Пограничник. Том 11: В гнезде "Пересмешника"

Глава 24

— Хорошо, — сказал я, — значит, тут они не пройдут. Хоть с одной стороны мы неплохо защищены.

— Самим бы только не наткнуться, — несколько недовольно пробурчал Бычка, рассматривая неширокий, ровный участок, усеянный мелкими камнями.

Эта узкая полоска пустой земли протянулась от примыкающих к «Клыку» скал и до пологого склона зеленой, но к вершине белеющей от камней горки, которая прирастала к остальному массиву перевала.

До Кабаньего клыка мы добрались примерно к двум часам дня. Здесь, под тенью огромной горы, было прохладно и зябко. В низинах стояли туманы. Ветер тут был слабым, но не менее противным, чем на «Вертушке». Ослабший у земли, но очень сырой в непрогретом воздухе долины, он продувал местные ущелья, заставляя пограничников сильнее кутаться в плащ-палатки.

Почти сразу, как мы добрались до стоянки, Муха вышел на связь с «Вертушкой». Сообщил, что нужна эвакуация погибшего.

Ответ пришел быстро и заставил Муху долго, но украдкой от остальных пограничников, материться себе под нос.

— Эвакуация будет, — сказал он тогда, — но только если мы не войдем в «Темняк». Туда Стаканов соваться не хочет. Да и так, придется ждать, пока машина доберется до «Вертушки», а оттуда к нам.

Перед Мухой встал выбор — оставить часть сил здесь вместе со Смыкало, чтобы они дождались БТРа с заставы, а остальным взводом пробираться дальше, ну или же задержаться здесь, под «Клыком» до завтрашнего утра.

Оба варианта Муха считал говенными. В первом случае мы оставляли на произвол судьбы целое отделение бойцов и ослабляли остальную группу. Во втором же теряли почти целые сутки времени. Кроме того, поднимался риск быть атакованными врагом.

Оставался и третий вариант — продвигаться дальше без эвакуации. Некоторое время Муха склонялся к этому варианту, тогда я указал ему на то, что такой шаг может негативно сказаться на настрое бойцов.

Муха чуть поупирался, но все же согласился. И наконец решил, какой приказ поставит нашему взводу.

— Значит, тут часовых ставить не будем? — спросил Пчеловеев, задумавшись. — Ну… Раз уж сюда они не полезут.

— Поставим, — сказал я, — наблюдать все равно нужно. На всякий случай. Тем более, раз уж командир решил ждать эвакуации. Вон там.

Я указал вверх по склону скалы, на большие камни, за которыми можно было спрятаться.

— Оттуда должен быть неплохой обзор. Оставим там двоих. Пчеловеев, проверить.

— Есть.

Пчеловеев перевесил автомат за спину и принялся подниматься по пологой скале, опираясь о большие камни.

— Слыхал… — Бычка обернулся, посмотрел на БТР, стоящий вдали. — Слыхал, командир хотел идти в пещеры прямо так. Смыкало с собой взять.

У машин кипела деятельность. Пограничники ставили палатки. Командиры отделений организовали оборонительные позиции и секреты.

— Хотел, — констатировал я, глядя на каменистое поле.

— Ты ему не дал?

— Не дал.

— Спасибо, — Бычка вздохнул. — Это было бы не дело. Это выходит, что друг наш может и домой не попасть, если с нами по дороге чего случится? А если и еще с кем-то? Это ж что получается? Командир и еще кого-то бросить может… Если что.

— Не бросит, — твердо сказал я. — Ситуация такая, что куда ни сунься — везде яма. А Муха — командир решительный. Иногда даже излишне. Вот и пришла ему в голову такая… идея.

Бычка прочистил горло. Сплюнул.

— Хорошо, что ты его отговорил, — угрюмо протянул он. Потом немного помолчал. — Не хотелось бы мне тут остаться, если придется мне…

Он не закончил. Застыл на месте, стиснув автомат.

Я нахмурился. Всмотрелся вдаль.

Из-за большого, в три человеческих роста камня, примыкавшего к скале, вышел афганец.

Невысокий, согбенный, даже слегка горбатый старик медленно брел по каменистому полю. На веревочке он вел худенького, нагруженного скромным скарбом ишака.

Старик шел небыстро, опирался на толстый кривой посох и при этом заметно прихрамывал.

— Этот тут что забыл? — удивился Бычка. — Вроде говорили, что местные сюда соваться боятся. Особенно после того, как «джинн» этот тут появился.

— И верно… — сузил я глаза. — Боятся.

Старик нас заметил. Он помахал нам рукой, сжимающей посох, и ускорил шаг. Ишак, шедший рядом, забеспокоился, заорал.

— Куда прешь, дубина⁈ — крикнул ему Бычка, — Не лезь сюда! Не лезь!

Старик, казалось, не понял, что Бычка имеет в виду. Он только снова помахал нам и пошел навстречу, казалось бы, еще более радостно.

— Оглох, что ли? Не понимает⁈ — Бычка удивился и испугался одновременно.

— Местный идет! — торопливо спускаясь, крикнул нам Пчеловеев, — видали? А! Да вот же он! Ты куда, дед⁈ Куда прешь⁈

— Не слышит! — Бычка отрицательно замахал ему руками, — не лезь ты сюда!

— Или не понимает, — переводя дыхание, сказал Пчеловеев, встав на большой камень.

Я пошарил взглядом по окрестностям. Увидел и взял небольшое гниловатое бревнишко, застрявшее между камней. А потом прицелился и бросил его подальше, прямо в лепесток.

Когда бревно коснулось земли, хлопнуло. Черно-сизое облако дыма взвилось над землей и быстро улетело вверх. Развеялось, гонимое ветром.

Старик с ослом замерли.

Пограничники тоже удивленно застыли. Со стороны лагеря донеслись возбужденные крики.

— Наглядно, — хмыкнул Бычка.

— Тут… — очухался Пчеловеев, — тут все лепестками засеяли! Иди отсюда, дед!

— Шу-ра-ви! — сложив руки рупором, закричал нам старик, — Шу-ра-ви! У меня для вас новости! Новости у меня для вас есть!

— Ты гляди. По-нашему шпрэхает, — удивился Бычка.

— А! Чего⁈ — крикнул ему Пчеловеев.

— Но-во-сти!

— Ты тут не пройдешь! — закричал ему я, — тут нужно в обход!

— А-а-а-а?

— Тут нужно в обход! Знаешь как⁈

Старик опустил руки, подобрал свою грязно-серую, шерстяную накидку, в которую закутался от ветра. Потом снова закричал:

— Знаю!

— Так иди! Мы тебя встретим!

— Чего ты? — удивился Бычка. — Это че за дед? И на кой черт нам его встречать?

— Посмотрим, как обойдет, — сказал я, — и поставим на тропе секрет. Уже кое-какой, да от него толк будет.

Вблизи старик был, казалось, еще более скрюченным, чем издали. Старик носил грязноватый паколь, сползший ему на брови, а шею по самые губы замотал шерстяным шарфом. Вдобавок, накинул на голову свою пышную накидку из грубой шерсти. Использовал ее край вроде капюшона. Предплечья дед обматал какими-то тряпками, да так, что видны были лишь скрюченные пальцы с очень грязными ногтями.

Лицо деда было очень грязным, с многочисленными, но неглубокими морщинами вокруг глаз. При этом сами глаза его оказались красноватыми и постоянно слезящимися. Старик то и дело щурился от ветра и утирал их грязными руками.

При этом, пахло от него, не потом, землей и дурманом, как от многих других местных, а табаком и, как ни странно, мылом.

— Меня звать Мирзакула, — сказал он слабым, несколько кряхтящим голосом. Потом повторил, словно попугай: — у меня для вас есть новости.

— Это из-за него ты всех взрывом перепугал? — кисловато заметил Муха, осматривая старика, которого мы подвели к лагерю.

— А лучше, чтобы он подорвался на лепестке? — спросил я укоризненно.

Муха вздохнул. Потом сложил руки на груди.

— Обыскали? — Он бросил взгляд на Бычку.

— Так точно, товарищ старший лейтенант. Нету у него никакого оружия. Только ножик при поясе. Ну и… Куча трав.

— Я ходить сюда, горы, — косноязычно заговорил старик, опираясь на палку и здоровую ногу, — ходить в горы чтобы собрать травы. Потом продать их кишлак. Нынче время плохое. Голодное. А мне, да вон…

Он кивнул на своего ишака, прижавшего уши к шее.

— Да вон, Аббе, надо кушать.

— Пастух? Из Хумри? — строго спросил Муха.

— Хумри! Хумри, да! Но нет, не пастух! — закивал старик, еще сильнее горбясь и опуская лицо. — Я был кальяндар когда-то. Жил у одного ученого хозяина чайханы. Зульмихана-Бабы. Готовил кальяны гостям. Зульмихан-Баба был уч-е-е-е-ный. Он жил Советский Союз когда-то. Там много чего узнал. Чуть-чуть учил Мирзакулу русский язык.

Старик уставился на Муху мокрым взглядом своих сощуренных глаз. Быстро и как-то довольно заморгал. Продолжил:

— Я тогда даже чуть-чуть работать с русский рабочими. Переводить им с дари. Эх… Давно это было. Еще когда они дорога Кундуз строить. То хорошие были времена. Не то, что сейчас.

Муха поджал губы. Задумчиво посмотрел на старика. Тот заметил это, опустил голову, втиснул ее в плечи так, будто бы ожидал, что его сейчас ударят.

— Это ты зря сюда пришел, Мирзакула, — сказал Муха. — Тут везде наши минами поля засеяли. Что б душманы не ходили. Неровен час, наступишь на лепесток, и все. Нога тю-тю.

— Чего? — не расслышал старик.

— Говорят тебе, — опустившись к нему, заорал Бычка, — говорят, нельзя тут ходить! Мины тут! Ног лишишься! А у тебя, как я вижу, и так с этим беда!

— А! Мины! Мины Мирзакула знает! — Старик снова довольно прищурился. Кажется, это он так улыбался. — Мирзакула видит. Он обходит, где не надо ходить!

Я поджал губы, изучая деда.

Старик нетвердо стоял на ногах, то и дело всем кланялся, прятал глаза, остерегаясь смотреть на пограничников прямым взглядом. Впрочем, это было довольно типично для многих местных.

И все же, мне показалось, что я замечал кое-что странное в поведении Мирзакулы. Казалось, что взгляд его время от времени менялся. Становился более внимательным и сосредоточенным. Особенно когда он поглядывал на пограничников.

С одной стороны, это можно было легко объяснить настороженностью старика. Все же, многие местные стороняться вооруженных советских бойцов. К тому же, это могла быть простая игра света и тени от паколя или капюшона. Но оставался шанс, что причина кроется в чем-то другом.

— А душманы? Тут душманы кишмя кишат, — сказал Муха. — Душманов не боишься?

— Душманов? — Старик будто бы удивился. — А что душманы у меня отбирать? У Мирзакулы ничего нет. Только сухая трава.

— Жизнь, — буркнул Муха. — У Мирзакулы есть жизнь.

Старик хрипло хохотнул.

— Жизнь Мирзакулы не так много стоит, чтобы ее отбирать. А что немного стоит, и терять не так жалко, да?

Муха хмыкнул.

— Ты говорил про то, что у тебя есть для нас какие-то новости, — напомнил я.

Мирзакула вдруг зыркнул на меня. Зыркнул внимательно и чутко. Потом замялся, снова спрятал грязноватое лицо.

— Новости… Новости есть, да, молодой шурави. Но… — старик помялся, переминаясь с ноги на ногу и опираясь на свой посох. Будто бы застеснялся, — Но Мирзакула слаб. Мирзакула не ел со вчерашнего утра и…

— Хочешь, чтобы тебе заплатили? — догадался я.

Старик втянул голову в плечи.

— Новости-то, хоть, полезные? Или так? Чепуха? — спросил Муха. — Если чепуха, если тебе просто есть нечего, так и скажи. Не надо врать. Банку другую тушенки тебе выделим.

— Мирзакула ничего не брать за так, — обиделся старик. — Я всю жизнь работать. Даже сейчас просто так не просить еды. Только менять на травы.

— Вот как? — Муха улыбнулся.

— Я давно видел, как вы ходите тут, между гор, — продолжил он, — если б новости были тьфу… как-и хар, Мирзакула бы не стал тревожить шурави.

— Что такое «как-и хар»? — вопросительно приподнял бровь Бычка.

— Ослиное говно, — невозмутимо перевел Муха.

Бычка глуповато хохотнул.

— Бычка, притащи-ка нашему гостю пару банок тушенки, — распорядился Муха.

Бычка пожал плечами и направился к стоящим неподалеку БТРам.

— Спасибо… Спасибо молодой госпадин, — Мирзакула раскланился и даже подался к Мухе, чтобы схватить его за руку.

Муха одернул ее.

— Ну-ну, товарищ кальяндар. Давайте без фамильярностей. Да и какой я тебе господин?

— Извините, извините, молодой шурави, — старик умерил пыл, но все равно подобострастно раскланился.

— Ну тогда давай. Рассказывай свои новости, — сказал я хрипловато.

Мирзакула снова принялся переминаться с ноги на ногу. Прятать от меня лицо. Немного попыхча и утирая слезящиеся глаза, он начал:

— Но новости нехорошие… Не понравятся вам…

— Ну так тем более, — Муха нахмурился. — Выкладывай. Что там у тебя?

Старик вздохнул. А потом вдруг взял и уставился на меня. Его карие, афганские глаза сузились, странно блеснули в тени.

— Я нашел мертвеца, — сказал он хрипловато, — тут, недалеко. Мертвого солдата. Вашего. Шурави.