! Значит, оба будем живы. Главное, Борьку не сгноят в колодце. Но что потом в Берлине? Пытки, как нашего Лешку? Гестапо, камеры, истязания? Впрочем, советские части уже на подступах.

А нам от этого легче? — спросил я себя. — Хватит и часа, чтобы сделать из нас мясной фарш.

А немец все продолжал:

— Вас садить в самолет. Лететь до Берлин. Там вас допрашивать. Мы знать, что ви-и связан со Сталин. Знать, кто есть Власик.

У меня сжалось в груди. Ну, конечно же! Абвер! Люди Канариса уже имели досье на меня. И на Гранина, и на Борьку, а то и на Илью Федоровича.

Что делать? Как связаться с нашим КБ? Без меня, конечно, производство внедрения не остановится — уже все налажено. Но, кто его знает, что сможет гестапо выудить из моего слабого организма человека двадцать первого века при пытках? Я не привык к физической боли. Я простой инженер технических разработок своего времени. Не больше того.

— Вас встретят в Берлин. Ви есть русский конструктор. Будете работать на великий Германия. Арбайтен! Вас кормить, одевать.

И хитро прищурился, погрозив толстым пальцем с перстнем СС:

— Вы есть подчиняться. А нихт — мы вас в, хм-м… как там по-русишь? В концелаги-ирь.

Запнулся от трудного слова. Поправил.

Сердце обрушилось вниз. Так и знал. Ищут ли нас? Нашли ли машину в лесу? Сумел Илья Федорович организовать спасательную команду по нашим следам?

И тотчас оборвал себя:

Какие нахрен следы? Нас везли на машине вглубь оккупированной территории. Чтобы провести спасательную операцию, здесь необходима дивизия — не меньше. Изломанная линия фронта углублялась как раз в это селение. И успеют ли? Даже если отыщут следы, каким макаром исполнят задачу? Близится ночь, а утром нас уже самолетом в Берлин.

И как бы в подтверждение моим домыслам, снаружи участилась канонада.

Ба-ам! Ба-ам! — грохотали снаряды «Катюш». Я узнал их по характерным звукам своих разработок. Генерал Костиков усовершенствовал мощность зарядов, опираясь на мои знания. А Сергей Павлович Королёв придал им еще большую траекторию. Тем самым, сейчас «Катюши», и без того грозные для врага, стали просто для них губительны.

Закачалась занавеска. Особенной силы залп поднял все село на ноги. Герр Шуман не смел двинуться с места, провожая полковника завистливым взглядом. Тот сразу прервал свой фонтан красноречия при первых бомбежках. Засуетился. Поспешил к машине. Крикнул на ходу:

— Ви есть ехать со мной!

Исчез в кабине.

— Давай, русская сволочь! Пошел! — толкнул меня старший диверсант прикладом. — Эх, пощастило тебе. В Берлин попадешь.

— Ты тоже, — огрызнулся я. — Только в гробу.

Ба-ац! — удар в зубы был для меня неожиданным. Кулак взметнулся как молния. Врезался в челюсть. Меня пошатнуло.

— Это тебе за моих сослуживцев, — испепелил взглядом «не наш» капитан.

Второй удар, уже под ребра: Ба-ац! — грудная клетка вмялась, словно губка в воду. Перехватило дыхание. Сложило пополам как книжку. Отчаянно захотелось вырвать.

— А это тебе за вашу брехню. И за гроб до Берлина.

Скосил взгляд на полковника. Отступил, хлопнув в плечо. Полковник не заметил, спешно кутаясь в шинель. Герр Шуман провожал на крыльце, прислушиваясь к канонаде. Она приближалась.

— Хальт! — истошно крикнул полковник.

Из колодца извлекли Борьку. Сухого. Тут не до шуток. Действительно подняли цепным колодезным воротом на узкой площадке вместо ведра. Заслышав гул канонады реактивных снарядов, он продолжал орать песню:

— Вы-ходи-ила на берег Катюша! На-а высо-окий берег на крутой!

Получалось даже весело. Немцы вжимали головы в плечи от взрывов, а мой отважный помощник горланил во всю мощь:

— Вы-ыходила, песню заводи-ила…

Два диверсанта подвели к своему лже-капитану. Тот всадил в зубы Борьке таким же макаром, как и мне секунду назад.

— На прощание вам, товарищи бойцы советской армии, — осклабился хищной улыбкой. — Надеюсь встретить вас в победоносном Берлине. Если зубы останутся целы — продолжим знакомство, — и почесал внушительно кулак.

Борька сплюнул кровавой слюной. Отрезал распухшим ртом:

— С удовольствием, сволочь. Только Берлин будет наш, а не немцев.

На том и распрощались. Я настолько был рад видеть Борьку сухим, что сразу спросил под гул канонады:

— И как там, в колодце?

— Сухо как в танке, — хохотнул мой помощник. — Не поверишь, лишенец! Они его приспособили под каземат. Воду выкачали, а внутри держали особо опасных пленников. Меня подвесили на какой-то лебедке. Сверху дыра неба, внизу крысы и кости.

— Кости?

— Ага. Человеческие.

— Ты хочешь сказать…

— Ну, ты веселый интересный! — хохотнул он. — Конечно, хочу сказать, что там могли быть и мои останки. Еслиб не этот полковник. А куда нас потом?

Я поднял со значением палец:

— В Берлин, братец мой.

Отважный боец выкатил глаза.

— Да ну! Куда, мать их в душу?

— В Берлин, Боря. В столицу третьего рейха.

Состояние бойца можно было смело назвать столбняком. Замер. Присвистнул. В раздумьях, пока заводилась спешно машина, изрек:

— Так вот каким мы маневром приблизимся к нашей с Лёшкой мечте. Он тоже всегда хотел прийти первым в Берлин.

При упоминании Лёшки у меня тоскливо заныло в груди. Тошнота от удара кулаком еще не прошла, теперь накрыла печаль.

— Да, — согласился я, вспомнив добродушного Лёшку — первого моего друга на Курской дуге, кто извлек из воронки. — Он хотел быть первым в Берлине.

— А теперь будем мы! — восторженно изрек Борька. — Считай, Лёшка с нами!

А я в этот миг подумал: по сути, мы правы. Сейчас мы вдвоем — первые русские, кто войдет в Берлин. Не со знаменем, разумеется, а в качестве пленников… Но, говоря откровенно, и это цепляло за душу. Безусловно, цепляло. Я — и в Берлине? Да ну его нафиг! Могло ли мое воображение еще месяц назад рисовать такую картину? Где я, а где столица третьего рейха? Где я простой инженер двадцать первого века, и где логово нацистской Германии? Где мой институт, и где рейхсканцелярия?

Мысли оборвали, наглым образом втолкнув во вторую машину. Первая, с полковником, уже рвала колесами мерзлую землю. По бокам втиснулись два автоматчика. Руки были связаны у нас за спиной. Следом покатил броневик. Охрана внутри. Курс — на юго-запад.

Так бы и закончилось наше пленение Шуманом, если бы не последний штрих в этом селе.

Когда пихали в машину, я повернул голову в направлении взрывов. Канонада усилилась. Заряды «Катюш» моих разработок мощно бомбили локацию немцев. Им слабо отвечали какие-то пушки. И вот, бросив взгляд в небо, я вдруг отчего-то прищурился. Всмотрелся пристальнее — жаль, не хватало бинокля. Не поверил глазам. Поморгал. Всмотрелся еще. И…

О, чудо!

Радость взорвала рассудок. Я просто обомлел от счастья. Толкнул Борьку в бок. Автоматчики по бокам смотрели в стекла машины.

— Гляди в небо, Борька! — шепнул на ухабе, когда машину дернуло в яме. — Смотри!

Мы пригнули головы. Из нацистов в небо никто не глядел. А мы уже видели! При каждой остановке смотрели!

И было на что.

Два крохотных дрона моей разработки сопровождали кортеж с высоты двух десятков метров. Если бы я не знал, что искать, попросту бы не заметил два крошечных аппарата. Они парили в воздухе, сопровождая машины. Дроны-разведчики. Не с боевыми зарядами. Вместо них были вмонтированы камеры слежения. Я ведь сам, до последнего винтика, разрабатывал каждую конструкцию. Я, Королёв, Ильюшин, Яковлев. Павел Данилович Гранин вносил чертежи в папки. Илья Федорович курировал весь проект «Красная Заря». Я знал каждую мелочь. По моим чертежам их внедряли в войска. И вот я впервые увидел летучих разведчиков у нас над кортежем. О, чудо! — воскликнул я мысленно. Мои разработки в небе нацистов! Ну, да. Чего удивительного? Их десятки и сотни летят на Берлин. Однако, в душе потеплело — я первый раз увидел их в настоящей работе. Моё детище! Мой личный вклад в Победу! Досрочную Победу, надо заметить!

И Борька при каждом ухабе восхищенно отыскивал их глазами в небе. Подмигнув мне, склонившись от крена машины, прошептал в ухо:

— Ну, ты и веселый интересный! Гляди-ка — скоро они передадут наши координаты.

Что верно, то верно. Если квадрокоптеры засекли нас, то их сейчас ведет джойстиком наученный мной оператор. Ведет радиоволнами из нашего КБ. Из нашего штаба. И там уже знают, кто находится в этих машинах. Знают, что в них везут нас. Другой вопрос — куда везут? Ни Илья Федорович, ни Власик, ни, разумеется, Сталин — никто не знает конечную цель нашего с Борькой пленения. Увидят по камерам записи, что везут вглубь территории. Но куда? Вот это как раз представлялось проблемой.

Уже порядочно стемнело, когда кортеж двух машин и броневика охраны замер в отдаленном селении. Постепенно, по мере езды, канонада оставалась у нас за спинами, и тут было тихо. Относительно тихо, если быть точным.

— Хальт! — отдуваясь, вылез из передней машины полковник. Потом сразу нам:

— Ви есть теперь под защита великий Германия. Вас накормить. Потом спать. Утром есть самолетом в Берлин.

И, отдав указания, прошествовал в дальнюю избу. В темноте показалось, селение гораздо больше того, где остался герр Шуман. И, как бы, не город?

Впрочем, узнать можно утром.

— А ничего прокатились! — залихватски подмигнул Борька. — А? Лишенец? И узнали, что нас ищут, — намекнул он на дроны. Аппараты, очевидно, отозвали назад. Больше мы их не видели.

Спустя минут десять нам развязали руки. Бежать тут было некуда. Кругом стояли колонны немецких машин. Двигались отступающие войска. Кипела работа по минированию полей и мостов через реки. Мы оказались в самой гуще отступающих войск. Отсюда, с аэродрома, нам утром предстоял вылет в сердце нацистского рейха. В его великий город Берлин.