Пограничник. Том 11: В гнезде "Пересмешника"

Глава 26

Я вскинул автомат.

— Если ты убьёшь меня, — тут же зашипел «Джинн», сузив свои хищные глаза, — Алима убьют мои люди.

Когда незнакомец проговорил эти слова, мне очень захотелось ухмыльнуться. Но я сдержался. Состроив каменное лицо, продолжил держать его на мушке.

Нет, я не хотел убивать его. По крайней мере сейчас. Планы у меня были совершенно другие. И перво-наперво мне нужно было проверить реакцию «Джинна». И результат оказался ровно таким, как я предполагал.

«Джинн» играл в игру. Но совершенно не в ту, что он думал.

И тем не менее незнакомцу следовало отдать должное. Он держал себя в руках. «Джинн» не вздрогнул, когда я направил на него ствол своего автомата. Он даже не моргнул от неожиданности, как это было бы с большинством людей. Нет, взгляд его оставался холодным, внимательным, почти не мигающим. Будто змеиным.

Можно было бы сказать, что он целиком и полностью контролировал свои эмоции. Возможно, даже лучше, чем я. И тем не менее «Джинн» оставался человеком. Когда дуло автомата уставилось ему в грудь, он едва заметно вздохнул. Чуть-чуть сильнее, чем обычно, наполнил воздухом свои лёгкие.

Это стало заметно по тому, как вздрогнула его грудь.

Какая-то малая частичка его души боялась. Боялась того, что я выстрелю. И именно этот крохотный червячок страха сыграл с ним злую шутку. Заставил сделать то, что он сделал, — рассказать мне об Алиме.

— Да… Он жив… — Джинн растянулся в улыбке. В странной, нечеловеческой улыбке.

Она казалась неестественной. Словно бы лишь подражавшей живой человеческой мимике. Как манекен, похожий на человека, лишь имитирует сходство с ним, так и эта странная гримаса имитировала сходство с улыбкой. А ещё — не выражала никаких эмоций.

— А ещё он очень многое мне рассказал, — продолжил «Джинн», — о тебе. О вашей совместной службе на чудесной заставе Шамабад. О тех приключениях, что вы пережили вместе.

Я молчал, держа его на мушке.

— Правда, для этого его нужно было хорошо попросить, — Джинн улыбнулся ещё шире. Показал мне несколько больше своих зубов, чем это бывает, когда улыбается любой другой человек. — Но он всё же жив. И я дам тебе возможность его спасти. Если ты согласишься играть по моим правилам.

— Нас ждала засада? — Приступил я к выполнению второго этапа своего небольшого плана, который я набросал в уме по пути сюда. Сейчас мне требовалось разговорить незнакомца.

И судя по его реакциям, по тому, с какой напускной надменностью он держится передо мной, это будет не так сложно. Если подобрать правильные слова.

— Засада? — Джинн будто бы удивился. Даже оскорбился. — Засада — это первое, что приходит на ум. Казалось бы, самое логичное. Но я не привык действовать стандартно.

— Да, я заметил, — ответил я, позволив себе кислую ухмылку. Да ещё и самую мерзкую из тех, что умел изображать. — Тут все под впечатлением от этого «Джинна из теней».

— Подумать только, — незнакомец хохотнул, — какого страха можно навести на врага, используя лишь складной проволочный каркас, изогнутый по форме человеческого тела, брезент, немного резины, клей да леску. Это просто гениально. Ты разве так не думаешь?

«Ах ты, законченный психопат, — подумал я, — и, как и любой психопат, ты в первую очередь ищешь одобрения, восхищения у других людей. Ну или желаешь вызвать у них страх. Лишь так ты можешь почувствовать себя полноценным. Ну ничего. Я не дам тебе самоутвердиться, сучёныш».

— Не думаю, — сухо ответил я.

«Джинн» нахмурился. Эта эмоция показалась мне искренней. Всё потому, что он поспешил её скрыть, снова превратил своё лицо в желтоватую от высокогорного солнца маску.

— И почему же? — спросил «Джинн» немного погодя.

— Кто ты такой? — ответил я вопросом на вопрос. — Душманы не умеют так маскироваться.

Уголки губ «Джинна» немного дрогнули. Я понял — таким образом он подавил свою улыбку.

— Ну что ж. Со своими жертвами я привык быть откровенным, — проговорил он, заложив большой палец в поясную петлю своих шаровар, — последние желания смертников следует выполнять. Ведь так?

Я снова смолчал.

— Меня называют Аль-Асих, — сказал он, приосанившись. — И ты уже понял, что я здесь от имени… Скажем так, от имени неких знатных людей.

Незнакомец, назвавшийся Аль-Асихом, на миг замолчал. Но почти сразу с некоторым пренебрежением продолжил:

— Праведных и скромных, в своём поклонении перед Всевышним, людей. Они чтут Аллаха и его законы. А кровная месть — далеко не самый последний из этих законов.

— А если не засада, то что? — Продолжил я расставлять свои силки.

— Аль-Асих хмыкнул, — там, за ущельем, примерно в полукилометре от того его конца, засели моджахеды. Кучка недобитков, с которыми ты и твои товарищи уже успели встретиться. Один из пограничников, кажется, не пережил этого знакомства, — кольнул Аль-Асих.

Впрочем, я никак не среагировал на его укол.

— Они ранены, голодны, а главное — озлоблены, — продолжил Аль-Асих. — И не упустят шанса уничтожить малую группу врага.

Аль-Асих задумался. Дополнил:

— Я думаю, мне даже не пришлось бы что-либо предпринимать, чтобы спровоцировать перестрелку.

— Перестрелку, значит.

— А в неразберихе не так сложно было бы добыть тебя… Хм… Живым.

Как я и ожидал, Аль-Асих совершил вторую ошибку. Он меня недооценивал. Этот человек целиком и полностью уверен в своём превосходстве надо мной. Его «игра» — это своего рода проверка. Проверка цели. Подбор способа, которым эту цель можно устранить.

Пуля, что он «забыл» на тропе, растяжка и даже талисман-клык — всё служит этой необходимости. И всё же это лишь небольшая, прагматическая часть его подхода. Основная же — эмоциональная. Он прощупывает цель. Оценивает то, сколь много удовлетворения получит, устранив её.

В этот момент мне даже стало немного жаль этого Аль-Асиха. Если он подходит к своему делу подобным образом, значит, вряд ли может испытывать удовлетворение от простых мелочей жизни, довольствоваться которыми приходится солдату.

— Можешь попробовать добыть сейчас, — сказал я невозмутимо.

— О да… — ответил Аль-Асих, — если бы ты оказался посредственностью, умелой, хитрой, матёрой, но всё же посредственностью — обыкновенным солдатом-срочником, то… то думаю, я сделал бы именно это. Отобрал у тебя оружие и перерезал горло. Но нет… Это маленькое представление с Мерзагулой показало мне — ты не посредственность. Ты с самого начала взял инициативу в свои руки. Надо сказать, достаточно неожиданно для меня. Ты вёл меня всё это время. Вёл к тому самому моменту, в котором мы находимся сейчас. Но главное — ты легко догадался. Раскусил старика Мерзагулу. А потому заслуживаешь честной игры.

Я не ответил Аль-Асиху. Ни один мускул не дрогнул на моём лице. И судя по тому, как на краткое мгновение потемнела физиономия Асиха, его начинало раздражать моё молчание.

— Потому, — продолжил он, не дождавшись ответа, — я ставлю тебе новые условия. Честный рукопашный бой. На ножах. Если выиграешь ты — узнаешь, где мои люди держат твоего товарища Алима Канджиева. Если я — то ты пойдёшь со мной.

— С тобой? — Я хмыкнул.

— Я тебя не убью, только покалечу, — протянул самодовольно Асих. — И идти ты сможешь. Не волнуйся.

— А если, когда я выиграю, ты не сможешь говорить? Или более того — не успеешь мне ничего сказать об Алиме?

Аль-Асих вдруг хохотнул. Потом показал мне свою кожаную сумку.

— Там карта всех окрестных пещер. Все они так или иначе помечены. Тебе нужна та, что будет подчёркнута двумя линиями.

— Хорошо, — покивал я, опустив автомат. — Очень хорошо.

— Вот и хорошо, — хищно ухмыльнулся Асих. — Я вижу тебя насквозь, шурави. И знал, что ты не откажешься.

Я не ответил. Вместо этого нажал на спуск.

Автомат успел выплюнуть две пули. Одна прострелила Асиху ступню, вторая — голень.

Аль-Асих даже не успел удивиться. Нога его подломилась, и он, стоящий чуть выше меня на каменной ступени, не удержал равновесие и повалился мне под ноги.

Дело докончил удар прикладом, угодивший наглецу прямо в скулу.

Асих немедленно обмяк, потеряв сознание.

Я спокойно повесил автомат на плечо. Достал из подсумка перевязочный пакет и короткую верёвку.

Когда принялся вязать Асиху руки, услышал цокот. Поднял голову.

Это вернулся осёл, которого Асих таскал за собой. Животное опасливо приблизилось, уставилось на меня тёмным глазом.

— Ну здравствуй, Абба, — сказал я, ножом разрезая мягкий кожаный сапожок Асиха, под которым кровоточили раны, — видал, что бывает, когда врага недооцениваешь?

Абба повернулся другим глазом. Встряхнул кожицей на шее.

— Можно ненароком рассказать, как к тебе подступаться во время допроса. Все секретики свои выдать.

Я приложил ватную подушку к ране Аль-Асиха. Глянул на осла. Вздохнул.

— Так что, Абба, никогда не поступай, как твой хозяин. А то точно так же впросак попадешь.

— Я так и думал, что ты будешь тянуть время, — недовольно пробурчал Турсан-Ага, нервно расхаживая под сводами тёмной пещеры.

Сахибзад не удостоил его взглядом. Сидя на камне, он поднял свой автомат, заглянул в бункер для магазина. Дунул туда, потом лязгнул затвором и вхолостую щёлкнул спусковым крючком.

Солнце, на треть заглядывавшее в пещеру только час назад, скрылось за горами. В каменном кармане, где отдыхали моджахеды, пришедшие сюда вслед за шурави, теперь царил полумрак.

Тут было зябко. Пахло сыростью, дымом и потом. К этим запахам примешивался лёгкий дух курительного дурмана.

— Успокойся, Турсан-Ага, — Сахибзад отставил автомат, потёр свой жуткий шрам, пересекавший всё лицо. — Тебе, да и нашим людям нужно немного отдохнуть.

Шрам был свежим. Изуродовавшая лицо рана затянулась не так давно и всё ещё немного ныла, когда Сахибзад разговаривал, хмурился или улыбался.

— Ты предлагаешь мне ждать? — Турсан-Ага резко, словно раненный в спину медведь, обернулся к Сахибзаду. — Ждать, пока этот… пакистанский шакал, пока этот безбожник наиграется со своей добычей? Пока он будет расставлять по скалам свои игрушки и играть в горного духа-повелителя теней⁈

Сахибзад ничего не ответил. Только вздохнул. Сахибзад стал воином не так давно. Он был торговцем, но когда война разорила его, Сахибзаду пришлось искать иные виды… обогащения. И теперь он считал джихад не самым плохим из них.

Сахибзад прекрасно знал цену войне и смерти. Знал цену жизни собственных солдат. И не хотел вести их в бой, если не был уверен, что победит. И обогатится.

Правда, нынче причина, по которой он мешкал, была иной. Совсем иной. И если бы Сахибзад был с собой до конца честен, он бы наверняка признал её, эту причину, постыдной.

Но бывший торговец не был с собой честен.

— Ты говоришь, как юнец, Турсан, — сказал Сахибзад, — Там три БТРа. Пулемёты. Солдаты, окопавшиеся на высоте. Это не стадо овец. Это улей, и ты предлагаешь ткнуть в него палкой.

— Аллах дарует победу смелым! А не тем, кто прячется в норах, потирая старые раны!

Сахибзад вздрогнул. Правда, ему доставало самообладания, чтобы сделать это внутренне. Он медленно поднял голову. Уставился в Турсана холодным, ничего не выражающим взглядом.

— Не тронь мои раны, Турсан. Ты знаешь, кто их нанёс. И ты знаешь, почему он это сделал. Потому что я указал ему, как и тебе сейчас, на безумие помыслов, — Сахибзад сглотнул. — Аль-Асих — не воин Аллаха. Он — шайтан в обличье человека. И сейчас, в этом своём порыве, ты становишься очень на него похож.

— Не смей… Не смей сравнивать меня с этим безумным безбожником! — Турсан-Ага погрозил Сахибзаду пальцем.

— Как скажешь, Турсан, — Сахибзад опустил глаза. — Ты же помнишь, с недавних пор я предпочитаю не переходить дорогу безумцам. Пожалуй, и тебе не стану.

— Нам приказано задержать шурави! Отбросить их назад, к их посту в горах!

— Как я уже сказал, — Сахибзад вздохнул. — Я не перехожу дорогу безумцам. А у Аль-Асиха свои планы относительно шурави. Я предпочту, чтобы он их исполнил. А напасть на шурави будет проще, когда они растянутся на марше.

— Его планы? Его планы — это его личная бойня! А наши планы — джихад! — сказал Турсан-Ага, явно пропустив мимо ушей некоторые слова Сахибзада. Те, что были связаны по большей части с тактикой. — Мы теряем время! Пока он играет в свои игры, шурави укрепляются! А что, если завтра им придёт подмога, и наш шанс будет упущен⁈

— Мой долг — сохранить жизни моджахедов, а не бросить их под колёса советских бронемашин из-за твоего нетерпения. Асих сказал ясно: русский — его добыча. Тот, кто вмешается…

Сахибзад не закончил. Вместо этого он многозначительно потёр свой уродливый шрам.

Турсан-Ага нахмурился. Сахибзаду даже показалось, что он слышал, как скрипнули зубы крупнотелого моджахеда.

— Если ты боишься его, Сахибзад, то не стоит прикрываться воинской мудростью.

— Что ты имеешь в виду? — Сахибзад почувствовал, как в груди от волнения разливается жар, но, естественно, не показал этого.

— Ты боишься его. Ты боишься Асиха, — обвиняющим тоном констатировал Турсан-Ага, — он запугал тебя. Нанёс тебе этот шрам, а вместе с тем превратил в труса. Вот почему ты не хочешь выступить сейчас. Ты в ужасе от одной только мысли о том, что, разозлившись, Асих вернётся за тобой. Вернётся, чтобы выместить на тебе свою злость!

В пещере повисла неприятная, гнетущая тишина. Было слышно, как в глубине пещеры кашляет какой-то моджахед. Сахибзад не поменялся в лице. Только побледнел. Шрам немного обнажал ему верхние зубы, и в купе с этим бледность бывшего торговца придала ему скорее мрачности, нежели обнажила страх. Страх, который колотился у него в душе.

— Осторожней, Турсан-Ага, — Сахибзад сузил глаза, — ты не знаешь, о чём…

Он не договорил. Всё потому, что в пещеру вбежал запыхавшийся разведчик.

Тощий и бородатый моджахед от усталости плюхнулся на глинистую почву пещеры. Согнулся так, будто кланяется душманским командирам.

Но судя по тому, как бурно вздымалась и опускалась его спина при каждом вздохе, дело было совсем не в почтительности.

— В чём дело, Захид? — требовательно спросил Турсан-Ага. — Что ты видел?

— Я… — Захид поднял голову, всё ещё стараясь продышаться. Попытался сглотнуть, чтобы хоть чуть-чуть смочить пересохшее горло, — я видел его!

— Кого? — спросил Сахибзад холодно.

— Видел самого Аль-Асиха… Горного Барнса!

Командиры моджахедов переглянулись.

— Где? — отрывисто бросил Турсан-Ага.

— Ущелье в часе пути отсюда! На его дне, на тропе! Он был с шурави! Часть из них затаились наверху, а Аль-Асих говорил с одним из них!

Сахибзад непонимающе нахмурился. Турсан-Ага, казалось, наоборот, обрадовался этой новости:

— Говорил с шурави⁈ Этот… Этот пакистанский пёс что? Предатель⁈ Видит Аллах, я знал! Знал, что его безумие рано или поздно приведёт его в стан безбожников! Это был лишь вопрос времени! Это был лишь…

— Нет! — запротестовал разведчик, — я… Я не поверил своим глазам!

— Что ты видел? — Сахибзад подался вперёд, а слова свои проговорил тоном ещё более требовательным, чем Турсан-Ага до этого.

— Они разговаривали… А потом… Потом шурави выстрелил Асиху в ноги! Дважды! Да вдобавок избил прикладом, погрузил на осла и повёз к своему лагерю!

Полевые командиры снова переглянулись. Однако Сахибзад на этот раз встал.

Турсану-Аге показалось, что, пока торговец поднимался со своего камня, на его лице поочерёдно сменились несколько выражений. Всё началось с ошеломлённого неверия, перетекшего в довольное злорадство и наконец сменившееся холодной решимостью.

Он было потянулся к шраму, чтобы снова потереть его. Однако замер. Вместо этого опустился и взял свой автомат.

— Ты уверен в том, что видел? — спросил Сахибзад.

Турсан-Ага расплылся в довольной ухмылке, когда заметил злой огонёк, заплескавший в глазах Сахибзада.

— Да! Да, господин! Пусть Аллах уронит меня в самые тёмные закаулки ада, если я вру!

Сахибзад хмыкнул.

— Так падает тигр, попавший в капкан, расставленный для зайца, — проговорил он.

Турсан-Ага тихо, но злобно рассмеялся.

— Напомни, дорогой друг Турсан-Ага, — Сахибзад повесил автомат на плечо, — какое время для нападения ты считаешь наиболее удачным? И где ты собирался расставить миномёты?