Пограничник. Том 11: В гнезде "Пересмешника"

Глава 6

Когда я стал приближаться к душману, то почти сразу понял — Ткаченко меня заметил.

Я увидел, что он уставился на меня, округлив глаза от настоящего изумления.

Душман тоже почувствовал что-то не так. Он вздрогнул, приподняв голову, а когда хотел было обернуться, я ринулся на него так быстро, как мог.

Спустя секунду, когда он все же успел обернуться и посмотреть на меня, наши с душманом взгляды встретились. Изумление отразилось и на его бородатом, обветренном лице.

Опомниться ему я не дал — просто, что было сил, пнул врага в пах.

Я слышал, как от моего удара весь воздух со свистом вышел из груди душмана. Тот искривился от боли, схватившись за промежность, согнулся пополам.

Не теряя времени, я нырнул ему за спину, а потом, не без усилий, накинул ремень автомата на шею и просто запрокинулся назад, позволив себе упасть.

Душман, почувствовав, как лента ремня перетягивает ему горло, последовал за ней, инстинктивно стараясь облегчить удушение.

Так мы оба и грохнулись на землю. При этом автомат неприятно надавил мне на ребра.

У меня не было времени обращать внимания на эти неприятные ощущения.

Адреналин ударил в голову. Изо всех сил я натянул ремень.

Душман хрипел и сипел. Бессильно вцепился в плотный ремень скрюченными пальцами. Он то и дело сучил ногами, разрывая пятками песок и гальку. Все еще боролся, стараясь как-то изменить положение тела и выбраться из моего крепкого захвата.

Но я не отпускал. Не отпускал даже тогда, когда дух, пересилив свой страх смерти, стал наугад бить меня рукой, куда сможет достать.

Удары оказались слабыми и неловкими.

Я поднажал сильнее, потом выгнулся дугой так, что автомат, придавленный к груди весом душмана, больно врезался в ребра металлом рамы.

Дух метался долго. Мне казалось, я душу его уже целый час. На деле же, наверняка не прошло и минуты.

Наконец он медленно обмяк. Я почувствовал, как расслабилась каждая мышца в его теле, когда он потерял сознание.

И все же я продолжал душить, чтобы наверняка закончить дело.

Тут появился Бычка. Он быстро приблизился к Ткаченко, наставил на него автомат.

— Тихо. Не рыпаться! — зло рявкнул он.

Испуганный Ткаченко поднял руки в защитном жесте. Прижался к мешкам с песком.

— Не стреляй! Пожалуйста, не стреляй!

— Молчи, рожа предательская!

Я тем временем наконец ослабил хватку. Неловко стянул ремень с горла духа и принялся спихивать с себя бездыханного врага.

Быстро отдышавшись, я уселся. Потом тут же приник ухом ко рту духа, чтобы проверить, жив ли он.

Душман не дышал.

— Ну ты и зверюга, Сашка. Иногда посмотришь, как ты дерешься, аж самому страшно становится, — Бычка хмыкнул, а потом кивнул автоматом на Ткаченко, — а с этим что делать?

— Предатель⁈ Я… Я не предатель!

— Закрой пасть… — сказал Бычка зло.

— Пойди, — все еще успокаивая дыхание, сказал я, — пойди, приведи остальных. Только аккуратно, чтоб Суворов тебя не прирезал ненароком. А то он больно нервный.

Бычка кивнул. Подошел ко входу в туннель, с полмгновения послушал тишину, а затем исчез в темноте прохода.

— Сашка… — Дима Ткаченко тут же кинулся ко мне, — Сашка! Узнаешь меня⁈ Мы с тобой на девятке в Краснодаре вместе были! Вместе в поезде, вместе на учебке и…

Он осекся, когда я наградил Диму суровым взглядом.

Ткаченко дышал глубоко. Так, будто бы только что пробежал километровую дистанцию. Потом он сглотнул, поджав губы.

— Ты тут какими судьбами? Т-тоже… Тоже в плен угодил? — заикнулся он.

— Угодил, — ответил я сухо, потом неторопливо поднялся и повесил автомат на плечо. Медленно зашагал к еще одному выходу, оказавшемуся у мешков с песком.

— А я с моим отделением тоже! Думал… Думал, кранты мне придут сразу же, — быстро забормотал Дима, — но… Но остальных парней в темнице оставили, а меня забрали. З-заставили мешки с песком таскать.

— Я встречал остальных твоих парней.

В глазах Ткаченко мелькнул настоящий страх. Мне показалось, что его смуглое от афганского солнца лицо даже побледнело.

Все осознав, он тут же зыркнул на выход, в котором исчез Бычка.

Дима сжал зубы. Принялся качать головой.

— Ты не знаешь… Не знаешь, что с нами делали… Ты не видал, как помирали мои товарищи… Им головы заживо резали!

Я ничего не ответил Ткаченко. Так и продолжил стоять, сжигая его взглядом.

— Да! Да я испугался! — выкрикнул он. — Да, согласился с их… Их условиями! Чтобы выжить согласился! А что? Было лучше сдохнуть как собака⁈

— Я привык относиться ко всем людям одинаково, Дима, — сказал я. — По крайней мере до того момента, как они себя проявят. А здесь, на войне, люди проявляют себя очень быстро. И тогда все их качества прут наружу, как вода из свернутого крана.

— Значит, я виноват в том, что хотел жить⁈ — с паникой в глазах крикнул Дима.

— Кто-то становится героем, кто-то предателем, — проигнорировал я его слова. — Все как всегда.

— Саша… Ты же не бросишь меня тут? — взмолился Дима и даже шагнул в мою сторону. Потом замер, уставившись на автомат. — Ты же не убийца, Саша… Ты же не станешь расстреливать своего…

— Иные думают, это война делит людей на тех и других. Но я знаю — кто-то уже вступает в войну с задатками героя, а кто-то…

— Я знаю, где выход! — крикнул Дима, — они, они заставляли меня строить баррикаду у выхода из пещеры! Они готовятся, что их будут штурмовать! Я могу показать! Могу вывести вас и…

Дима осекся и быстро, а вместе с тем и дерганно, обернулся к выходу в туннель. Все потому, что из темноты вышла остальная группа.

— Ах ты сука предательская! — тут же выступил Женя Суворов.

Сжимая в руках нож, он решительно направился к Диме. Ткаченко перепуганно попятился.

Я тут же встал между ними.

— Стоять.

Женя не остановился. Тогда я пихнул его в плечо.

— Стоять, я сказал.

— Ты его защищаешь⁈ — оскалился Суворов. — Защищаешь эту падаль⁈

— Раз я сказал стоять, значит стоять, — уперся я в Суворова взглядом.

Тот не выдержал. Матерясь на чем свет стоит, отвернулся.

— Я не предатель… Не предатель… — подошел было ко мне Ткаченко, но и его я остановил одним только взглядом.

— Я… Я знаю, куда идти! Я видел выход! Если мы…

— Расстрелять надо этого сукина сына, — мрачно заявил Бычка, сжимая цевье автомата. — Расстрелять по законам военного времени. Как предателя. И вся недолга.

— Я выведу вас! Я знаю, куда идти! — цеплялся за любую соломинку Дима. — Там несколько ходов! Разные туннели! Можно заплутать. А я…

— Заведешь нас в засаду к своим новым дружкам, а? — с укором в голосе спросил Суворов.

— Во-во. А чего ему мешает? — пожал плечами Бычка. — Все, он теперь после того, что тут вытворил, до конца жизни не отмоется.

Смыкало закряхтел. Потом отделился от группы и сел рядом с мертвым духом. Принялся стягивать с него какие-то грязные и рваные кроссовки.

— Ты скажи мне, голубчик, — при этом заговорил он, и в тоне Смыкало зазвенели надменные нотки, с которыми старослужащие привыкли обращаться к новобранцам, — тебя кто-то дома ждет? Девочка там? Или мама с папой?

— Братья! И матушка с батей! — выкрикнул Дима торопливо.

— Да че они? В детстве все каши мало ели? — спросил Смыкало, пытаясь натянуть кроссовок на босую ногу. — И у этого малы. Сука…

Потом он устало отбросил кроссовок и уставился на перепуганного Ткаченко.

— Братья это серьезно. Да и мама с папой — святое. Предлагаю расстрелять его, а сказать, что духи застрелили. А то семью жалко. Позорище такое.

— Да вы что?.. Да вы что, братцы?.. — взгляд Димы судорожно заскакал по всем, кто был в гроте, — да я ж свой! Свой! Я ж… Ну Василь Иваныч! Ты ж тут самый разумный! Скажи им, что они сбрендели!

Чесноков, с горькой грустью смотревший на Ткаченко, ничего ему не ответил. Вместо этого он спрятал от Димы глаза. Посмотрел на Белых, которого примостил рядом с собой на полу. Сделал вид, будто бы хочет проверить, как там шокированный солдат.

— Ну так че? — спросил Бычка у меня. — Кто стрелять будет? Ты или я?

— Или я… — сказал Суворов, подобрав автомат душмана и проверив патроны.

— Значит, вот так… Значит, стрелять меня собрались?.. — в панике попятился Дима. — А ты-то! Ты-то куда лезешь, Женька, а? Если стрелять, так и тебя! Ты Комолову что сказал⁈ Все помнят — что! Так и сам бы, если б тебе духи нож к горлу приставили, тоже запел, что к ним пойдешь! Чего ж вы его не стреляете, а? Чем я хуже него⁈

— Ах ты падлюка! — разозлился Женька и даже вскинул автомат, — ах ты сукин кот! Ты, значит, с больной головы на здоровую, а⁈

— Тихо! Тихо всем! — я бросился к Суворову и встал у него на пути.

— Селихов… Снова ты… — Он осекся, когда понял, что автомат смотрит мне прямо в грудь. — Отойди… Все думают — Ткаченко надо по законам военного времени и…

— Я тут старший по званию, — строго сказал я. — И решать мне.

— Отойди… Если ты не можешь, я сам…

— Тогда не только твой друг Комолов будет к тебе по ночам приходить, но и он тоже, — я кивнул на испуганного чуть не до смерти Ткаченко.

Суворов застыл, как громом пораженный. Глаза его на миг округлились от шока и удивления. Но он взял себя в руки.

— Я… Я уж как-нибудь…

— Отдай автомат, — сказал я.

Суворов покачал головой.

— Не перегибай, Селихов…

— Отдай, а то силой отберу.

— Я…

Я шагнул к Суворову, и тот попятился, не опуская своего АК.

— Автомат…

— Ты зря его защищаешь…

— Еще раз я повторять не стану, Женя.

Суворов глубоко, нервно вздохнул, а потом судорожно выдохнул. Медленно опустил ствол Калашникова.

— Смыкало, забрать у Суворова оружие. Ты понесешь. Обыщи духа, забери с него все патроны.

Смыкало медленно, даже как-то нехотя встал.

— Извиняй, дружище, — сказал он, когда медленно положил руку на цевье АК, — старший приказал. Без обид. И давай без глупостей.

Смыкало хотел было забрать оружие, но Суворов отдал его не сразу. Пальцы его, сжимавшие рукоятку и цевье, разжались только тогда, когда Смыкало потянул второй раз.

— Так значит… Ты просто так это оставишь, а? Старший сержант Селихов, — с обиженным укором в голосе спросил Суворов.

— В твоих руках было оружие, — я и бровью не повел. — Ты бы мог попытаться остановить меня и сделать с Ткаченко что угодно. Но ты не попытался. Значит, теперь будешь выполнять приказания.

Суворов раздраженно выдохнул и отвернулся.

Я обернулся к Ткаченко.

Дима отшатнулся от страха. В глазах его заблестела настоящая мольба о пощаде.

— Видишь⁈ Видишь, к чему привело твое упрямство, Муаллим⁈

Шахин зло указал на тела мертвых часовых, которых моджахеды уже утаскивали вон из камеры.

— Они ушли! Сбежали! И я знаю, кто зачинщик!

Муаллим, сидевший у того места, где погиб один из воинов, медленно тронул каменистый пол, на котором осталось застарелое пятно крови.

Под светом керосиновой лампы, которую держал один из боевиков, проповедник медленно скатал вязкую кровь в маленький катышек.

— А он и правда умен, — сказал он с иронической улыбкой.

— Чему ты улыбаешься⁈ — Шахин в гневе шагнул к нему, но раненная нога чуть не подогнулась, и пакистанец пошатнулся.

Муаллим ожидал, что Шахин просто рухнет на землю от боли и переизбытка чувств. Но тот удержался на ногах. Даже выпрямился, борясь со своими ноющими ранами.

— Если бы ты отдал мне этого шурави, они бы не решили бежать! Более того — даже не смогли бы!

— И это доказывает, что шурави — опасный враг. Подстать тебе, Шахин, — поднявшись с корточек, сказал Муаллим-и-Дин.

Шахина, казалось, удивил такой ответ проповедника. Угловатое, широкое лицо пакистанца вытянулось, а небольшие глаза округлились.

— Он схватил Тарика Хана… — только и смог выдавить из себя Шахин.

— А теперь, мой друг, — Муаллим приблизился и положил сухощавые руки на плечи пакистанского спеца, — теперь ты поймаешь его. Мы оба знаем, что далеко они не уйдут. Они ведь не знают пещер. Не знают, где выходы. Бродят наугад в темноте, словно слепцы. Они напуганы и измотаны. Тебе не составит труда разыскать их и захватить…

Муаллим говорил эти слова гордо, даже несколько надменно и покровительственно приподняв подбородок. Теперь же он опустил голову. Заглянул Шахину прямо в глаза.

— И тогда этот Селихов будет твоим. Ты получишь свою месть.

Шахин приоткрыл рот так, будто бы хотел что-то сказать проповеднику. Он нахмурился, сбитый с толку этой новой странной благосклонностью к его давней цели, которую проявил проповедник. А ведь лишь полчаса назад Муаллим убеждал его, что сможет наставить Селихова, а потом и остальных на верный путь.

«Он что-то задумал? — промелькнуло у Шахина в голове. — Или же он просто разочаровался в этом шурави»?

— Мое поле битвы здесь, — Муаллим приложил грубую кисть к своей груди. Потом окинул рукой все вокруг. — А твое там. И на нем, на этом поле я смиренно уступаю тебе бразды правления. Делай, что считаешь нужным.

«Чего? Чего он хочет? Он ведь не мог так просто передумать, — снова задумался Шахин. — Не-е-е-т. Этот человек не из тех, кто так скоро меняет свои решения».

В этот момент Шахин решил — что бы ни придумал старик, он опередит его. Опередит, чтобы исполнить свою месть.

— Милад! — крикнул он, не отрывая взгляда от лица Муаллима, — собирай воинов!

Только после этого Шахин обернулся к рослому и крепкому солдату-пакистанцу из той пятерки спецов, что были направлены в Тахар, чтобы курировать местных в их работе по плану «Пересмешник».

Спецназовец, застывший у выхода из пещеры, шагнул вперед, кивнул.

— Собирай людей! Дозоры у всех выходов удвоить. Подготовить группу захвата. Я поведу ее сам.

— Есть, — кивнул он.

— Селихова взять живым, — докончил Шахин и снова посмотрел в глаза проповеднику, обозначая свое главенство и подтверждая его намерением: — Всех остальных убить.

— Пойдешь с нами. Первым. В качестве проводника, — сказал я Ткаченко.

Перепуганное лицо Димы тут же озарилось невероятным облегчением. Он подался было ко мне:

— С-спасибо… Спасибо, Саша… Я знал, что ты не дашь…

— Но если солжешь, — пресек я его порыв своим ледяным тоном, — если я почувствую хотя бы один намек на ложь или предательство, то отдам тебя Суворову. И он сделает с тобой все, что захочет.

Ткаченко снова перепугался. Взгляд его скакнул на Суворова. Дима сглотнул.

Суворов же посмотрел на парня исподлобья.

— И ты ему поверишь? — снова завел он свою шарманку. — Ты доверишь ему наши жизни?

— Хочешь что-то возразить? — спросил я, обернувшись к Жене. — Так давай.

Суворов только сухо сплюнул, но ничего не сказал.

— Итак, — обратился я ко всей группе, — движемся дальше. Дима — веди. Я следом, остальные — в прежнем порядке. Всем ясно?

Смыкало молча пожал плечами.

— Ну, ты тут начальник, — сказал Бычка, поправляя автомат на плече.

Чесноков принялся ставить Белых на ноги. Я приблизился, чтобы помочь солдату подняться.

— Это был мудрый поступок, — сказал мне Василий украдкой, — мы солдаты. Наша работа — воевать. Пусть Ткаченко судят те, чья работа судить.

Я молча кивнул. Помог Чеснокову поднырнуть под руку Белых.

Лицо Игоря казалось совершенно бесстрастным. Глаза его остекленели. Взгляд завис на какой-то одной, известной лишь солдату, точке.

— И спасибо, — сказал мне Вася, когда мы подняли Белых.

— Не за что, — ответил я суховато.

— Нет. Не за то, что ты мне помог с Игорьком. За то, — Чесноков глянул на Суворова, который о чем-то напряженно говорил со Смыкало, — за то, что не дал Жене наделать глупостей. А он сейчас способен на всякую глупость.

— Главное, — снова покивав, сказал я и обернулся к выходу из туннеля, через который мы сюда попали, — чтобы он не выкинул глупость в самый неподходящий момент.

— Да… Они наверняка уже обнаружили, что мы сбежали, — вздохнул мехвод.

— Наверняка. Ладно. Пора выдвигаться.

От автора:

🔥🔥🔥 Новинка! Я очнулся в 2025-м в теле толстяка-физрука.

Класс ржёт, родители воют в чатах, «дети» живут в телефонах.

Я должен сбросить жир и навести порядок железной рукой!

https://author.today/reader/492721