Пограничник. Том 11: В гнезде "Пересмешника"

Глава 18

Стаканов сделал многозначительную паузу, как если бы читал над пионерским костром детскую страшилку.

Мы с Мухой не прерывали его. Просто молчали и слушали.

— Поначалу мы думали — это легенда какая-то местная, — сказал Стаканов, — потому и раньше не разу слышали про этого «Джинна».

— Пастухи им непослушных детишек пугали, — как-то нетерпеливо и даже несколько возбужденно вклинился замполит Бульбашов, — вроде как, если плохо себя вести, спустится Гуль-и-Сия с гор, схватит да и утащит непослушного ребенка в самую глубокую пещеру, а там задушит и съест его душу.

Стаканов оглянулся и мрачно уставился на Бульбашова. Тот виновато потупился.

— Извините, — буркнул он тихо.

— В общем-то, товарищ замполит правильно все говорит, — сказал Стаканов. — Потому как про этого «Джинна» он первым и узнал. Хобби у него такое — параллельно с оперативно-агитационной работой сказки да поверья у местных собирать. Что-то даже записывал.

— Погодите-погодите… — прервал Стаканова Муха.

Стаканов меланхолично поднял бровь. Его замы переглянулись.

— Ты мне сейчас всерьез хочешь рассказывать какие-то местные легенды да поверья? Будто бы мне голову нечем забивать, а тут еще ты?

— Давай дослушаем, товарищ командир, — возразил ему я.

Муха нахмурился.

— Селихов, ну ты-то куда? Ладно эти, в горах уже второй месяц сидят. Тут всякое привидится может. Но ты то… Ты ж всегда сознательный был, каких поискать, а тоже сказки решил послушать? Будто бы нам заняться нечем.

— Оружие почищено, машины в строю, готовы. Боеприпас пересчитан, — я улыбнулся. — Думается мне, нечем. Если, конечно, ты, командир, не прикажешь нам за прапорщиковым козлом всем взводом бегать.

Муха устало засопел.

— Ты сначала дослушай, — угрюмо заметил Стаканов, — а потом уж решай — сказки это, или надо ж все-таки поостеречься.

В общем и целом, разумный Стаканов почти дословно повторил мои собственные мысли. Не привык я делать поспешных выводов. Особенно когда у тебя слишком мало информации.

Потому и хотел послушать рассказ начальника заставы.

Муха надулся. Недовольно поджал губы.

— Ну лады. Рассказывай давай свои байки, если тебе тут так по ночам скучно. Только, пожалуйста, не затягивай.

— Да я, в общем-то, и вовсе могу ничего не говорить, — равнодушно ответил Стаканов, но в его тоне проскользнули едва заметные нотки, говорящие о том, что старший лейтенант немного обижен таким тоном Мухи.

— Пожалуйста, продолжайте, товарищ старший лейтенант, — сказал я.

Стаканов устало вздохнул.

— Ох и переполняется мой стакан терпения… Ох и переполняется… — сказал он.

— Чаша, — буркнул Муха недовольно.

— Чего?

— Чаша терпения. Не стакан. Так правильно говорить.

— Ну знаете что? — возмутился Стаканов, уже не стремясь скрыть своей обиды.

— Тихо, тихо вам, товарищи офицеры, — одернул я обоих. Потом обратился к начзаставы: — Продолжайте, товарищ старший лейтенант. Очень может быть, что информация окажется полезной. Все ж. Мы не знаем, куда идем.

Муха цокнул языком и вздохнул.

Стаканов в ответ на это поморщился. Но все-таки продолжил.

— В общем, в первый раз, как я уже сказал, историю про «Джинна из теней» мы услышали от Андрея. Он с каким-то пастухом общался. А потом нам рассказал. Так, ради шутки.

— Классический местный фольклор, — снова встрял замполит. При этом он, казалось, гордился тем, что первым раскопал этого джинна.

Правда, горделивая осанка младшего офицера быстро сошла на нет под суровым взглядом Стаканова. Последнему, кажется, окончательно надоело, что его вечно перебивают.

Бульбашов сначала испугался сурового лица начзаставы, а после и вовсе принялся смущенно рассматривать свои сапоги. Зам по бою Щеглов только дурашливо и хрипловато хохотнул при виде этой сцены.

— Так вот, — продолжил наконец Стаканов. — Мы потом и вовсе забыли про этого «Гуль-и-Сия». А потом один из наших осведомителей — пастух по имени Икбал взял… да и отказался идти в Темняк. А до этого они с сыном почти весь его исходили. Пещеру «Зерколо» с его слов под таким названием мы определили.

Стаканов взял со стола алюминиевую кружку, отпил воды.

— Я, грешным делом, подумал, что Икбал из-за духов идти не хочет. Что больно много их там сейчас прячется. Но как расспросили мы пастуха, так он вот что нам рассказал.

Начальник заставы замолчал. Сурово покосился на замполита Бульбашова, явно ожидая, что тот снова встрянет. Бульбашов снова виновато потупился.

— В общем, он рассказал, — продолжил наконец Стаканов, — что по пути домой сын его видел на скалах фигуру. Вроде как человека. Тот стоял и не шевелился. Будто бы наблюдал за ними. А как сын отца окликнул, чтобы указать на незнакомца, та фигура фтьюф… и пропала.

— Душман какой-нибудь. Что ж тут удивительного? — скептически заметил Муха.

— Вот и у меня сразу такие мысли появились, — Стаканов сделал вид, что не заметил скептического тона Мухи. — Да только той же ночью, когда отец с сыном устроили себе бивак, чтоб темноту переждать, сын взял да и пропал.

— Мы потом снаряжали к Темняку спасательную группу, — дополнил замбой Щеглов. — Но сами понимаете, там сейчас от душманских пуль жарко. Потому прошли так, по бровке долины. И, конечно, никого не отыскали.

— Не отыскали, — тяжело вздохнув, согласился Стаканов. — С тех пор Икбал будто бы не в себе. Ходит, как дурмана наелся, и все приговаривает, что это «Гуль-и-Сия» его сына забрал.

— Пока что белиберда какая-то, — сказал Муха, потом, увидев хмурую мину Стаканова, добавил: — ты, конечно, Денис, не обижайся. Но ведь белиберда же?

— Случай, я так понимаю, не единичный, — сказал я, когда Стаканов снова не ответил на скептическое замечание Мухи.

— И верно. Не единичный. Если б был единичный, так мы и внимания никакого не обратили бы, — сказал Стаканов. — А вот потом, в следующие три-четыре дня после завершения спасательной операции, мы получили еще несколько свидетельств от местных. Иные говорят — черная фигура. Другие — человек, как бы сделанный из тумана. Третьи — что глаза у него блестят в темноте, как у шакала.

Стаканов поджал губы. Ненадолго замолчал, но потом ворчаливо добавил:

— А главное — все, как один, отказываются теперь отправляться в Темняк. Так что… Сейчас мы фактически слепы в той долине.

— То что слепы, это конечно плохо, — теперь Муха посерьезнел, взяв во внимание реально вырисовавшуюся проблему с осведомителями. — Но, если честно, вы рассказываете мне все это так, будто бы и сами верите в какого-то… «Гуль-и-черт его знает что».

— «Гуль-и-Сия», — поправил его Бульбашов, но почти сразу скуксился, правда теперь под суровым взглядом Мухи.

— Если б проблема была только в этом… — вздохнул Стаканов.

— А есть другая? — прищурился Муха.

— Пропажа людей, — догадался я. — Среди наших кто-то исчез. Совсем как тот сын пастуха.

— Верно, — кивнул Стаканов. — Четыре дня назад мы организовали в Темняк разведывательную группу. Думали, раз уж местные не идут, сами там что-нибудь разведать. Вел ее младший лейтенант Бульбашов. Сутки пути туда, сутки обратно. В бой с душманами не вступали. Шли скрытно, проверенными тропами. В Темняк не углублялись. Так вот. На закате первого дня… А впрочем…

Стаканов обернулся.

— Давай, Андрей. Расскажи лучше ты, как непосредственный, так сказать, свидетель.

Бульбашов, казалось, обрадовался тому, что ему наконец дали слово. Но под суровыми, серьезными взглядами всех, кто был в комнате, радость его быстро сменилась беспокойством и смущением.

— Чай будете? — сказал он, несколько помявшись. — С сахаром. А-то чего ж… Вечер, а мы еще не чаевничали.

— Не откажусь, — суховато ответил Муха, пожав плечами.

— Я тоже, — подтвердил я.

Бульбашов поставил на печку-буржуйку грязноватый чайник. Потом вернулся к нам, сел на кровать. Стаканов чуть отодвинулся, чтобы нам было лучше видно рассказчика.

— На закате первого дня, — начал он, — мы заметили кое-что странное — наблюдателя в горах. Это был одинокий человек. Следил за нами с каменистой площадки одной из близлежащих скал. Рассмотреть его не удалось, потому как сумерки в Темняке злые. Быстро крепчают. Но я сам, лично, видел фигуру в горах. Одинокую.

Сейчас Муха мог бы вставить очередной язвительный комментарий. Момент был самый подходящий. Однако он не вставил. Потому что увлекся рассказом пограничников, словно тот самый пионер перед костром.

— Я приказал открыть по неизвестному огонь. Думал — может, снайпер вражеский или наводчик. Кто ж еще может за нами смотреть в этих местах? — продолжил Бульбашов. — Ну мы и открыли. Я, да еще двое бойцов.

— И что? — спросил погрузившийся в историю Муха.

— Ничего. Он не залег, ни попытался укрыться. Просто стоял и наблюдал за тем, как мы по нему пулю за пулей выпускаем. Будто бы и не боялся огня. Будто бы считал, что пули для него так — безвредная мелочь.

Мы с Мухой переглянулись.

— Тогда я приказал отступать. Наряд растянулся, арьергард ушел к месту ночевки, чтобы проверить, безопасно ли там. Ну мы стали их догонять. И все, вроде бы, хорошо было, — Бульбашов нахмурился.

Пламя за приоткрытой дверцей печки плясало, отражаясь на лице замполита нервно дергающимися тенями.

— И все, вроде бы, было нормально, — продолжал он, — ну подумаешь, следили за нами? Разве ж редко такое в горах бывает? Враждебности странный объект не выражал. Потому я никого из парней россказнями своими беспокоить не стал. А все ж, про этого Гуль-и-Сию припомнил. И как кошки на душе заскребли…

Бульбашов опустил взгляд. Лицо его стало скорбным. Никто из нас не спешил прерывать замполита.

— Но чертовщина началась на следующее утро, — сказал Бульбашов. — Мы не досчитались двух бойцов. Как раз тех, кто открыли огонь по странному наблюдателю. А я… Я был третьим.

— Их нашли? — спросил Муха заинтересованно.

Бульбашов мрачно покачал головой.

— Ни тел, ни каких-либо следов. Они даже не пикнули ночью. Будто бы растворились.

— Именно те, кто открывал огонь, так? — спросил я.

Замполит кивнул.

— Да. Все, кроме меня. Я тоже по гаду стрелял, но почему-то вернулся на заставу. А они вот нет… Теперь… Теперь, стыдно признать, страх меня берет, расположение покидать. Вне заставы ночевать. Потому как… Потому как я тоже стрелял…

— И на боевом духе личного состава подобные вещи отражаются не лучшим образом, — сиповато добавил замбой, — потому как среди бойцов потянулись… слухи. Нехорошие. Теперь на Вертушку без «мухи» и снайперского расчета бойцы идти отказываются.

— Но мы с ними, слухами этими, боремся по мере сил, — подчеркнул Стаканов.

— Не очень-то удачно, — сказал Щеглов, с укоризной посмотрев на Бульбашова.

— Сложно агитировать против того, что собственными глазами видал, — попытался понуро оправдаться тот.

— Так и что? — насупился Муха, незрелый, мальчишеский скепсис которого, казалось, напрочь отшибла сказочка замполита. — Правда, думаете, чертовщина какая-то?

— Мне кажется… — начал было Бульбашов, но его перебил начзаставы.

— Я ничего не думаю, — покачал головой Стаканов. — Отношусь к ситуации с сугубо практической точки зрения. А практическая точка зрения такова — в Темняке мы слепы. А двое бойцов пропали без вести. Все.

— И все же… все же кое-что странное в этом есть… — подрагивающим, неуверенным и несколько стыдливым тоном начал Бульбашов. — Что-то…

Он вздрогнул, когда чайник на плитке закипел и принялся свистеть во весь носик. Замполит поспешил снять его с огня.

— Что-то мистическое? — спросил у него Муха.

Замполит не ответил, занятый заваркой чая.

В землянке загустела тишина. Никто из командования заставы, казалось, тоже не спешил отвечать на Мухин вопрос. Была ли причина в нерешительности офицеров, или же в том, что все они наверняка были коммунистами-материалистами, я не знал. Зато предполагал кое-что другое.

— Сдается мне, — начал я, обратив на себя всеобщее внимание, — сдается мне, нету тут ничего мистического.

Муха уставился на меня, совсем по-детски округлив глаза. Стаканов кашлянул. Отпил воды из своей кружки. Щеглов почему-то нахмурился. Даже Бульбашов, хлопотавший с чаем, на миг замер, звякнув заварником.

— Пусть даже на первый взгляд так и может показаться, — докончил я.

— Говоришь так, старший сержнат, — Стаканов искривил губы, — будто бы знаешь что это такое может быть.

— Есть идеи, товарищ старший лейтенант.

— Ну тогда, — Стаканов вздохнул, — ну тогда, чего уж там. Поделись, Селихов.