Пограничник. Том 11: В гнезде "Пересмешника"

Глава 19

— Слыхал я пару забавных историй от знакомых солдат и офицеров, — слукавил я. Ну или почти слукавил.

Всё потому, что одна из этих историй произошла лично со мной и моими парнями. Правда, в прошлой моей жизни.

Я сделал небольшую паузу. Офицеры, казалось, не стремились вставить своё слово относительно моего «от знакомых солдат и офицеров».

Стаканов просто смотрел на меня, весь обратившись во внимание. Бульбашов хлопотал с чаем — нёс нам с Мухой исходившие паром алюминиевые кружки. Щеглов же, державшийся в тени, и потому, решивший, видимо, что за ним никто не смотрит, ковырялся ногтем в зубах.

Муха просто молчал.

— Голь же она как. Она на выдумки хитра, — продолжил я. — Допустим, однажды слышал такую: вроде как один из местных нашим докладывал… Уж не помню, кому именно. Что в каком-то ущелье джинн завёлся.

Услышав слово «джинн», Стаканов хмыкнул.

— И, вроде как, джинн этот, по рассказам афганца, «ворует свет». Зайдёшь в ущелье с факелом, и тут бах! Свет с него сбивает. Как ветром, — я задумался. — Как там он говорил? «Джинн набрасывает на мир чёрное покрывало, да такое, что ничего не видать, а потом его воины нападают на наших». Это, конечно, не точная цитата. Но суть я передал.

— А можно поподробнее? — вклинился вдруг Бульбашов, приготовив помятую тетрадь и карандаш, — не помните?

— Не помню, товарищ младший лейтенант, — ответил ему я. — Но никакой это, в конечном итоге, оказался не джинн.

— А что же? — спросил Стаканов, ничуть не удивившись.

— Недобитки какой-то банды душманов, — сказал я. — Оружия у них не было почти. Так, видавшие виды винтовки, да ножи с дубинками. Когда наши их пошли выбивать, оказалось, что духи где-то отыскали пневматическое ружьё. Очень мощное. Стрелок у них был бывший, обученный пакистанцами, снайпер. Он стрелял из пневматики по источникам света, а его дружки спускались в ущелье, убивали местных и отбирали у них добро. Выживали таким образом.

Офицеры переглянулись. Но никто ничего не сказал. Бульбашов, будто бы, завис в каком-то, казалось, разочерованном удивлении. Остановил руку, что шуршала по бумаге карандашом, пока он записывал мои слова.

— Слыхал я и про другой случай, — продолжил я, — про «Каменного великана».

— «Каменного великана»? — удивился замполит.

— Да. Офицер один рассказывал, ещё в учебке, — солгал я, совершенно не собираясь выдавать, что именно эта история произошла со мной и моей ротой, — а я подслушал. Вроде как местные охотники рассказывали, что у какой-то забытой-позабытой горки появился каменный великан. Что он движется медленно и не отбрасывает тени, а если по нему выстрелить — пули от его каменной кожи отскакивают так, будто их и не было.

— Дай угадаю, — разулыбался Стаканов. — Снова голь?

— Так точно, товарищ старший лейтенант, — я тоже улыбнулся. — Когда на эту гору зашёл десант, чтобы выбить предполагаемые засады врага, оказалось, что «Великаном» было ничто иное, как старая телега.

— Телега? Это как? — прыснул замбой Щеглов.

— А вот так. Духи соорудили из неё передвижную пулемётную точку. И по мере надобности тягали вверх-вниз по склону. Чтобы хоть как-то усилить хлипкую конструкцию, они навесили на борта металлические пластины и обмазали их глиной для маскировки. Правда, это им ни капли не помогло. Как только ихняя «тачанка» встретилась с нормальным вооружением, а не со старинными винтовками охотников, развалилась на раз-два. Вот тебе и «Каменный великан».

— Так значит, вы думаете, товарищ старший сержант, — немного погодя начал Бульбашов, — что это тоже какая-то душманская выходка?

— Вполне может быть, — кивнул я. — Что ни говори, а на войне много кто суеверный становится. И винить таких людей в их суеверности нет никакого смысла. Иначе как ещё объяснить, что иной боец выйдет из-под массированного обстрела без единой царапинки? Или что нагнётся за фляжкой, а в то место, где у него только что голова была, тут же прилетает снайперская пуля.

Теперь хмыкнул уже Муха. Щеглов со Стакановым понимающе, но очень сдержанно улыбались. С лица Бульбашова всё так же не сходило удивление.

— И вместо того, чтобы объяснить себе всё это банальной случайностью, ну или, кто поучёнее — математическим везением, — продолжал я, — люди уходят в суеверия. А ещё — очень легко цепляют на себя чужие. Например, местных афганцев, с которыми плотно общаются.

— Так а как же быть с пропавшими? — спросил Бульбашов. — Трое пропали без вести! Притом ни один не пикнул. Да и следов никаких не нашли! Разве ж это не мистика?

— Нет тут никакой мистики, — вклинился Стаканов. — Это тебе, при должном везении, любая хорошо выученная разведгруппа сможет.

На лице Бульбашова отразилось робкое сомнение. Он поджал губы.

— Вы не видали того, что видал я, товарищ старший лейтенант. Не бывали в тех обстоятельствах, в которых бывал я.

— Ты что, замполит, — начал Стаканов, опасно сузив глаза и выделив слово «замполит», — в чертовщину веришь?

Молодой замполит испугался. Потом замялся.

— Нет… Нет, не верю… Может… Может, есть этому всему разумное объяснение, — Бульбашов вдруг зыркнул на меня. — Но знаете что, товарищ Селихов? Задается мне, не всё там так просто и очевидно, как вы нам тут преподносите.

— Посмотрим, — я и бровью не повёл. — Отправимся в Темняк и посмотрим на вашего «Джинна из теней». Собственными глазами посмотрим.

На «Вертушке» было… Ветрено.

Пост пограничников располагался на вершине пологого, очень ровного подъёма в горы, по которому проходили накатанные бронемашинами колеи.

Скальный выступ — естественная площадка на стыке горного массива ущелья и входа в «Темняк» — был оборудован скупо, но функционально.

Прямо на площадке оборудовали замаскированную камнями пулемётную точку. Обложили её мешками.

Насколько я знал, где-то здесь должны были находиться несколько снайперских позиций, но рассмотреть их с брони БТР я не мог. Пограничники их хорошо замаскировали. Впрочем, как и собственные жилища. Ведь прямо так, с наскоку, хижины бойцов я тоже рассмотреть не смог.

БТРы тяжело скребли толстыми покрышками о сухую, обдаваемую горными ветрами почву. Натужно ревели двигатели. И их рев, и вой ветра заглушали голоса, заставляли бойцов буквально орать что-то друг другу, чтобы сказать хоть пару слов.

— Добрались! — заорал мне Муха, видя, как показалась плоская плита точки, — кажись, оно!

Я ему не ответил. Путь к «Вертушке» был тяжёлым. А ещё — опасным.

Стаканов сказал правду, сообщив нам, что пограничники контролируют ущелье днем только номинально.

По пути к Вертушке нас дважды обстреляли откуда-то из скал. Правда, противник использовал преимущественно лёгкое стрелковое оружие. Духи работали мобильными небольшими группами. Не хотели носить с собой чего потяжелее.

Потому и в первый, и во второй раз мы отделались шквальным огнём КПВТ бронемашин в ответ.

И всё же шли нервно, напряжённо. Все понимали — колонна из трёх бронемашин на дне ущелья — лакомая добыча для противника.

К счастью, за нами никто не пришёл. Серьёзного боя не завязалось, и мы относительно благополучно добрались до Вертушки — точки, где нам надлежало организовать оборону и переждать ночь.

Никому не хотелось напороться на засаду духов в темноте.

На точке было холодно.

Если на дне ущелья царили сырость и зябкость, то здесь, в горах, сухой, холодный горный воздух пронизывал до костей. Он обветривал губы, заставлял щурить глаза и сжиматься, стараясь сохранить тепло.

Когда машины въехали на более-менее ровный участок, нас вышли встречать местные погранцы. Одетые в бушлаты, они завернулись в плащ-палатки, укрыли головы от ветра капюшонами.

Из-под них на нас смотрели суровые, а ещё очень усталые лица молодых пограничников.

— Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! — перекрикивая шум ветра и двигателей, поздоровался один из них, высокий и тощий как палка солдат, на котором даже бушлат сидел как на вешалке.

К слову, встретить нас вышли трое бойцов.

— Глуши! Глуши машину! — крикнул Муха.

Никита Полевой, сидевший за рычагами, кажется, не услышал приказа старлея. Заглушил машину только когда я постучал по броне у его люка.

Остальные БТР тоже заглушили двигатели. Шум моторов пропал, но от этого здесь, казалось, не стало тише. Ветер завывал всё так же сильно.

— Где старший? — Муха спрыгнул с брони.

Остальные погранцы, кто тоже был на броне, последовали его примеру и принялись спешиваться.

— Сообщали о нашем прибытии? — добавил Муха.

— Так точно, товарищ старший лейтенант, — отчеканил тощий погранец. Несмотря на его измождённый вид, голос бойца звучал твёрдо и уверенно. — Командир на снайперской позиции! Наверняка видел, как вы подходите! Должен спуститься!

— Хорошо! Докладывай!

Боец доложил, что обстановка в районе тихая. Что пост ведёт наблюдение в штатном порядке.

— Предупреждали, товарищ старший лейтенант, — сказал погранец, — ждали вас.

— Связь у вас тут, значит, работает? — спросил я.

— Да куда там, товарищ старший лейтенант, — отмахнулся боец. — На Вертушке ничерта не ловит. Горы мешают. Рацию, аккумуляторы держим где повыше. Вон там!

Он махнул рукой куда-то на вершину горы. Добавил:

— Связь с заставой несколько раз в сутки. По расписанию.

Муха ничего не сказал. Осмотрелся.

Я же рассматривал окрестности уже давно. Отсюда, с Вертушки, можно было увидеть и Каменный Мешок. И Темняк.

Первый представлял из себя бугристую долину, полускрытую горным массивом. Тут и там, на её холмистом дне можно было рассмотреть белесые каменные глыбы, усеивавшие местность, казалось бы, от края до края.

Темняк же виделся отсюда узкой, зажатой между острыми и резкими скалистыми вершинами территорией, почти полностью укрытой тенью большой горной вершины, нависшей над ним. Вид этой огромной, широкой горы, представлявшей собой правую сторону ущелья Катта-Дуван, захватывал дух.

— Мы тут заночуем, — сказал Муха, — развернём оборону, выставим посты. На время ночёвки командование на себя беру я.

Тощий потемнел лицом. Остальным погранцам тоже явно не понравилось заявление Мухи. Они все мрачно переглянулись.

— Тогда надо готовиться к проблемам, товарищ старший лейтенант, — сказал тощий.

— К каким? — деловито кивнул ему Муха.

Пограничник не ответил. Просто не успел.

— Вон там! Там кто-то спускается! — крикнул Бычка, указывая на каменистый, испещрённый прожилками травянистой почвы склон.

Из-за камней вышли ещё трое пограничников. Закутанные в плащ-палатки, они быстро и умело спускались на площадку, лавируя между больших и не очень скал и валунов.

Спустившись, поспешили к нам.

Первым шёл невысокий, жилистый боец. Он шёл энергично и быстро. Из-за плеча его выглядывал длинный стройный ствол снайперской винтовки Драгунова.

Боец, увидев меня, на миг замедлил свой пружинистый шаг. Но почти сразу возобновил его.

— Здравия желаю, товарищ старший лейтенант, — солдат снял с головы капюшон плащ-палатки.

Я не выдал удивления.

Это был Алим Канджиев.

«Алимка, — подумалось мне, — как же ты умудрился здесь оказаться? Как же покинул Шамабад и Границу, которую так умело и охотно понимал?»

— Сержант Алим Канджиев, — отрапортовал он Мухе, косясь на меня тёмным глазом. — Командир второго отделения стрелков.

— Не самый удобный пост тебе твой командир подобрал, Саша, — сказал Алим и передал мне кружку горячего чая.

Заходили сумерки.

Солнце скрылось за гребнем огромной горы, погрузив большую часть Когтя в полутьму. Однако четверть Каменного Мешка ещё купалась в красноватых, закатных лучах. Каменные глыбы долины отбрасывали необычные, красивые тени.

И всё же большой полог тени медленно полз по Мешку, словно бы укрывая его тёмно-серым одеялом.

Ветер, казалось, ни на секунду не прекращал бросать в нас свои холодные, зябкие порывы. Я посильнее закутался в плащ-палатку, защищая от них шею и лицо.

Канджиев примостил свою винтовку у большого валуна, за которым я прятался от ветра. Потом достал из-под мышки кусок овечьей шкурки. Расстелил на камне, уселся рядом.

— Ты б на холодном не сидел, — сказал он, отхлёбывая из своей кружки, — застудишься. Тут, на Вертушке, промерзнуть легко. Я постоянно своих ребят гоняю.

Я ничего не ответил Алиму. Лишь слегка приподнял бедро, чтобы он увидел, что я застелил своё место свёрнутым втрое спальным мешком.

Алим улыбнулся и довольно покивал.

— Ты умный человек, Саша, — сказал он с теплом в голосе. — Не то что некоторые.

— А я и не знал, что ты теперь в ММГ нашей служишь, — сказал я, стараясь пронзить взглядом тьму, окутавшую «Темняк».

Алим вздохнул.

— Тяжко было покидать Шамабад, — поднял он к порозовевшему небу своё скуластое лицо. — Ну да, делать было нечего. После того, как сначала Таран ушёл, а потом и тебя перевели, Шамабад стал другой.

— Другой? — спросил я.

— Новый начальник заставы пришёл, — грустно сказал Алим. — Молодой лейтенант по фамилии Березняк. Наша застава у него вторая. До того на какой-то другой замбоем был. А вот выдали ему новую.

— Ещё один?

— Угу… Прежний не прижился. Быстро перевёлся. Тяжело там, на Шамабаде.

— А что с новым?

— Сложный этот Березняк, хороший командир. Ответственный. Но сложный, не как Таран, — сказал Алим. — Сначала поссорился с ним Вакулин, потом Черепанов, а следом и Пуганьков. Да и… И как-то разбежались все. Перевелись кто-куда. Потом много кто из наших ребят рапорт в Афганистан написал. Ну и я тоже. Попал вот сюда.

— Граница тут не близко, — сказал я. — Не жалеешь?

— Шамабад, — Алим вздохнул. — Другой стал. Люди там теперь другие, и Шамабад тоже другой. Не наш.

— Шамабад — это люди, — согласился я, покивав. — Наш Шамабад мы с собой унесли. Сюда, в Афганистан. Теперь пусть застава будет домом другим парням.

— Пусть, — грустно сказал Алим и отпил чая.

— Кто-нибудь из наших с тобой тут служит?

Алим не ответил. Лишь поджал губы и отрицательно покачал головой.

Тогда и я тоже ничего ему не сказал.

Некоторое время сидели молча. Слушали, как в ущельях шумит ветер, как лижет он горные скалы и равнинные холмы.

— А ты чего здесь? — спросил Алим. — Ты ж теперь замкомвзвода. Тебе на часах стоять не положено.

— Не положено, — согласился я.

— Тогда чего ты тут?

— Смотрю, куда нам завтра путь держать, Алим.

— Путь будет сложный, — Алим посерьёзнел. Лицо его ожесточилось. — Но ночь тоже непростой.

— Душманы? — догадался я.

— Они самые. Нас не трогают. Когда-никогда лениво постреляют и всё тут. Знают, что мы крепко держим окрестности в руках. Что наши снайперы стреляют метко. А ещё — что мы дальше не пойдём. А вы — другое дело.

— Колонна бронемашин, — согласился я, — лакомый кусочек для духов. По нам сразу видать, что что-то шурави тут затеяли. Кто бы там ни сидел…

Я указал подбородком вдаль, в Темняк.

— Кто бы там ни сидел, он уже знает про то, что советские войска проявляют в ущелье странную, нетипичную активность.

— Потому и ожидаем мы, что ночью может быть бой. Или обстрел, — вздохнул Алим.

— Сдюжим, — сказал я.

— Сдюжим, — согласился Алим.

Снова посидели молча.

— Ну ладно. Пойду я, — сказал Алим. — У меня свой пост есть. Там, Уваров, небось, уже окоченел. Надо бы его…

Алим осекся. Уставился куда-то вдаль, в непроглядную черноту «Темняка».

Я не стал звать Алима. Сориентировался быстро. Понял — он что-то заметил.

Алим медленно поставил кружку на землю. Так же медленно потянулся к своей СВД.

Я уже понимал, что именно он видит.

Метрах в двухсот-трехсот от нас, между скал, у границ «Темняка», показалась едва заметная, но всё же совершенно явная для внимательного, натренированного глаза, чёрная фигура неизвестного человека.